Кабаны вели дневной образ жизни. С наступлением сумерек они приступали к строительству гайн — земляных гнезд. Найдя сухое место, старая свинья разравнивала его, перепахивая почву рылом, а затем вместе с поросятами натаскивала мелких веток и сухих стеблей вейника и устилала ими землю. Получалась теплая постель, на которую ложился весь выводок вместе с матерью. Подсвинки — двухгодовалые кабаны также устраивали себе общее ложе. Только Заворотень ночевал один, и гайно его было похоже на короткую борозду, дно которой он изредка устилал жесткими ветками. Они не столько согревали его, сколько маскировали от врагов. Угревшись в общей «спальне», кабаны поднимались с восходом солнца, и лишь Заворотень, потерявший аппетит, залеживался иногда до двенадцати часов дня.
На солнопёчных склонах сопок снег быстро стаивал, и лишь в сиверах, куда не проникали солнечные лучи, он накапливался и, перемерзая, рассыпался как песок. При переходах все кабаны следовали за вожаком — старой свиньей — гуськом. От их следов в лесу оставалась хорошо приметная тропа, по которой тигры, медведи, охотники легко догоняли ушедший табун.
Заворотень шел последним. Иногда он останавливался, прислушиваясь к различным шорохам: не гонится ли сзади какой-нибудь опасный враг? Кабаны любили темные, трудно просматриваемые пихтачи с примесью высоких дубов. Роясь в опавшей листве, они разыскивали желуди.
Во время одной из кормежек Заворотень услышал подозрительный шорох. Выбежав навстречу непонятному звуку, секач стал прислушиваться и принюхиваться к порывам легкого ветра, кружившего по лесу, и вскоре углядел между валежинами пегую собаку. Издав носом громкий шипящий звук, предупреждающий табун о надвигающейся опасности, Заворотень кинулся на собаку, намереваясь отогнать ее от табуна. Но когда выскочил на поляну, то попал в окружение уже шести собак. С лаем и визгом набросились они на Заворотня. Одна из лаек больно укусила его за заднюю ногу. Круто развернувшись, Заворотень, как таран, метнулся на обидчика. По быстроте бега он превосходил собаку, но та шарахнулась в сторону, Заворотень же, щелкнув клыками, пронесся мимо, и в это мгновение вторая лайка успела укусить его за бок. Молниеносные прямолинейные броски Заворотня не достигали цели: собаки уворачивались от ударов его клыков. Поэтому он решил отвязаться от лаек и полез в кусты. Раздвигая своим клинообразным телом густые заросли, он на время избавился от преследователей, но как только выбежал на чистое место, собаки снова окружили его со всех сторон, больно покусывая и хватая за щетину. Пришлось переходить к обороне.
На счастье Заворотня, охотники, пустившие собак, находились далеко и за шумом деревьев не слышали лая, а потому и не торопились к месту схватки. Заворотень стремился скорее достичь густых зарослей лиан, собаки следовали за ним. Вид убегающего противника возбуждал их ярость, и укусы все чаще заставляли кабана вздрагивать от боли. Забравшись в непролазную чащу, утомившийся секач прижался задом к огромной колодине. Собаки, потерявшие возможность атаковать противника с тыла, не переставая лаять, набросились на него спереди. Передохнув и собравшись с силами, Заворотень стремительно кинулся на собаку, подошедшую к нему слишком близко. Лайка мгновенно отскочила в сторону, но с разгона наткнулась на переплетение лиан. От сильного толчка пружинистые стебли вытянулись, но тут же вернулись в прежнее положение, отбросив при этом лайку навстречу бегущему кабану. Мгновенный удар клыков — и лайка, обливаясь кровью, сунулась в снег. Воспользовавшись растерянностью остальных собак, Заворотень скрылся в лиановых зарослях. Остаток дня он провел в поисках ушедшего табуна. Лишь глубокой ночью секач подошел к гайнам, где чутко спали его сородичи. Наспех вырыв углубление под кедром, он с удовольствием прижался разгоряченным телом к холодной земле.
Наступивший день не принес ему покоя: к табуну подошел незнакомый секач. С этим Заворотень не мог мириться. Когда табун остановился на утренней кормежке, он решил выпроводить незваного гостя. Но и пришельцу изрядно наскучила жизнь холостяка, и он тоже решил постоять за себя. Завязалась ожесточенная схватка. Каждый из секачей стремился поразить соперника ударом клыка под лопатку — в то место, где билось сердце, но это не так-то легко было сделать. Природа наделила каждого из них броней — хрящевидными подкожными щитками, прикрывавшими передние лопатки. С оглушительным визгом кабаны разбегались и снова сшибались, стремясь опрокинуть друг друга на спину. А табун спокойно пасся рядом. Старая свинья равнодушно взирала на битву соперников. Весовое превосходство Заворотня решило поединок в его пользу. Пришлому секачу довелось спасать свою жизнь позорным бегством. Старая свинья, подойдя к победителю, приветствовала его негромким гортанным звуком и потерлась о его плечо мордой. В табуне снова наступили мир и покой.
Как-то во время подготовки ко сну, когда весь табун был занят ломкой ветвей для гайна, на кабанов напал тигр. Беззвучно подкрался полосатый к выводку и не торопясь выбрал себе на ужин подсвинка пожирнее. Когда намеченная жертва подошла к месту засады, тигр в два прыжка очутился на ее спине. Пронзительный крик подсвинка привел весь табун в неописуемую панику, и кабаны рассыпались в разные стороны. Ошалевшая от страха свинья промчалась рядом с тигром. За ней следовали поросята. Долго еще бежали трусливые кабаны, хотя тигр и не пытался их догонять. А когда прошел страх, они снова собрались вместе и направились к дальним увалам.
В истекшем году желуди плохо уродились, и совсем не было кедровых орехов. Старые бурые медведи, не успевшие за лето и осень зажиреть, не ложились в берлоги. Беспрестанно бродили они в поисках пищи и, словно тигры, охотились на свиней. Один из таких шатунов жил у ключа, облюбованного табуном Заворотня. Спустя несколько дней кабаны забыли о нападении тигра. Усердно разрывали они снег под старыми деревьями. Редко кому удавалось найти в прошлогодней листве крупный, крепкий как кремень орех. С громким треском раскалывали могучие кабаньи челюсти толстую скорлупу. Широкие коренные зубы перемалывали ее вместе с тощим ядром. Семейство — было так увлечено кормежкой, что спохватилось уже после того, как внезапно появившийся медведь-шатун лишил жизни одного из поросят. И опять в страхе неслось по лесу кабанье стадо. Заворотень, как всегда, находился в хвосте стада, обеспечивая его безопасность. С тревогой прислушивался секач к лесным шумам, подозрительно приглядывался к незнакомым предметам, не зная, откуда ждать новой беды.
Однажды он заметил бегущих к табуну серых собак. Издав крик, извещавший об опасности, секач выбежал навстречу лайкам с желанием их проучить, но это оказались волки. В один миг, звонко щелкая клыками, накинулись на Заворотня серые разбойники. Спасая табун, кабан стал уводить их в сторону, пользуясь той же системой обороны, которую применял при столкновении с собаками. Волки не лаяли и не рычали. Они молчаливо, но очень больно хватали Заворотня за зад, вырывая вместе с щетиной куски кожи. Несдобровать бы могучему зверю, не попадись ему вывороченный бурей густой кедр. Забравшись в его вершину, секач лишил своих противников свободного маневра. Волки боялись залезать в гущу веток, в которых Заворотень чувствовал себя в безопасности. Побегав вокруг кедра, они уселись на снегу, желая измором взять свою жертву, но и тут просчитались — в густом переплетении ветвей было теплее. Кабан и не думал покидать свое неприступное убежище. Потеряв всякую надежду полакомиться свининой, волки ушли, а Заворотень, дождавшись глубокой ночи, вернулся к табуну. Табун встретил его тихим одобрительным похрюкиванием. Даже поросята были рады его возвращению.
Наступила оттепель, а вскоре повалил густой снег. Он шел трое суток. Присмиревшие кабаны топтались на месте, разыскивая скудный корм под толстым белым покровом. Пока бушевала пурга, было тепло, но когда тучи ушли на восток и в небе засверкали яркие крупные звезды, ударил сильный мороз. Трудно было устроить теплое гайно в глубоком снегу. Сколько ни трудилась старая свинья, она не смогла согреть мокрых, повизгивающих от холода и сырости поросят. К утру двое из них, лежавшие на краю гайна, замерзли.
