Она заметила, как вдоль его скул прорезались горькие длинные линии.

– Был сын и есть, – голос Кирилла не изменился. – Максим. Я ведь рассказывал тебе о нем…

– Что-то я подзабыла!

– Макс. Я звал его. Максом. Так ему больше нравилось.

– Твой Лари похож на старого цыгана. Макс такой, же?

Кирилл нехотя признался:

– Я не знаю, мы не виделись уже много лет. Раньше Макс был совсем другим.

– Он уехал, – вспомнила Арина. – А куда?

Он пожал плечом, задрав ей сзади волосы.

– Шляется где-то. Он даже не пишет Лари.

– Но он хоть жив?

– Надеюсь. Он звонит иногда.

Помолчав, Кирилл добавил:

– Один раз Макс уже чуть не покончил с собой. Наверное, этого достаточно. Тогда ушла его мать. Макс всегда больше любил ее, чем Лари. Они оба были слегка сумасшедшими… Я до сих пор не понимаю, почему она не забрала Макса с собой. Это выглядело так, будто она его просто забыла. Как свое кримпленовое пальто, которое осталось в шкафу. Макс наглотался таблеток…

Поглаживая длинные пальцы, сжимавшие ее плечо, Арина спросила:

– Сколько вам тогда было?

– Лет по тринадцать, не больше.

– Почему он уехал? Не захотел работать у отца?

– Макс вообще не хотел работать. Когда Лари впервые привел нас к себе в ресторан, мы еще и в школу-то не ходили. Я просто ошалел… Мы с мамой тогда ели алюминиевыми ложками, а там был какой-то сказочный, сверкающий мир! Царство вечного счастья…

Арина ввернула:

– Королевство. И в тебе проснулся королевич.

– Что? Смешно, да?

– Ничуть, – она всегда серьезно относилась к детским представлениям о счастье.

– А Максу было смешно. На него это великолепие не произвело никакого впечатления. А мне потом снились эти крахмальные скатерти, блестящие приборы, разноцветные соломинки для коктейля.

Арина незаметно приподняла брови. Он ругал ее за это, говорил, что морщины появятся.

– Сколько же лет Лари уже управляет нашим рестораном? А он не дурак, да?

– Ну что ты, маленький! Далеко не дурак.

Ужас настиг его новым порывом влажного дождя: «Лари, Лари! Неужели я это сделаю с тобой? Я уже это делаю, Лари…»

Кирилл перевел дух и продолжил:

– Иначе бы нас уже съели с потрохами. Лари еще и осторожен. Может, даже чересчур осторожен. Главное для него, чтобы все шло, как идет. Он говорит: раз до сих пор все было совсем даже неплохо, то нет нужды что-либо менять. Помнишь, я тебе рассказывал о парне, которого встретил в Москве? Ну, французский повар!

– Который обкормил тебя «жюльеном»?

– Вот-вот, я весь на комплименты изошел… Так старался, заманивал его к нам, наврал с три короба о прелестях жизни в Сибири: охота, лыжи, рыбалка…

Арина вставила:

– Не так уж и наврал.

– Когда ты последний раз ходила на лыжах? В школе? Вот именно. Но французу ведь не обязательно об этом знать, правда? Он загорелся, ему захотелось все это испытать. Они ведь знаешь, какие заводные эти французы! Через полгода него заканчивается контракт с одним московским рестораном, а я никак не могу уговорить Лари…

«Ох, Лари, неужели я способен на это?!»

– А в чем загвоздка? – спросила Арина.

– Как обычно… В деньгах. Этот повар обойдется нам дороже любого из местных. Но ведь и реклама какая! Настоящая французская кухня.

«Он говорит о вещах, которые его безумно увлекают, а глаза такие, будто сейчас заплачет. Что с ним такое?» – ее рука невольно потянулась к его гладкой щеке.

– Ты уболтаешь своего Лари, я уверена, – сказала она. – Ты можешь быть таким убедительным. Уж я-то знаю. К тому же, если он к тебе так хорошо относится…

«Если б ты знала правду, – с тоской подумал Кирилл. – Если б я только посмел рассказать… Что я делаю, Лари?! Как я буду жить после… Неужели к этому я и шел двадцать лет? Это зрело во мне исподволь, а я и не замечал. И вот оно уже вырвалось и затянуло мою девочку, а я не могу и пальцем шевельнуть, чтобы остановить самим же и начатое…»

Слегка отклонившись, Арина подняла голову. Дикий крыжовник ее глаз наливался спелостью, пытаясь проникнуть в душу, но Кирилл был к этому готов. Его даже не испугало, что в собранном Аринином лице опять проступило что-то рысье. Когда ее желтоватые волосы были короче, они топорщились за ушами, как кисточки.

– Это все ужасно интересно, – произнесла она так, будто каждое слово содержало рентгеновские лучи. – Только я так и не поняла: какого черта мне надо ехать к Лари?

«О господи, она догадалась!» – похолодел Кирилл, однако голос его прозвучал бесстрастно:

– Я не сказал «надо». Я просто предложил.

– Зачем?

– Я вспомнил, как ты пожирала его глазами. Мне кажется, Лари как раз тот человек, о котором тебе будет интересно написать. У него отпуск. Я договорился, чтобы ты пожила у него пару недель на свежем воздухе. Он очень обрадовался.

«А хватит ли пары недель? Лари ведь не восторженный мальчишка…» Отогнав эту мысль, Кирилл воскликнул:

– О господи, как я проголодался!

– Давай купим по сосиске в тесте, – предложила она.

– Фу! Разве это можно есть?

– Ах ты, гурман хренов, – в сердцах сказала Арина. – Все детство ел алюминиевой ложкой, а вырос аристократом. Как это тебе удалось? Когда ты идешь по улице, к тебе приблизиться страшно.

Он простодушно расширил глаза:

– Когда это тебе было страшно?

– Да как-то раз видела тебя издали… Перед тобой толпа расступалась.

– Никогда не замечал… Да я и не хожу пешком!

– Значит, мне повезло увидеть такую картинку. Очень впечатляло! Твоя прабабушка не служила у великого князя?

Кирилл возмутился:

– Как ты можешь так думать о моей прабабушке?!

– Ты хоть знаешь, как ее звали?

– Нет. Не помню. Надо посмотреть в старых альбомах.

Арина наставительно произнесла:

– Надо помнить свое прошлое, королевич!

– Не всегда, – не сразу отозвался он. – Иногда его лучше забыть

Когда раздается сухое пощелкивание замка, я невольно замираю, ожидая услышать что-нибудь вроде: «А, это ты…» И невысказанное – «всего лишь», «опять», «черт бы тебя побрал!»

Уверен, Арина думает про себя: «Был бы ты настоящим мужиком, забыл бы о том, что подарил мне эту квартиру и убрался бы к чертовой бабушке!» И я с ней согласен. Вот только мне никак не удается стать таким, как она хочет. Невидимым…

В первые месяцы, когда я просто с ума сходил, изобретая способ, как приручить мою маленькую рысь, то пытался воздействовать на простейшие органы чувств. Если со стены исчезают часы, человек должен заметить их отсутствие и переполненность дома тишиной. Я предполагал, что значу для Арины не больше, чем те часы, но оказалось даже меньше. Я пропадал на неделю, а то и две, не звонил ей, а когда возвращался, то не слышал ни одного вопроса. Она встречала меня с обычной насмешливой холодностью, обсыпала разными прозвищами, вроде «баловня судьбы», «денди лондонского» и «глазастика», и я терялся, не понимая: то ли она так ласкается, то ли хочет обидеть.

Я давно перестал ревновать Арину к людям, которые становились героями ее книг. Даже научился находить забавным то, как она выслеживает человека, который сам того не подозревая, стал центром ее загадочной, неизученной Вселенной. Как запоминает все его жесты, улыбки, повороты головы, гримасы, ловит интонации голоса, переливы смеха… Словно хищный цветок моя своенравная девочка затягивала в себя жертву и, напитавшись ее соками, выплевывала, отторгала напрочь. Вся беда была в том, что ее мощное, безмолвное притяжение, в конце концов, отзывалось в мужчинах целой гаммой чувств: удивлением, настороженностью, смятением, интересом… Как правило, когда с их стороны дело доходило до влюбленности, Арина успевала дописать очередной роман, и герой переставал ее занимать.

Но объяснить это обычному человеку было почти невозможно. И в самом деле, кто в состоянии понять, будто зеленоватый огонь ее глаз, еще вчера влекущий в край сумасшедших желаний, угас лишь от того, что дописана последняя страница еще никем не читанного романа? Непонимание требует объяснений. Арина с раздражением отмахивалась от вчерашних повелителей ее души, запиралась на все замки и не поднимала телефонную трубку. Я был вынужден дозываться ее через автоответчик.