– Да вы не видели его двадцать лет! – возмутилась Арина. – Что вы знаете о нем сегодняшнем?

– Восемнадцать, – ничуть не смутившись, поправил Макс. – Да хоть сто! Такие, как Кирилл не меняются. У него глаза те же, что в детстве.

И вдруг доверчиво признался:

– Знаете, я ужасно по нему соскучился! Ужасно!

Арина даже рот приоткрыла:

– Да ну? Что-то незаметно было, когда вы встретились.

– Это вы помешали, – сердито буркнул Макс. – Без вас все вышло бы по-другому.

– Значит, вам придется смириться с моим существованием, – дрожа от негодования, сказала Арина. – Потому что я буду рядом с Кириллом всегда.

– Вы так уверены? – спросил Макс и, отвернувшись, пошел к мотоциклу.

Маму радовало, когда я приезжал домой обедать, и она заражала меня своей радостью. От того, что я не был женат, а может, и по другой причине, она продолжала относиться ко мне, как к ребенку, за которым нужен постоянный уход. Когда я звонил ей и предупреждал, что останусь ночевать у Арины, трубка наполнялась тишиной, словно мама была потрясена открытием, что ее сын спит с женщиной. Потом она беспомощно говорила: «Ну ладно… Хорошо, что позвонил». Она не произносила ни слова упрека, а я все равно чувствовал себя виновным в том, что уходил от нее – любящей, к другой – «бессердечной», как она называла мою маленькую рысь.

Убедившись, что за час моего отсутствия ресторану не грозит разорение, я отправился домой. В дверях мы столкнулись с Лолитой, и она, рассмеявшись, уступила мне дорогу. В тот вечер, когда я угостил ее ужином и подвез домой, она немного выждала, прежде, чем открыть дверцу, и это промедление было красноречивее слов. Но я опять струсил. Дело заключалось не в том, что я был настолько порядочен, чтобы не допустить и мысли о маленьком приключении. Пофантазировать-то я мог, но никогда не забывал о том, что дальше лучше не заходить. До встречи с Ариной все мои попытки сблизиться с женщинами оканчивались постыдно, и страх постоянно держал меня за горло. Арина явилась для меня милостью Божьей, бесценным даром судьбы, о котором я уже и не мечтал.

Тогда, семь лет назад, она все взяла в свои руки. Я увидел ее под дождем. Арина шла без зонта, распахнув ветровку, и по-девчоночьи растирала по асфальту мелкие лужицы. Голубые джинсы быстро покрывались темными штрихами. Все кругом спешили укрыться, забегали в магазины и подворотни, а она шла, как ни в чем не бывало. Дыхание судьбы понесло меня к ней. Я догнал Арину и предложил свой вызывающе желтый зонт.

– А как же вы? – удивилась она.

– Вы хотите забрать его целиком? – я был слегка обескуражен. – Мы могли бы его разделить.

– Я ничего ни с кем не делю, – отрезала Арина. Потом, смягчилась: – Но вы такой милый…

Зонт был большой, она могла бы просто идти рядом. Но Арина взяла меня сначала под руку, затем ее пальцы заползли на мои и переплелись с ними. Я едва не выронил зонт. Остановившись, Арина сердито спросила, сверкая кошачьими глазами:

– Что это значит? Такого со мной еще не было. Мне хочется вас поцеловать. Но мы ведь не в Париже. Тут нельзя этого делать.

Почти не слыша себя, я сказал: «Можно» и наклонился. Тогда она схватила меня холодными ладонями за щеки, и голос ее зазвучал совсем низко:

– Какие у вас пухлые губы, с ума сойти! Какие красивые! У мужчин таких не бывает. Но мне это нравится.

Она так целовала меня, что я на самом деле выронил зонт. Спиной я чувствовал решетку каких-то ворот, к которым Арина меня прижала, и даже как-то ухитрялся следить за пустой, вымытой дождем улочкой, и в то же время понимал, что умираю. И мне только этого и хотелось.

У меня сохранились только отрывочные воспоминания о том, как мы добрались до ближайшей гостиницы: Арина тогда жила в общежитии и проникнуть туда было не так просто. Я совал администратору деньги, не помню сколько, и, видимо, у меня было такое лицо, что он без слов протянул ключ. В номер я ворвался одержимый мыслью умереть от наслаждения и, в общем, оказался недалек от истины, потому что настоящее открытие женщины пропускает через ад и рай.

К утру я понял, что до сих пор получал всего лишь суррогат любви. Проснувшись, Арина закурила в постели, я тут же закашлялся и только сумел простонать: «Пожалуйста!» Она тотчас потушила сигарету, бормоча: «Прости, королевич!» Я удивился: «Как ты меня назвала?» Она без смущения наговорила мне гадостей: «У тебя такое красивое, изнеженное лицо… Кажется, что ты спишь в кровати с балдахином, и ешь с японского фарфора. И у тебя куча золота». Я решился спросить: «А ты хотела бы, чтоб у меня нашлась куча золота?» – «А ты думал! – ответила она. – Только у тебя ведь ее нет. Ладно, я пошла королевич!»

Пока Арина одевалась, я мучительно подыскивал слова, которые могли бы ее удержать. И брякнул наугад: «Хочешь, я куплю тебе квартиру?» Кошачьи глаза так и впились в меня: «Ты шутишь, королевич?» Я упрямо повторил: «Куплю». Вернувшись к постели, она почти с жалостью произнесла: «Ты такой молоденький… Откуда у тебя деньги, бутончик мой?» Мне пришлось признаться, что их только и хватит на однокомнатную квартиру.

Арина вытянулась рядом со мной поверх одеяла: «И что же ты хочешь взамен?» У меня вырвалось: «Тебя!»

«Нет, – подумав, сказала она. – Этого я не могу обещать. Больше всего на свете я хочу принадлежать себе. Больше отдельной квартиры. Но я могу пообещать, что никто не войдет в нее, кроме тебя».

Я тут же согласился. И мы оба сдержали слово. Правда, с тех пор меня не оставляло ощущение, будто Арина каждым своим вздохом доказывает, что я купил ей всего лишь квартиру. И не больше.

Только позднее я понял, что квартира не представляла для нее предмета благосостояния. Арина нуждалась в уединении, чтобы без помех погружаться в заветную пучину, где находила, как жемчуг – на самом дне, сюжеты и образы. Материальная сторона дела интересовала ее меньше всего. Я догадался об этом, когда, подарив ей золотые часы, услышал равнодушное: «А, спасибо, королевич! Часы – это нужная штука. За временем надо следить, а то оно имеет обыкновение ускользать…» По-моему, она даже не поняла, из какого металла они изготовлены.

Мама встретила меня в прихожей и, вцепившись в рукава пиджака, взволнованно зашептала:

– Детонька, ты только не сердись. Там пришла одна женщина… Она умеет снимать порчу, привороты…

– О нет! – по-Арининому простонал я. – Ты все-таки это сделала?

– Я не могу больше смотреть, как ты мучаешься!

– Я не мучаюсь, мама! Как тебе объяснить?! Я счастлив!

– Я вижу, как ты счастлив! Таешь с каждым днем.

– Не растаю!

Когда мама забывала, сколько мне лет, приходилось немного построжиться, это действовало на нее отрезвляюще. Но стоило ей вот так, как сейчас, обиженно заморгать, меня сразу тянуло обнять ее. Уткнувшись в мой галстук, она умоляюще проговорила:

– Ну, Кирюшенька, пожалуйста! Ну, мальчик мой! Она только проверит и все.

– Мама, – взмолился я, – зачем Арине меня привораживать? Он только вздохнула бы с облегчением, если б я куда-нибудь исчез.

– Не окажется ничего и хорошо. От тебя же не убудет, если она посмотрит.

– Все это не имеет смысла, – мне вдруг стало тоскливо, будто сейчас с меня и вправду могли снять чары. Тогда я остался бы голым и беззащитным на виду у всего мира, который без Арины был мне неинтересен.

Но мама не сдавалась. Просунув свою тоненькую ручку в мою, она решительно кивнула в сторону комнаты: «Пойдем». Так она и ввела меня, своего маленького мальчика, за руку. Сидевшая в уголке дивана женщина поднялась мне навстречу. Ей было около пятидесяти, и в ее внешности я не обнаружил ничего, что принято считать приметами ведьм. У нее были плохо прокрашенные каштановые волосы, короткие и гладкие, небольшие серые глаза, заурядный нос. Я поздоровался, и она подала руку, теплую и чуть шершавую. Я тут же подумал, что сеанс уже начался, и, прикоснувшись ко мне, она считала какую-то информацию. Может, так оно и было, потому что Ксения Петровна (так ее звали) вдруг нахмурилась.