– У меня ничего, – спустя десять минут произнёс Кристофер, откладывая последний листок.

– Пусто, – сказал Маркус.

Ещё через некоторое время закончила Барбара:

– Неизвестные отпечатки на силиконовых формочках для кексов и на компьютерной клавиатуре в комнате Джейсона. Маркус, но это абсурд, ты сам себя закапываешь ещё глубже.

Втроём они посмотрели на бормочущего Хьюго, который к тому моменту едва изучил половину бумаг.

– Кофейник (Джейсон, Герберт, Дженнифер)… Кастрюля красная, два литра… (Герберт, Дженнифер) Ключница… (Дженнифер), – читал в случайном порядке Хьюго. – Кактус (без отпечатков)… Клюшка для гольфа № 9 (Герберт, Джейсон, нет в базе). Мать твою, у меня клюшка!

Мы собирались играть в гольф.

– С кем, Джейсон?

– ОН, я, Лютер и Стенли.

Ужин, как и любой приём пищи в доме Трейдов, проходил в полной тишине. Телевизор, который в первые дни миссис Трейд по привычке включала, сейчас молчал – в новостях то и дело упоминали о гибели моей мамы, и всякий раз, как это происходило, Анджела перещёлкивала канал, а сейчас и вовсе отключила телевизор от сети. Завести разговор не пытался никто из нас. Без аппетита стуча по тарелкам вилками и чиркая ножами, когда требовалось что-то отрезать, мы старались не думать ни о чём, кроме пищи, пытаясь таким образом заглушить мысли о своих утратах. Я пытался не думать о маме. Лютер – об отце. Миссис Трейд – о муже. Она с Лютером сидела у одной части стола, я – напротив, у другой. Во главе не сидел никто. Раньше, должно быть, там сидел отец Лютера, но теперь место пустовало, и Анджела никак не могла к этому привыкнуть. Она не клала приборы для него, не ставила тарелки, как это могли бы делать какие-нибудь особенно чувствительные вдовы, не вздыхала, глядя на спинку его стула, и вообще никаким образом не показывала Лютеру своей тоски. Она была сильной женщиной и старалась стать для сына примером, ведь теперь их маленькая семья полностью легла на её хрупкие плечи, и демонстрировать слабость в её положении означало бы заставить Лютера чувствовать слабым и себя. Она стала в этом доме главной, однако пересаживаться на место Пола за обеденным столом не хотела. Со стороны могло показаться, будто она боится окончательно принять на себя обязанности главы семьи, однако я считал, что дело было не в этом. Сесть на место мужа, вынести мебель из его кабинета или избавиться от оборудования в его домашней лаборатории для Анджелы означало бы признать, что Пола больше нет. Несмотря на свою выдержку и желание научить сына стойкости, она всё же не могла этого сделать. Я всё это понимал. Быть может, раньше не смог бы понять, но теперь, с потерей родителей, мне стало ясно, что чувствует человек в подобной ситуации и какие мысли его посещают.

В дверь кто-то позвонил. Анджела молча отложила на стол салфетку и вышла из комнаты. Я слышал, как открылась внутренняя дверь и почти сразу же захлопнулась. Миссис Трейд вернулась взволнованной.

– Заканчивайте, мальчики, и бегом наверх, – она сопроводила эти слова суетливым жестом, направленным в сторону лестницы. – Ко мне пришли по делу.

Мы с Лютером поднялись на второй этаж и разошлись по комнатам. Однако едва я успел лечь на кровать, как миссис Трейд тут же позвала меня.

В гостиной у обеденного стола стояли двое. Оба в дорогих костюмах. Один – молчаливый азиат, глядел на меня с полным отсутствием каких-либо эмоций. По одному только его облику – не моргающим, неотрывно следующим за мной крохотным глазам, острым, как жаберные крышки рыбы, скулам и бесцветным тонким губам – я понял, что он не из говорливых. Знаете, бывают такие люди, которые говорят очень редко, и если уж им приходится это делать, то их слова оказываются либо полной глупостью, либо наоборот, пробирают до дрожи костей своей всепроникающей точностью. Одного взгляда на этого человека было достаточно, чтобы понять: он – второй случай. Однако больше всего меня в его внешности напугало то, что левую руку ему заменял нейромышечный протез чёрного цвета, ни в чём не уступающий его второй руке – движения были естественными и плавными, протез не издавал механических звуков, присущих дешёвым моделям. Можно было даже подумать, что это вовсе не протез – просто его обладатель опустил руку по локоть в чёрную краску.

Другой незнакомец – сурового вида мужлан, не громила, но всё же крепко сбитый, буквально светился дружелюбием изнутри. Глаза, брови, складки вокруг рта – всё в нём улыбалось, он точно излучал эту улыбку через каждую пору своего лица, оно само будто всё вытянулось в улыбке. И вслед за этим едва уловимым движением его чрезвычайно подвижной кожи растянулись в улыбке его губы, обнажая наполненную вспененной слюной силиконовую капу для отбеливания зубов. Незнакомец стянул её большим пальцем и сунул в боковой карман пиджака. Зубы засверкали неестественным керамическим блеском. Они и сами были не совсем обычными для человека – казались чуть заострёнными к кончикам.

– Джейсон, иди сюда, мальчик мой! – Он отставил в сторону руку, точно приготовившись ею приобнять меня. – Зови меня мистер Доггетт. Я, можно сказать, коллега мистера Трейда. Всё путём, а?

– Вы учёный? – с сомнением спросил я. На учёного он был мало похож, скорее на какого-то спецагента. Его голос показался мне знакомым.

– В некоторой степени, дружок, – беззвучно посмеялся он. Не улыбнулся, а именно посмеялся – его плечи дёрнулись несколько раз, и было в этом движении что-то жуткое. – Только, в отличие от учёных, я не спешу делиться своими знаниями с другими. За это мне и платят.

Яркий свет больно ударил по глазам сбоку. Я повернулся и увидел азиата, полусидящего на комоде. Как он там оказался, я не заметил, но подумал, что он – самый настоящий ниндзя. В руках он держал прозрачный стеклянный брусок размером не больше смартфона. Свет из верхней его грани широким лучом скользнул по моим ногам и, ударившись о пол, погас. Азиат оторвал взгляд от прозрачного экрана, высветившего какую-то информацию, и отрицательно покачал головой Доггетту.

– О, совсем забыл, мне нужно сказать вам ещё кое-что. – Доггетт погасил свою искреннюю улыбку так же быстро, как мгновением ранее погас свет от устройства в руках его спутника-молчуна, и повернулся к миссис Трейд. – Очень-очень важное. Однако, – он вновь засиял, глядя на меня, – это наш взрослый секрет. Настолько взрослый, что даже не все взрослые достаточно повзрослели, чтобы его услышать, – снова этот беззвучный смешок, – так что я бы не хотел говорить о нём при тебе, возвращайся в комнату, Джей-Джей, был счастлив с тобой познакомиться.

Доггетт обошёл стол. Каждый его шаг чётко отзывался тяжёлыми ударами каблуков, на которые он излишне налегал, неестественно задирая вверх носки. Он взялся за спинку стоящего во главе стула и мотнул головой в сторону лестницы, глядя на меня уже без всякой улыбки. Азиат повторил это движение головой.

Сказать по правде, эти ребята меня напугали. Не думаю, что они ставили своей целью запугивание ребёнка, что было бы очень глупо. Напротив, мне показалось, что болванами они не были. И всё же напугать меня у них получилось превосходно. Это было самым жутким во всей сцене – то, как они ненавязчиво вселяют страх, будто он – часть их работы, которую им приходится выполнять так долго, что они уже сами не замечают, насколько устрашающе себя ведут. Они выглядели в точности как профессиональные танцоры, пытающиеся показать, что не умеют двигаться. И это пугало ещё больше. Поднимаясь по лестнице, я чувствовал, как меня скручивает в комок нарастающий ураган волнения. Мне хотелось как можно скорее скрыться наверху, потому что я чувствовал у себя на затылке рентгеновский взгляд того азиата. В это мгновение я встретился глазами с Лютером, скрывающимся в темноте внизу лестницы. Его взгляд говорил: «Топай, не тормози!», и я побежал что было сил, опасаясь вызвать у незнакомцев какое-то подозрение своим промедлением.

Маркус нажал на вытертую кнопку. В глубине дома утонул дребезжащий звон. Тишина. Он подождал ещё немного, затем позвонил повторно. И снова ни звука. Детектив повернулся к напарнику.