– В этом выпуске вы узнаете новые невероятные факты о разыгравшейся в тихом районе Рош-Аинда трагедии. – Картинка сменилась тёмной комнатой, в которую зашёл человек, кадр тут же сменился, и место этого человека занял другой, но не успел он сделать и шага, как превратился в третьего, затем в четвёртого, и так далее, пока наконец за стол не сел последний из дюжины незнакомцев. Кадры были смонтированы настолько плотно, что всех людей не удавалось толком рассмотреть. – Наши экстрасенсы приоткроют завесу тайны. – Промелькнули фотографии Форсов, и снова появилась тёмная комната. На столе лежали фотографии с места преступления. Пожилая толстуха обмахивала себя одной из них и держалась за шею. – Не могу дышать, – говорила она. – Следом показали другого экстрасенса, который размахивал маятником из драгоценного камня над фотографиями подозреваемых. – Его здесь нет, – промолвил он, поднимая взгляд на ведущего. Появился третий экстрасенс. Он водил напряжённой рукой над фотографией дома. – Голоса, я слышу здесь какие-то скрежещущие голоса, они не принадлежат никому из этой семьи, – шептал он. Появилась заставка шоу «По ту сторону» и закадровый голос произнёс: «Голоса, которые приказали мужчине убить свою семью».

– Я тут смотрела… – Синтия схватила с журнального столика пульт от телевизора, и уже было хотела его выключить, но Маркус не дал ей этого сделать.

– Нет, не выключайте, пусть работает.

Хьюго на протяжении всей этой сцены задумчиво глядел на Маркуса, по-видимому, пытаясь найти хоть какое-то логическое объяснение его поведению.

– Синтия, – он жестом попросил её присесть на диван, а сам принялся расхаживать по комнате, рассматривая фотографии на полках и покручивая в руках всякие безделушки, – скажите, почему вы уехали от мужа?

– Ну-у-у… – протянула она, покосившись на Маркуса. – Я начала его бояться.

Маркус бездумно глядел на диван, на котором сидела Синтия. Диван был длинный. На линии стыка сидения и спинки на равном расстоянии расположилось несколько небольших подушечек кирпичного цвета. Что-то они напоминали Маркусу. Вот только что?

– Это как-то связано с событиями шестого июня? – Хьюго перехватил взгляд Маркуса и перебросил из руки в руку хрустальный шар, взятый минуту назад с полки. В поверхности шара отражались голубые блики моря.

– Отчасти да, но это началось задолго до смерти Дженнифер. – Синтия сжала до покраснения ладони одну в другой и, повалив голову набок, поглядывала через плечо на ослабляющего галстук Маркуса. – Знаете, такое иногда бывает, выходишь замуж за одного человека, а наутро просыпаешься в постели с совершенно другим.

– Расскажите, что за тип ваш муж, какой он? – Хьюго прокрутился на пятках и вновь поймал бегающий по комнате взгляд Маркуса. – Были ли у него какие-то тайны?

Голоса Хьюго и Синтии постепенно отходили на задний план, Маркусу стало душно, он уже расстегнул пару верхних пуговиц на рубашке и щурился, пытаясь сконцентрировать расфокусировавшийся взгляд на начавших плясать перед глазами подушках. Плеск волн в его ушах нарастал. Танец подушек начал подстраиваться под этот звук и синхронизировался с ним настолько, что теперь это были вовсе не подушки, лежавшие на белом кожаном диване, а нанизанные на трос буйки, покачивающиеся на волнах.

– Смирись, тебе никогда не обогнать меня, Герберт!..

– «Герберт! Герберт!» – кричал он, носясь по комнате как сумасшедший, – прокричала Синтия, повторно вернув Маркуса в реальность.

Детектив начал глушить подступавший кашель короткими «гм». Казалось, его лёгкие раскалились и теперь пытались прожечь грудную клетку изнутри.

– Что случилось, мам? – В проходе показалась темноволосая девушка лет восемнадцати, пришедшая на крик.

– Ты так подросла, Агнет, – проговорил Маркус, видя, как постепенно черты лица девушки меняются и становятся совершенно неузнаваемыми. Нет, это была не его сестра. За этим осознанием последовал новый, более сильный приступ кашля, подавить который Маркусу удалось только наполовину.

– Это полицейские, Эшли, – сказала Синтия. – Принеси воды, скорее.

Девочка скрылась в глубине коридора, не заметив, как яростно Маркус замотал головой, едва услышав слово «вода».

Одолеваемый яростью, разрастающейся со скоростью пламени, Хьюго нервно сжал ладонь в кулак. Зубочистка, пропущенная под его средним пальцем, щелчком переломилась пополам. Он был зол не на Маркуса, который явно что-то от него скрывал, и не на себя, не понимающего, что именно, он злился на саму ситуацию. Всё происходящее с того момента, как они зашли в эту комнату, развивалось по каким-то своим, неподконтрольным Хьюго законам. Но больше всего его злило это чувство потерянного контроля – чувство, которого он никогда раньше не испытывал. В их команде ситуацию всегда держал в руках именно Маркус, ему власть над всем происходящим была нужна больше воздуха. Хьюго же обычно мог подстроиться под любые события, и тяга Маркуса к планам, стратегиям, чётким постановкам казалась ему чем-то чуждым и лишним в работе. А теперь вдруг он осёкся, не мог найти подход к развивающемуся вокруг вопреки его стараниям положению и впервые подумал о том, что всеобъемлющий подход Маркуса именно здесь и сейчас сработал бы куда лучше его пробивной харизмы. Но Маркус не мог войти в эту дверь и, как бывало, влёт оценив происходящее, придумать простой и безотказный выход, потому что он полулежал на боку в пуфе, согнутый очередным приступом кашля. Если бы его вообще здесь не было, Хьюго смог бы сделать всё как надо. Маркус стал для него лишь обузой.

В комнату вбежала Эшли и протянула Маркусу стакан, увидев который, детектив отшатнулся в сторону и бросился на улицу, надсадно кашляя из самой глубины своих свистящих лёгких.

Анджела запрещала нам приближаться к домашней лаборатории мистера Трейда, которая располагалась в гараже. Дверь, ведущая из дома, была заперта на ключ, ворота закрывались изнутри, поэтому единственный путь внутрь лежал через узкое окно, выходившее во внутренний двор. Под предлогом вечерней прогулки мы ушли из дома после ужина и проулками вернулись к нему, как только на улице окончательно стемнело, по очереди перелезли через забор и вприсядку подобрались к гаражу. Окно находилось у самой земли. Лютер достал из расщелины в корнях старого дуба заранее приготовленную широкую отвёртку, сунул её в нижний угол рамы и, как заправский взломщик, оттянул рукоять на себя. Первая защёлка разомкнулась. Затем он повторил действия в середине рамы и у другого её угла. Створка качнулась и повисла на петлях. Лютер немо усмехнулся. В ожидании сумерек просматривая с телефона видео по взлому окон, мы даже не догадывались, что на деле это окажется настолько просто.

– Бумаги он хранит в письменном столе? – прошептал он.

Я кивнул.

– Может, всё-таки я спущусь?

– Нет, – ответил Лютер. – Я должен… Сам, понимаешь?

Я поднял створку, он прошмыгнул внутрь и запер окно.

Пока ему самому не было известно, что именно следует искать, однако насчёт места поиска не было никаких сомнений – если что-то связанное с исчезновением отца и есть в их доме, то только здесь.

Он оглянулся и увидел на фоне полной луны прислонившегося лбом к стеклу Джейсона, показал ему большой палец. Тот показал свой в ответ. Лютер прислушался. Где-то в гостиной работал телевизор, на кухне за дверью шумела посудомоечная машина. Мама была неподалёку, значит, зажигать свет не стоило. Постояв в темноте несколько минут, выжидая, пока глаза к ней привыкнут, он раздумывал, с чего начать. Вряд ли следовало трогать полки с реактивами, деталями и опытными образцами устройств. Нужны бумаги, адреса, телефоны, дневники – то, что может указать на дальнейшие места поиска. Едва сквозь мрак начали проступать нечёткие очертания стеллажей, мальчик шагнул, если ему не изменяла память, к тому, в котором хранились журналы экспериментов. Нащупав крайнюю папку на верхней полке, вынул её и опустился на пол. Затем раскрыл с конца, зажигая вспышку на телефоне. На странице, помимо датировок, располагались три столбца буквенно-цифровых комбинаций, составленные скрупулёзным почерком отца красными чернилами. Последняя строчка была заполнена накануне его исчезновения, которое все вокруг назвали смертью: