Масленков поддакнул:
— Да, есть и в нашем Арзамасе пресловущие изографы!
Далее Иван Васильевич разложил напрестольную одежду: пелены, церковную посуду.
Подошёл званый Дорофей.
— Прими икону и уверди на месте. Коробья есть?
— В ризнице два больших сундука приготовлены. А спицы для облачений сам набил.
— Улаживай тут…
Вышли из церкви. Ещё на паперти увидели поднимающийся к кельям воз от темниковской дороги. На телеге были привязаны два больших плетёных короба.
— А это кто таковы?
Купец улыбался.
— Мои! Красное щепье везём. Завтра народ за столы пригласишь — чашки, ложки, стаканы, блюда, братины — всё буде нужно. Я даже чарки кленовые красные и ковши кленовые же закупил, — по-детски радовался Масленков. — У Артюшки Кондратьева из Выездной слободы целый воз отстегнул, а он уж со своим товаром в Москву наладился…
— Ну, ухарь-купец… Снял ты с меня заботу…
Внизу, у Сатиса, собирались прибылые люди на освящение церкви. Вздымались вверх оглобли телег, задымились костры.
— Ты смотри-ка… — удивлялся Масленков. — Пробудился запустелый Сараклыч. Не на ратную брань собираются сюда, не в доспехах, мечами опоясанные, а в праздничных одеждах под сень храма Господня…
— Для вечери любви сходятся православные, — согласился Иоанн.
— Ну, муж честен, оставляю тебя — отдыхай, а мне поклоны бить приезжим. Гляди-и, кто-то ещё пылит… А ты, друже, к Дорофею в келью напросись, у меня Павел на постое…
Подъехали арзамасские купцы Иван Сальников, Михаил Милютин и Иван Курочкин. Широко разложили свои дары: покровы, красивую завесу к царским дверям, одежду на жертвенник, стихарь, тафтяные покровцы на сосуды…[42]
— Это вот монахиня Никольского монастыря Анфиса Аргамакова с подношением. Тут — ризы луданные, оплечья золотом затканы… — кучер Милютина выкладывал и выкладывал из лубяного короба. — Кажись, всё…
— Красоты души оказали… Узнаю работу арзамасских мастериц! Купцы честные! Передайте Анфисе братский поклон!
Подъехал дворовой Фёдора Яковлевича Улыбышева. Дворянин с матерью Анисьею дарили две тафтяные епитрахили.
Послал киндяк красный арзамасский подьячий из дворян Жуков.[43]
Священник села Юсупова Алексей Иосифов несколько дней помогал строить церковь, а теперь вот принёс покровы…
Ближе к вечеру подъехали обозом крестьяне Кремёнок. Они, оказывается, миром наварили пива и привезли его в бочках. А каждый порознь привёз хлеба, круп, масла, яиц и разную посуду.
И уж совсем неожиданно объявился на монастырском дворе управляющий господ Леонтьевых — Андрей Трофимов, тот самый, что весной приводил мужиков изгнать монахов из пустыни.
— Ещё раз с повинной головой, святой отец, — смущался Трофимов. — Привёз вот брашное, а також вино и пиво. Коли благословите, то приму распоряд завтра за столами.
— Не таю обиды человек ты подневольный… Будь завтра кравчим, согласен. С Дорофеем всё согласи!
…Из Кремёнок встречали крестный ход.
Селяне принесли два колокола, аналой, служебные книги, церковную утварь.
Настал ясный тихий вечер, какой обычно и бывает в лесной таёжине. Иоанн с колокольни оглядел сотни и сотни мирян подходящих к храму и в радости подумал: вот собрались они, как древний Израиль в пустыне вокруг Скинии Свидения. Благодарение Всевышнему!
В первый раз раздался на Старом Городище первых звон церковных колоколов, призывающих православный люд на славословие Божие.
Строго по уставу совершили всенощное бдение.
Церковь, конечно, не вместила всех желающих войти в неё — плотное кольцо мужиков и баб в белых чистых холстах окружало храм — окна и двери открыты, а вечер долог и светел, июньская же ночь была полна особого святого таинства…
Иоанн почти не сомкнул глаз в эту ночь. А и до сна ли!
Вся пустыня — вокруг церкви и до Сатиса — наполнена народом и все ждут нового дня, праздника, ещё одного торжества православия!
На другой день архимандрит Арзамасского Спасского мужского монастыря Павел произвел торжественное освящение новозданного храма.
…Отпели Божественную литургию, принесли первую бескровную жертву о здравии всех тайных и явных благотворителей и о упокоении душ всех усопших о Господе…
Как весело, зовуще звонили колокола!
И как у всех душа радовалась: ещё одним святым домом усердствующих, молящихся стало больше на отчей земле!
После освящения Иоанн пригласил всех собравшихся на общую трапезу.
После он записал, всё ещё полный торжества в душе:
«Разумно бо бысть зде всем, яко все строися Божиим Промыслом о той Святой Церкви и яко мощно о ней всем глаголати со Апостолом: о глубина и богатства, и премудрости и разума Божия! Яко не испытани судове Божии и не исследовани пути Его! Кто бо разуме ум Господень? Или кто советник Ему бысть? Во истину убо сказание чудно есть! Освятил есть селение Свое Вышний!»
Душа так высоко сказала…
А летописец в нём написал:
«Так совершилось освящение святого храма Пречистыя Богородицы Живоносного Ея Источника в Саровской пустыни в лето от Рождества Христова 1706-е, индикта 14, круг солнца В, вруцелета А, литера азбучная В, месяца Июния в 16 день…»
5.
Проводили гостей, и таёжная тишина опять объяла Старое Городище. Только по утрам и вечерам её мягко колебал колокольный благовест, зовущий монахов к молитве, чтобы не впасть в духовное усыпление.
Иоанн ходил задумчивым, внутренне притихшим — в нём избывалась усталость последнего времени. Потом опять захватило беспокойство, позыв к делу. И вспомнилось, что после освящения храма архимандрит Павел, как бы невзначай, обронил:
— Я тебе, вместе с книгами, две стопы бумаги привёз — Дорофею передал. Мыслю, бумага скоро понадобится.
Так скоро оказалась нужной бумага! Приказно сказал себе: садись, монах, писать устав монастыря, пора!
В келье на столе книги и книги. Покрытые кожей, холстами, медные фигурные застёжки откинуты, в толще сухих страниц множество закладок из шелка, простого льна и даже тиснёной кожи…
Иоанн медленно ходит по келье, перебирает в памяти наставления отцов церкви.
Предостерегал некогда Ефрем Сирин: «Велика пагуба душам, иде-же правила и управление душ не жительствует…»
Святой Василий Великий основу иноческого общежития поставляет тако: в содружестве совершеннейшем!
Иоанн Златоуст говорил мудро: в общежитии кто будет мал или велик — не зрить на того и другого… Велик в монастыре тот, кто и худейшее дело ускоряет делати. Там едина трапеза всем, едина пища, одинаково одеяние, селение и питие, несть тамо мое и твое, тамо изгнан глагол: виновный…
Советно изрекал святой авва Дорофей: чем кажутся общежития? Не суть ли оне одно тело… Правящий и наставляющий суть глава… И далее, как умно определил Дорофей единство всех, содействие глаз, ушей, рук, ног и уст монашьих в одно целое.
Иоанн подошёл к столу, пошелестел толстыми страницами труда Иоанна Златоуста, прочёл для себя вслух: «Настоятель, аще и свое житие добре устроит, а сущих же под властию опасно не радить с лукавыми, в геену отходит!»
Иоанн присаживается к столу и берёт в руки гусиное перо. Он напишет устав строгим, как и все уставы древлеотеческих монастырей, поскольку слава тех обителей на камне строгости и основана.
Не забыл Иоанн и о приведении в исполнение апостольского заповедания: «Братия, страннолюбия и общения не забывайте: таковыми бо жертвами благоугождается Бог».
В уставе Иоанн особо оговорил, что всех приходящих в обитель богомольцев всякого звания и состояния довольствовать общею трапезой, не взирая на число их и «не бояся никакой скудости».
В июле собрал своих чернецов. Они все ещё были полны праздником освящения церкви.
Начал медленно, обдумывая каждое слово:
— Братья, строили мы храм и думали, что строим и обитель нашу, наше общежитие духовное. Растет и славится та семья, которая устрояется ладом, любовью. На служение Богу собрались мы здесь братством… Иисус Христос навечно оставил миру и каждому заповеди чистого жития. Положим и мы правила, устав обитания в пустыни нашей на времена нынешние и предбудущие. Будем памятовать, что только добродетель может твердо ручаться за жизнь обители… Сперва спрошу совета о именовании нашего общежительства, как нам объявиться миру?
