«Устоявшаяся тишина…» Устоявшаяся тишина За ночь. Ни одной звезды До утра не зажглось. Война? Или предтеча войны Другой, внутригосударственной, Ползущей захолустьем Змеею искусной, Как дарственность Сатаны. Ведь Бог изгнан И некому противостоять, Защищать смердов. Пахнет смертью. Молится и плачет мать, Космы седые слезами увлажнив, А она еще молодая — Сорок, а то и меньше. Бессчетно подобных женщин Несчастных, сынов потерявших, Дочерей в городах и на пашнях. Устала окраина. Вымоталась. Центр лишь глянет вскользь, Выматерится, плюнет: «Непогребенных сколь!» А мать, постаревшая до неузнаваемости, Кличет своих ласточку и соколенка. Дочь-красавицу Матренку Изнасиловали на займище, И неведомо где теперь. Сын в Туркестане охраняет чужую границу. «Пташки мои да разлучные птицы!» — Плачет мать. Зима. Распахнута дверь. «Бывают странные мгновенья…» Бывают странные мгновенья, Хотя и повода-то нет, Душа исполнится стремленьем На изначально смутный свет, И ты уже воспламенился, Горишь и дерзко обуян Тем завладеть, на что молился, Про свой не помня скромный сан. И вот на самом пике действа Сознанье искра охладит, И ты прислушаешься к сердцу, — Как отчужденное, стучит. «В саду материнском…» В саду материнском чего только не было, Не для пейзажа красы, Яблоки сладкие, кислые, белые И с холодком от росы. Груша в тернах, а макушка их выше — Ловко румянить жаре. Разом плодов осыпалися «тыщи», Радость-то нам, детворе! Мы набиваем карманы «конфетами», Даже в фуражки кладем. А для утехи укладывает лето Скирдами вызревший гром. Тут и смородина возле Паники, Томной рябины кусты. До подбородка крупна ежевика, Щавеля сочны листы. Сада середку калина освоила, Княжила тоже она. В зимушку с ней и оладушек соевый — Эта еда так вкусна! И слава богу, в военную пору От голодухи никто Из братовьев не помер. Было горя Много. И много ветров! «Приласкал я ребенка чужого…»
Приласкал я ребенка чужого Словом простеньким: «Здравым расти». А мамаша топорно, сурово Отвернулась. О боже, прости! Будто я проходимец, пустышка, Околотная, вредная тать! А младенец – святая малышка — Тянет ручки меня приобнять. Ах и ox! Ничего не поделать, Убеждать бестолково вдвойне, Что осколки таскаю я в теле, Не погиб на локальной войне. И какие сомненья, вопросы? Для мальчонки отрада одна — Чтоб окно украшали морозы, Чтоб была вся округа видна. Чтоб отец был не пьяный, не хмурый, Чтобы мать улыбалась всегда. Чтоб сказал мне когда-нибудь мудро: «Не беда, коли в жизни беда». «Мы одиноки, мы в пустыне…» Мы одиноки, мы в пустыне, Вселенной хладною живем. И может, завтра, может, ныне Без содрогания умрем. О чем жалеть, о чем нам плакать? Совсем не лучше мы травы, Которая загибла в слякоть, Не ведая своей поры Исхода, ветреной кончины И бега звездных чуждых рек. Нет мира злобы. Лишь лучина Роняет отблески на снег. И я умру, когда погаснет, Когда щепа сойдет во прах, И все на свете станет ясно, В душе исчезнет подлый страх. Дубинка Русский мужик закачался… Благо бы от вина! С Русью едва не расстался. Где она? И не видна! А по тревожной равнине, Злой непогодине в масть, Прет, оставляя руины, Алчно раззявивши пасть, Всякая нечисть, как раньше, Век или десять назад. Жито топтали и пашни, Избы сжигали подряд — На лошадях и на танках, С воздуха, суши, морей. «Вывернем все наизнанку!» Нету коварнее, злей Вражьего ора на свете — Зарится всяк на Сибирь. Надобно только при этом Им неохватную ширь Кровью Ивана и Марьи Густо навек обагрить, Дабы едучею гарью Всех до едина сгубить. Русский мужик, встрепенися, С плеч отряхни маету И за дубинку возьмися, Вспомни, как ты в старину Ею крушил супостатов, Смуглых и рыжих, как лис. Клич огласи: «Ну-к, ребята, Вдарим дружнее! И – вниз. В адища прорву спровадим Всех, кто пришел к нам с мечом. Мы средь берез дивно-ладно В радой Руси заживем!» «Вот дети в парке…» Вот дети в парке. Вот на улице, Они все на одно лицо — Пока подсаживают на «стулец» И пасхальное в руках яйцо. Я забавлять их не пытаюсь, Я обхожу их стороной. Коли не прав, то в этом каюсь, Но что поделать — уж такой! И более того, боюсь я Глядеть, как из песка они Ручонками творят безвкусье — И нет которому цены! А ежели обидит кто-то, Пред ними пошло лебезя, Слез выплеснут они болото, И вместе с ними плачу я. |
