— Да как же… — начала я сердиться, — я колдовать так не умею!

— Но сделала же, — удовлетворённо заметила бабка, приподнимая тряпку внизу, которая по цвету с дверью сливалась. Отверстие квадратное, как раз нам пролезть.

Только вылезли, мне было велено представить обратно, что дверь цельная. И опять получилось. Я заморачиваться перестала. Да ну эту старушку — небось сама и колдует.

Тут мы уже встали, отряхнулись, да огляделись.

Коридор пустынный, не очень широкий, и без окон. Тускло светятся лампы на стенах, плафоны мешают разглядеть — электричество там, или свечи какие магические.

Вдоль стен двери с обеих сторон. Все одинаковые. Чуть дальше по коридору ниша, в которой установлен стол с высокой стойкой, как в обычных больницах сестринский пост — один в один. И Сестричка на посту спит, положив голову на сложенные руки. Палочка лежит рядом, наготове.

— Тихо, — шепнула Пифия и вдруг впилась ногтём в моё запястье.

Я еле удержалась от вскрика.

Старуха усмехнулась, и поднесла окровавленный ноготь к лицу. Принюхалась, поводила носом из стороны в сторону. И поманив меня, медленно направилась к сестринскому посту. Я старалась не отставать и не издавать звуков. Хорошо даже, что босиком иду. Разве что потом надо будет одежду свою найти.

Так мы дошли до лестницы, по которой спускаться пришлось довольно долго. Потом был ещё коридор, и ещё. Я бы уже запуталась, а Пифия периодически подносила ноготь к носу и шла. Наконец, она остановилась у дверей, от которых пахло едой. Кухня, видать.

Дверь была не заперта и мы вошли. И сразу оказались в большой и просторной кухне. Пара домовиков колдовали у зажжённой плиты, установленной посерёдке, раздувая огонь. Ещё двое щелчками пальцев, перемещали из большой раковины тарелки, которые сами складывались в стопки на столе у стены.

Заметив нас, они застыли с улыбками, и вдруг еле приметно поклонились. После чего занялись своими делами.

— Тут он, — громко сказала Пифия, отдёргивая занавеску у входа. В маленькой нише стоял встроенный полукруглый топчан, на котором спал Северус. Я бросилась перед ним на колени, едва сдержавшись, чтобы не прижать его к себе со всей силой. Погладила по головке. А он сразу встрепенулся.

— Мама? Я ждал-ждал, — он крепко обхватил меня за шею тонкими ручками. — Давай уйдём отсюда! Я домой хочу! К папе!

— И я домой хочу, милый. Сейчас отправимся.

— Ты больше не болеешь?

— Нет, дорогой. Мама здорова уже.

— Ну, хватит, — скомандовала старушка. — Уходим!

— Мы так и пойдём? — спросила я Пифию, подхватив Северуса на руки. Мы обе по-прежнему были в ночных рубашках и босиком.

— Хоть ты этого и не любишь, — проворчала гадалка, — но зажмурься и представь, что на тебе надето. Только чётко, в деталях. А на мне представляй чёрную мантию до пят, поверх рубахи, да крепкие ботинки на толстой подошве. Ну?

Честно зажмурилась, представила на себе самое модное бельё, о котором мечтала ещё в той жизни, дорогие синие джинсы от Кельвина Кляйна, которых ещё нет в нынешнем времени. Темно-зелёную футболку с длинными рукавами, подумав, дополнила чёрной флисовой курткой на молнии, с капюшоном и карманами. Снабдила себя ещё тяжёлыми ботинками на толстой подошве, которые пару месяцев назад не смогла купить — жаба задушила такие деньги на обувь тратить. И завершила образ кожаным рюкзаком — тоже в фильме каком-то видела.

Такие же ботинки представила на Пифии. Вместо носков подумала о чулках с поясом, и простом, но удобном нижнем белье. Вкусов-то не знаю. Дополнила это коричневым платьем в горошек — когда я была маленькой, такое было у мамы. И мантию представила с широким капюшоном, глубокими карманами, подпоясанную кожаным плетёным ремешком. В одном из карманов по моим прикидкам должна была лежать волшебная палочка — та самая, что принадлежала Эйлин, в другом кожаный безразмерный кошелёк, который пропал у меня вместе с одеждой. Только у Пифии ни к какому банку он привязан не был. Представила и содержимое кошелька — горку золотых галеонов. Ну и напоследок — кутить, так кутить — рюкзачком я её тоже снабдила. Точь-в-точь, как у меня, только тёмно-серый, из толстой рогожки. Ну и чтоб пустым не болтался, представила в нём пуховый оренбургский платок и тульский пряник в виде олимпийского мишки.

Когда открыла глаза, в них даже потемнело. И сначала круги шли. Только через несколько секунд всё прояснилось.

— Ну и фантазия, — фыркнула Пифия, рассматривая свою мантию. — Ты чего такую приличную наколдовала? Куда мне? А ботиночки мне нравятся, прочные. Так и оставлю. А вы, ну-ка брысь, и молчать о том, что видели, ясно?

Тут я заметила столпившихся вокруг домовых эльфов. Они с умилением смотрели на меня, сжав ладошки перед грудью, словно о чем-то умоляли. Окрик Пифии заставил их потупиться, закивать и вернуться на свои места.

— Ишь, сбежались на дармовщинку, — проворчала гадалка. — Ну да ладно, зато магия твоя не разбудила полбольницы, всё лишнее эти жучары подъели. Теперь в тебе души не чают. Ты как — не ослабела?

Я прислушалась к себе, прижимая к груди посапывающего Северуса — не выспался малец. Не забыла окинуть взглядом обновки — всё в точности как «заказывала», даже логотип «Зенита» на флисовой куртке есть.

— Никогда не ощущала себя такой сильной и здоровой, — призналась с улыбкой.

— Вот-вот, запомни, деточка — когда от души для других стараешься, оно всегда так. Не убудет, а наоборот прибавится.

— Ну, сама-то я тоже прибарахлилась, — возразила я, с удовольствием ощущая обновки. Вот ведь какая Пифия, вроде бы я ей должна, а исполнила столько моих желаний! Ну не по щучьему же велению, все это осуществилось?

Мы поспешили на выход из больницы, не парадный конечно. Был тут, оказывается, и зальчик для простых посетителей. Охранник-маг дремал на скамье напротив камина. Перед ним на столике стояла большая ваза с дымолётным порошком. Пифия сказала, что проводит меня. Так что в Коукворте мы оказались вместе. Когда вышли из той самой почты, в которой мне стало плохо, на улице уже рассвело, хотя не было и шести утра.

Я подумала о Тобби, и мне стало сильно не по себе.

— Сколько продержатся эти вещи? — спросила я Пифию на прощанье. До дома бы успеть дойти.

— Ну, вечные у тебя не получились, но пару лет поносишь, — ответила старушка. — А за палочку спасибо — словно для меня сделали, тебе-то такую нельзя даже трогать, правильно поступила. И за пряник с платком благодарю, утешила старушку. Ну а платье-то откуда? Вот оно как раз вечное вышло. Признавайся.

— Мамино любимое, — пожала я плечом.

— Оно и видно. Беги уже, заждались вас дома.

Мы стояли посреди пустынной в этот час улицы. Северус проснулся и запросился в кустики. Помощи он в этом деле не признавал, и я отпустила. Не терпеть же ему до дома.

— А как мне вас найти? — спросила я, когда Пифия достала палочку, собираясь аппарировать.

— Ни к чему это, — покачала та головой. — Сама вскорости появлюсь. Так что жди в гости.

И исчезла.

А я дождалась Сева и зажмурилась, представив на нём тёплую курточку, а то у него совсем тоненькая для утренней прохлады. Открыв глаза, убедилась, что никакой новой куртки не появилось. Обрадовалась даже. Так и знала, что это вовсе не моё умение, которого не на шутку побаивалась. Вздохнула, гадая, в каком виде обнаружу мужа, взяла ребенка за руку и поспешила домой.

Перед крыльцом я остановилась, делая вид, что ищу ключи по карманам. Просто не знала, что скажу Тобиасу, если вообще он дома, а не прочёсывает больницы и тюрьмы в радиусе ста километров. А потом до меня дошло, что все вещи в больнице забрали, и ключей у меня собственно и нет. Стало вовсе не до шуток. Во-первых, захотелось есть, да и сынок не так тепло одет, чтобы ждать на улице. А вскрывать замки и лазать в окна я с детства не пробовала, да и тело было не моим, чтобы решиться на такие подвиги. Надежда, что Тобби всё-таки дома подтолкнула к дверям.