Детально изучив Германию, Лангбен заключил, что проблема ее населения – в чрезмерной образованности. Пора было перестать преклоняться перед профессорами и учеными с их так называемой эрудицией. Только тогда – это так же верно, как то, что ночь сменяет день, – начнется духовное возрождение Германии, движимое праведной по своей сути немецкой душой. Мудрость следует искать в корнях, атмосфере и простоте немецких сердец. Чужеродное влияние (особенно еврейское) должно быть устранено безо всяких раздумий. В 1890 году книга Лангбена в буквальном смысле слова стала сенсацией. Она была переиздана двадцать девять раз в первый же год после публикации. Позже автор добавил еще два обширных раздела, в которых воспевал главные жупелы Ницше – антисемитизм и католицизм. Помимо этого, Лангбен писал стихи, считая себя более выдающимся поэтом, чем Гёте. Он мнил себя «тайным императором», чья целительная сила духовно возродит Германскую империю. Несколько раз Лангбена принимал Бисмарк.

«Исцеление» Ницше, самопровозглашенного Антихриста, могло стать особым предметом гордости Лангбена. Он придерживался точки зрения, что и «атеисты» вроде Шелли, и «антихристиане» вроде Ницше – просто заблудшие овцы, которых нужно вернуть обратно в стадо [9]. Он приготовил на подпись Франциске официальный документ: «Я, нижеподписавшаяся, настоящим документом передаю официальную опеку над моим сыном Фридрихом Ницше… и т. д.». Он планировал увезти Ницше в Дрезден, где можно было потакать его королевским фантазиям. Там бы его окружили эскортом и свитой и обращались как с королем – и как с ребенком. Лангбен считал, что сможет раздобыть солидную сумму для оплаты подходящего особняка и соответствующей обстановки, убранства, королевского облачения и костюмов придворных (роль которых исполнял бы медицинский и обслуживающий персонал), чтобы поддерживать этот спектакль. Франциске с крайней неохотой позволялось остаться на положении сиделки, если она будет неукоснительно соблюдать поставленные Лангбеном условия.

Судя по всему, Бинсвангер был так же ослеплен знаменитым националистом и популистом, как и вся остальная страна. Он разрешил Лангбену ежедневные прогулки с Ницше. Попытки обращения в свою веру и проведения обряда изгнания бесов в конце концов настолько разозлили пациента, что он опрокинул на Лангбена стол и замахнулся на него кулаком. При поддержке Овербека Франциска, собрав всю свою смелость, отказалась подписывать документ о передаче опеки.

После этого происшествия осторожность Лангбена взяла верх над его амбициями. Он отказался от борьбы и вернулся в Дрезден писать порнографические поэмы, за непристойность которых впоследствии был привлечен к суду. Но ставший бестселлером «Рембрандт как воспитатель» оказался одним из краеугольных камней в идеологическом фундаменте Третьего рейха. В личной библиотеке Гитлера был экземпляр этой книги [10].

В феврале 1890 года апатичность и уступчивость Ницше дошли до такого уровня, что ему позволили в лучшие дни проводить по нескольку часов с матерью. Она сняла меблированные комнаты в Йене. Каждый день в девять утра Франциска отправлялась в лечебницу. Она была убеждена, что если бы ей позволили заботиться о ее дорогом послушном сыне, то к нему бы вернулся рассудок. На нижнем этаже меблированных комнат располагалась спальня, где поочередно останавливались поддерживавшие Франциску Франц Овербек и Петер Гаст.

Четырех– или пятичасовая ежедневная прогулка всегда была важнейшей частью распорядка дня Ницше. Несомненно, именно она оказала влияние на крепость мышц и скелета, которые обе клиники отметили в медицинском заключении. Франциска никогда не была заправским ходоком, но такую цену она была готова платить. Во время прогулки она брала сына под руку, или же он шел немного позади, изредка останавливаясь, чтобы нарисовать что-нибудь тростью или засунуть в карман ценную находку. Пока Франциска радовалась послушанию Ницше, оба его друга были напуганы этой детской пассивностью. Правда, во время прогулки Ницше обязательно что-нибудь да выкидывал. Мог начать что-то выкрикивать, пытался ударить бродячую собаку или прохожих. Мог броситься пожимать руку людям, которые каким-то неведомым образом его привлекли. Женщин это пугало.

Они часто проходили мимо особняка, принадлежавшего семье Гельцер-Турнейзен. Подойдя к дверям, Франциска предлагала Ницше снять шляпу и войти внутрь. Он стыдливо переминался в дверях гостиной, в то время как она садилась за рояль. Привлеченный музыкой, он медленно приближался, пока наконец не касался рояля. Он начинал играть еще стоя. Мать усаживала его на табурет, после чего он продолжал. Франциска знала, что в это время его, увлеченного музыкой, можно было без опаски оставить в одиночестве. Пока раздавались звуки рояля, ей не нужно было находиться в той же комнате и присматривать за ним.

24 марта 1890 года Франциске позволили забрать сына. Шесть недель они провели в меблированных комнатах, которые Франциска снимала в Йене, а затем Ницше удалось улизнуть. Он выбрался на улицу голышом, судя по всему, решив пойти искупаться, и был задержан полицейским, который вернул его матери. Это происшествие привело Франциску в ужас: она испугалась, что сына снова заберут в лечебницу. Франциска подговорила одного из молодых Гельцеров помочь ей тайком провести Ницше на железнодорожную станцию, откуда они отправились в Наумбург. Альвина, верная служанка, встретила «профессора» с радостью. Так Ницше вернулся в дом своего детства на Вайнгартен, 18.

Двухэтажный домик идеально подходил для присмотра за непредсказуемым пациентом: задний двор был небольшим, с оградой и запирающейся калиткой. Окна нижнего этажа закрывались крепкими жалюзи. Одной стороной дом выходил на виноградник, вторая упиралась в стену церкви Святого Иакова.

Франциска сохраняла оптимизм по поводу целительной силы прогулок. Обычно Ницше спокойно следовал за ней. Заметив, что к ним приближается прохожий, Франциска брала сына за руку, разворачивала в противоположную сторону и отвлекала открывшимся видом. Когда угроза счастливо миновала, она поворачивала его обратно. Если они встречали знакомого и Франциска останавливалась поговорить, то она требовала от Ницше снять шляпу. Пока она беседовала, он с отрешенным видом стоял со шляпой в руках. Если обращались к нему, он приходил в недоумение. Закончив разговор, Франциска разрешала сыну надеть шляпу, и они отправлялись дальше.

В детстве Ницше гордился своим умением плавать в Заале «как кит». Этот вид отдыха всегда приносил ему огромное удовольствие. Франциска предположила, что память тела может улучшить процесс выздоровления, но после нескольких попыток от плавания пришлось отказаться. Этот процесс слишком возбуждал Ницше: он терял над собой контроль.

В те дни, когда «дорогой мальчик» вел себя более шумно или неуправляемо, чем обычно, она оставляла его дома. Вокруг было не так много соседей, которым могли бы помешать его вопли и крики. Если он кричал слишком громко и становился слишком беспокойным, Франциска просто-напросто клала ему в рот что-нибудь сладкое, вроде мелко нарезанных фруктов. Когда ему удавалось все это прожевать и проглотить, его внимание переключалось и яростные вопли сменялись гораздо менее шумным мычанием. Ел он невероятно много. Франциска утверждала, что не дает ему ни хлорала, ни других успокоительных. Если это правда, то болезнь и правда сдала позиции, а мать обрела полный контроль над своим обожаемым, несдержанным, но послушным мальчиком.

Элизабет, жившая в Парагвае, получила известие о болезни брата в начале 1889 года, как раз тогда, когда вышла в свет книга Клингбайля, в которой разгневанный колонист называл ее с мужем авантюристами, основавшими потемкинскую деревню [1]. Ей даже в голову не пришло вернуться в Германию. Она была занята борьбой за колонию, посылая опровержение за опровержением в Bayreuther Blätter, и сражаться ей приходилось в одиночку.