Как-то само собой случилось так, что после исчезновения Васи он, Борис, стал начальником штаба. И вот именно с этого времени все пошло вкривь и вкось. Володя чуть не погубил их своей выходкой с самопалом, а теперь эта нелепая бумажка на спине Сидоренко.

Кто же приклеил эту бумажку? Уж наверняка не Надя Гордиенко, спокойная и рассудительная Надя. Нина и Варя тоже никогда не стали бы так глупо рисковать. Наверняка это дело рук Ленки.

«Что-то нужно делать, — думал он, — если так дальше пойдет, все пропадем ни за грош».

Он шел к Домне Федоровне, чтобы узнать, не вернулся ли Вася. Однако ему не пришлось ничего спрашивать. Еще издали он увидел, как Домна Федоровна подошла к воротам и стала смотреть на дорогу.

О листовке, приклеенной на спину полицаю, шепталось все Покровское. Говорили, что Сидоренко, когда узнал про эту листовку, побагровел и долго не мог выговорить ни слова, а потом сел на велосипед и покатил куда-то. Жена его выла в голос на все село.

На другой день вечером ребята сошлись у обрыва около пещеры. Теперь они обычно собирались здесь, обсуждали свои дела, а потом принимались за работу. Работать стало легче. Полоса корней кончилась, лопаты врезались в чистую землю. Ребята вошли в обрыв довольно глубоко, и могли уже одновременно рыть пещеру по трое. Но в этот вечер они не работали. Все были взволнованы вчерашним.

Им не пришлось угадывать виновника. Лена сияла так, что никто не сомневался, чьих рук это дело. Ребята не могли скрыть изумления. Расклеивать листовки ночью, когда все спят, и то было очень страшно. Казалось, что сейчас тебя схватят. А тут среди бела дня, на глазах у всего села…

— Как же ты изловчилась? — спрашивали ребята.

Лена сидела, обхватив колени руками и собрав у ступней юбку. Блестящие глаза ее перебегали с одного лица на другое, но кажется, никого не видели. Она до сих пор не могла успокоиться.

— Трофим долго около нашей хаты ходил. И вот гляжу — он все время смотрит в одну сторону. Наверно, смотрел, не едут ли немцы. Я подумала так: когда он поворачивается спиной, то его видно только из нашего дома да еще из дома Петровича, а там сейчас никого нет. Значит, если на улице в это время людей не будет, то меня вообще не увидит никто.

— Точный расчет, — насмешливо сказал Прокопенко.

— А что? А что? — запальчиво крикнула Лена. — Разве не вышло по-моему?

— Случайно! Понимаешь? Случайно, — сказал Володя Моруженко.

— А, что говорить, — беспечно проговорил Толя Цыганенко. — Ленка молодчага. Не всякий может подойти к полицаю и наклеить ему на спину…

И тут заговорил Борис:

— Я даже не думал, что в нашем отряде может произойти такое безобразие. Самая маленькая, по малолетству мы и принимать-то ее не хотели, и вдруг, никого не спросясь, начинает озоровать. Она, верно, не понимает, что своими дурацкими выходками может добиться только одного: погубить всех. Зачем ты это сделала? Вот ты скажи! Зачем?

— А Володя с самопалом? — крикнула Лена. Она была красная как рак.

— Володе от нас тоже попало! Но он рисковал ради пистолета.

— Был бы Вася… — опять крикнула Лена.

— Был бы Вася, он бы выгнал тебя из отряда. В партизанских отрядах, если хочешь знать, за такое просто расстреливают.

Лена с тревогой смотрела то на одного, то на другого, но ребята молчали.

— Я думаю так, — сказал, наконец, Прокопенко, — Лена просто мала еще для наших дел. Придется ее исключить. Иначе все мы можем загреметь, и очень даже просто.

Опять помолчали.

И вдруг раздался странный тоненький звук. Сперва никто даже и не понял, что это такое, — а это плакала Лена. Через минуту она уже ревела во весь голос.

— Тише ты! — испуганно шептали ей.

А Лена ревела отчаянно, дрожа всем телом и не вытирая слез. Она не хотела, чтобы ее исключали.

— Нельзя так, ребята! — Нина Погребняк обхватила Лену и прижала ее к себе.

— Ну ладно, — морщась, сказал Борис, — мы ее не исключим, но поручать ей ничего не будем. Мала еще. Чем ты листовку-то приклеила? — сурово спросил он.

— Му… му… му… кой! — всхлипывая, отвечала Лена.

В этот вечер никому не работалось. Не только происшествие с Леной взволновало ребят — их угнетала мысль о Васе. Прошло четыре дня, и уже не верилось, что все обойдется благополучно.

— Что станется с тетей Домной, прямо и не знаю, — сокрушенно говорила Нина Погребняк.

— Будем помогать.

— Да разве тут поможешь!

— Пошли к ней. Все-таки ей легче будет.

— Только по одному.

В хате у Домны Федоровны было темно, сама она сидела на крылечке. В сумерках ее едва можно было разглядеть. Последние дни она ни с кем из них не разговаривала, но на этот раз заговорила первая.

— Лена с вами? — спросила она строго.

— Здесь она, — ответили ребята.

— Как же это ты? — сказала Домна Федоровна. — Зачем такие шутки шутишь?

— Почему вы узнали, что это я, тетя Домна? — робко спросила Лена.

— Да нетрудно и догадаться.

Ребята расселись в темноте. Кто на ступеньки крыльца, кто на землю. Лена села рядом с Домной Федоровной, прижалась к ее плечу. Никто не решался заговорить. Наконец Прокопенко, которому показалось, что Домна Федоровна стала спокойнее, чем в предыдущие дни, нерешительно спросил:

— О Васе нет ничего?

— А что же может быть о Васе, — отвечала Домна Федоровна. — Нет его.

Все снова замолчали. Каждому виделись картины, одна страшнее другой, да это и немудрено. Теперь любому так просто было погибнуть!

— Давайте подумаем, — сказала Надя, — что мы скажем Васе, когда он вернется. Ну, что мы без него сделали?

— Выкопали метра три в пещере, — сказал Толя Прокопенко.

— Достали новенький пистолет, — сказал Володя Лагер.

— Наклеили бумажку на Сидоренко, — насмешливо вставил Борис, и Лена зашевелилась около Домны Федоровны.

И вдруг…

— Вася! — рванулся вперед Толя Цыганенко.

— Ва-ся! — с радостным испугом вскрикнула и Лена и, подбежав к командиру, повисла у него на шее.

Одна только Домна Федоровна не тронулась с места. У нее не было сил встать сыну навстречу.

Потом все сидели в хате при свете коптилки. Вася не успевал отвечать на вопросы. Домна Федоровна развела огонь в плите, поставила разогревать давно сготовленный обед и поминутно возвращалась в горницу, чтобы взглянуть на Васю.

— Посидите с нами, мама, — говорил Вася.

— Сейчас, — отвечала она и исчезала за дверью.

— Да, я был у партизан, — рассказывал Вася.

— Говорила я вам! — торжествующе крикнула Лена.

— За мной пришли от Степана Ивановича. Мамы дома не было, сказаться ей я не мог, записку оставить побоялся, да потом я ведь не думал, что задержусь надолго. Забежать к кому-нибудь из вас тоже не поспел. Надеялся, встречу кого по дороге, на улице, да не повезло. Добираться до партизан очень долго. Мы шли по лесу часа четыре. Ну, у них и жизнь! В лесу землянки. Целый поселок! Охрана, распорядок. И вот что было: они должны были взорвать поезд. Им очень нужно было, чтобы нарушилась связь с Артемовском. Там каратели стоят. И представьте себе, — сказал Вася, улыбнувшись, — немецкий телефон в эту ночь молчал.

— Это мы! — крикнул Толя Цыганенко.

— Я так и подумал, — сказал Вася. — Я так им и сказал: «Наверно, это наши. Кто же другой?» А Степан Петрович тоже: «Это каровцы!» Мне здорово приятно было!

— То ли мы еще можем! — заявила Лена, но сразу же замолчала, опасливо поглядывая на ребят.

— Еще бы! — подхватил безжалостный Борис. — Мы такое здесь выкомаривали.

— Ты уж не про листовку ли, которую на спину Сидоренко налепили? — спросил Вася.

— Неужели ты и про это знаешь?!

— Один партизан был вчера в селе. Гудит, говорит, ваше Покровское.

Лена смотрела на него во все глаза, боясь спросить, как отнеслись к ее выходке партизаны. Но Вася больше ничего не сказал.

— А вообще, ребята, — продолжал он, — плохие я принес вам вести. Фашисты собираются опять начать облавы и угонять людей в Германию. Села, говорят, будут оцеплять. Все полицаи уже получили приказ.