Мазанка была не бог весть что, но все-таки в ней - стол, лавка, печь. Все же не на ветру, не на морозе.
Прошка знал, что Александр Васильевич осерчает на него за этот переход. Если бы не штурм, Суворов в мазанке все равно не ужился бы, но сейчас ему не будет времени вникать во все. Не за этим ходить.
Так оно и вышло: Александр Васильевич сначала сильно напустился на Прошку - да как ты смел, да кто тебе велел? Но Прошка только сопел носом. А потом поставил на стол горшок щей и сказал:
– Кушайте лучше - столько дней без горячего.
И Суворов уселся обедать.
Не успел он отобедать, как стали приходить генералы - длинноносый хитрый Рибас, красавец Платов и старый знакомый - генерал Кутузов.
Суворов поехал вместе с ними смотреть крепость - как всегда, не доверял никаким планам, все хотел проверить сам.
Прошка тоже пошел посмотреть поближе на Измаил - издалека чернели его высокие стены и каменные бастионы. Прошка не подошел к крепости так близко, как Суворов со своей свитой. По генералам даже начали стрелять с крепости из ружей.
"И чего, прости господи, лезть на рожон? Вот, неровен час, подстрелят! - недовольно думал он, с тревогой следя за белой канифасной курткой Суворова.- Еще не хватало, чтоб басурманы ударили по ним из пушки!"
Но турки, видимо, не придавали никакого значения этой небольшой группе - чем могла она угрожать Измаилу? Турки даже перестали стрелять по Суворову из ружей. Его маленькая каска с зеленой бахромой продолжала мелькать почти под крепостными стенами. Суворов показывал, куда должны быть направлены атакующие колонны.
А Прошка не приблизился и на пушечный выстрел.
"Береженого и бог бережет. И отсюда увижу", - думал он.
Прошка остановился у расположения какого-то полка мушкатеров и внимательно разглядывал турецкую твердыню. Отсюда ее стены, кое-где обшитые камнем, были еще выше, Чём казались издалека. Прошка только качал головой.
– Вот так крепость! Одно слово - неприступная.
– Что, дяденька, глядишь, каков пирожок, по нашим ли зубам? - весело спросил у него какой-то солдат.
– Стены-то, стены! - качал головой Прошка.- А пушек сколько!
– Стены, никак, четыре сажени, - словоохотливо сообщил мушкатер.
– А ты почем знаешь, что четыре? - спросил Прошка.
– У нас в полку лестницы делают.
– А под стенами что, ров? - расспрашивал Прошка.
– Кабы ров, а то, дяденька, настоящая река: шесть сажен ширины да глубины, сказывают, пять.
– Ишь ты, проклятущая! - вырвалось у Прошки.
VI
Хатенка была маленькая - от порога до красного угла едва семь шагов. Суворов ходил и думал.
Ждать больше нечего. Войска Павла Потемкина вернулись все. Его богатыри, апшеронцы и фанагорпйцы, пришли вчера из Бырлада, с маркитантами. Батареи насыпаны, лестницы и фашины для штурма делают в каждом полку. К вечеру окончат рыть ров и насыпать такой же четырехсаженный вал, как в Измаиле. Ночью сегодня Суворов покажет солдатам, как забрасывать фашинником ров, как приставлять лестницы и лезть на вал, Пора слать измаильскому сераскеру письмо Потемкина с предложением сдать крепость.
Суворов улыбнулся, вспомнив, какую приписку сделал светлейший в конце своего письма к туркам:
"К исполнению назначен храбрый генерал граф Александр Суворов-Рымникский".
Суворова турки хорошо знают. "Топал-паша" надолго останется у них в памяти!
Александр Васильевич шагнул к столу, присел и, взяв бумагу, написал:
Сераскеру, старшинам и всему обществу. Я с войском сюда прибыл. 24 часа на размышление для сдачи - воля, первые мои выстрелы - уже неволя, штурм - смерть.
Помахал листком, чтобы засохли чернила. Сложил длинное потемкинское письмо и свою коротенькую записку и подал адъютанту, сидевшему на лавке у окошка.
– С трубачом к Бендерским воротам. К остальным - копии. У Михаила Илларионовича есть мулла; пусть переведет по-турецки.
– Слушаюсь, - ответил адъютант, принимая письма и направляясь к двери.
– Погоди, - остановил его Суворов. - Трубач и казак.
Письма на дротик. Затрубить. По отзыву - дротик с письмами воткнуть и отъехать назад. Дожидаться ответа. Понял?
– Точно так!
– Погоди. При них обязательно офицер, знающий турецкий язык. И чтоб поживее!
VII
Суворов соскочил с коня, бросил поводья вестовому и вошел в мазанку.
Денщик Прохор спал, растянувшись на лавке.
– Вставай!-разбудил его Суворов.-Сейчас придут генералы.
Прошка нехотя поднялся и, позевывая, вышел. Суворов заходил из угла в угол.
Сераскер только что прислал ответ на письма, которые вчера отправил ему Суворов. Турки предлагали заключить на десять дней перемирие, чтобы успеть отправить гонца к визирю - узнать, можно ли сдать Измаил русским. Сераскер предупредил, что если русские не согласятся на перемирие, то турки будут защищаться до последнего.
Уловка была ясна: турки просто-напросто хотели оттянуть штурм на несколько дней. Уже начинались зимние туманы, во время которых нечего было и думать идти на штурм. Перемирие было на руку только туркам.
Офицер, передававший письма, говорил с мухафизом [36] старым трехбунчужным Мегмет-пашой. Вручая ему ответ сераскера, Мегмет гордо сказал:
– Скорее Дунай остановится в своем течении, а небо упадет на землю, чем Измаил сдастся!
Суворов разослал своих ординарцев рассказать во всех полках об этом заносчивом ответе турок и решил поскорее штурмовать Измаил - все приготовления были уже сделаны.
Сейчас Суворов ждал генералов на военный совет. Он созывал их не потому, что колебался сам или не знал, что предпринять. У Суворова не было никаких сомнений: Измаил должен быть взят и будет взят во что бы то ни стало, - от этого зависела безопасность южных границ России. Суворову хотелось эту свою уверенность в победе вселить в генералов: ведь еще так недавно, до его приезда, они вынесли решение отступать от Измаила.
Впрочем, в войсках с приездом к Измаилу генерала Суворова настроение сразу же изменилось. Суворов каждый день объезжал полки и подолгу говорил с солдатами и младшими офицерами. Он не скрывал того, что Измаил превосходно защищен, что взять его будет чрезвычайно трудно.
– Стены - высокие, рвы - глубокие, но мы, русские, должны Измаил взять! - говорил Суворов.
– С тобою, батюшка, возьмем! - уверенно отвечали солдаты и офицеры.
Суворов несколько раз прошел из угла в угол, потом остановился, глядя на единственную в мазанке короткую лавку. Прикинул в уме:
"Потемкин, Самойлов, Кутузов, Мекноб, де Рибас - пять. Львов, Вестфален, Арсеньев… Человек двенадцать будет. Тут одним генерал-поручикам только поместиться. А где же я генерал-майоров посажу?"
Суворов вышел из мазанки.
– Прошка! - сказал он денщику, который сидел на завалинке.- Надо найти доску - будет много народу, а сесть не на чем.
Прошка засопел от неудовольствия - приходилось куда-то идти, что-то делать.
– Тоже скажете: доску найти! - поднялся он. - Что это - в Москве аль в Рождествене?
– Не умничай, сам знаю, где мы. А нужно достать! - вспылил Суворов.
– Батюшка барин, мы скамелечку найдем, - подскочил расторопный Ванюшка. - У того, как его, у майора есть, - знаешь, Прохор Иваныч?
– Ну, вот и ступайте, - повернулся Суворов. Больше он не слушал Прошки, который по-всегдашнему не соглашался с вестовым. Суворов в раздумье ходил возле мазанки.
Диспозиция была уже написана вчера. Кажется, в ней ничего не упущено, каждая часть, каждый офицер, каждый солдат имели свое точное место и назначение. Рабочие для подноски лестниц и фашин - тоже. Что делать флоту на Дунае - известно. И все-таки хотелось еще раз подумать: не забыто ли что-нибудь?
День стоял холодный, но Суворову даже в его легком канифасном кафтане было жарко. Он расстегнул кафтан, а маленькую каску бросил на кучу тростника, лежавшего под стеной.
