Макдональда злило то, что Моро, который должен был ударить с тылу, до сих пор не показывался.

Раздражала задержка двух своих дивизий - Оливье и Монришара, которые еще не подошли к Пьяченце. Без них Макдональд как без рук. Он привык к тому - так твердила современная военная наука, так подтверждалось практикой,- что побеждает тот, кто имеет численный перевес.

Правда, и без этих двух дивизий Макдональд был сильнее Суварова, но до подхода Оливье и Монришара Макдональд не решался наступать. С ними Макдональд имел бы на всех участках значительный перевес сил, обязательный для победы.

За вчерашний день он успел немного познакомиться, с этим Суваровым. Макдональд увидел, что имеет дело с каким-то необычайным полководцем. У Суварова явно было меньше войск, но Суваров наступал. И теперь Макдональд с тревогой предчувствовал: неугомонный старик фельдмаршал сегодня атакует его.

Просыпаясь среди ночи от боли - Макдональд был весь в ссадинах и кровоподтеках,- он прислушивался. Ему казалось, что он слышит в соседней комнате низкий насмешливый голос генерала Оливье.

Но из-за двери доносился только храп адъютанта, да где-то в углу возилась мышь.

Макдональд едва дождался утра. Главнокомандующий поднял всех спозаранку.

Утро было восхитительное. Позавтракав, Макдональд велел нести себя к Борго - Сан-Антонио. Шесть гренадер несли на носилках главнокомандующего. Он полулежал, опираясь на локоть, - левая сторона тела меньше пострадала в свалке.

Итальянки сочувственно провожали взглядами красивого тридцатичетырехлетнего генерала, жалели его:

– Santa Maria! (Святая Мария!)

– Ma quando finisce sta storia? (Когда кончится эта история?) восклицали они, подразумевая под "storia" войну.

Был полдень, когда Макдональд очутился у правофланговой дивизии Сальма. Генерал Сальма приехал к главнокомандующему с левого берега Треббии на лодке. Расположенные против него австрийские части и не думали еще двигаться вперед. Легкомысленный Сальма считал, что в этот день неприятель наступать не будет. Он уверял главнокомандующего, что фельдмаршал Суваров ранен, что сегодня союзники уже упустили время для наступления, - полдень, жара… Сальма просил главнокомандующего отпустить его часа на три в Пьяченцу- генералу Сальма прискучила глухая деревушка, в которой всего четыре дома и где, кроме кианти [53], никакого вина нет.

Макдональд рассердился.

– На правом фланге и в центре русские уже наступают. С минуты на минуту надо ждать наступления австрийцев. Немедленно отводите авангард сюда, за реку!

И велел гренадерам нести себя в Борго.

Сальма, чертыхаясь, поехал назад, на левый берег. Он решил не двигаться с места, чтобы показать, что он прав. Сальма не мог знать, что из-за своего легкомыслия и упрямства он через несколько часов будет с боем перебираться на правый берег и сам будет ранен.

Как и опасался Макдональд, Суворов наступал по всей линии. В центре и на правом фланге шли русские. Они перешли вброд реку Тидоне и медленно двигались вперед - их задерживали бесконечные канавы, речки, плотины, изгороди.

День был нестерпимо жаркий. Французские солдаты, ожидая врага, изнемогали от жары. Но еще тяжелее было русским, которые шли под палящими лучами солнца. За три часа они едва прошли шесть верст.

В третьем часу пополудни бой кипел. Макдональд лежал в саду, в тени деревьев, с картой в руке. К нему то и дело подлетали верховые с известиями от генералов.

Наконец привезли долгожданное: дивизии Оливье и Монришара подошли к Треббии.

Южная ночь разом опустилась на землю. Ружейная стрельба прекратилась: бесполезно стрелять, не видя врага.

После кровопролитного боя французы были по всей Линии отброшены за Треббию. Отброшены, но не уничтожены. Там, за рекой, стояла 35-тысячная армия (а Суворов не имел и 30-ти), готовая завтра же померяться силами.

Из-за крайнего утомления войск, которые прямо с труднейшего форсированного марша попадали в дело, пришлось начать сражение не в семь часов утра, как назначил в диспозиции Суворов, а в десять.

Сильно пересеченная местность, неудобная для атак, очень удобна для обороны. Она-то и затянула сражение.

В результате - не хватало дня.

С другой стороны, все дело испортил глупый, боявшийся всего папа-Мелас. Под его командой находился резерв - войска австрийского генерала Фрёлиха. Резерв должен был в нужную минуту помочь правому флангу, игравшему самую главную роль в сегодняшней операции. Мелас же самовольно, вопреки суворовской диспозиции, присоединил весь резерв к своему левому флангу, хотя против него стояла слабая, в четыре раза меньшая бригада Сальма.

Из-за этого незаконного распоряжения Меласа вся прекрасно задуманная Суворовым операция теряла свой смысл. И одиннадцати батальонам Багратиона пришлось из-за Меласа выдерживать натиск шестнадцати батальонов французов.

– Этого старого сукина сына Меласа расстрелять мало! - горячился вспыльчивый Багратион.

– Помилуй бог, причем тут старость? Австриец и молодой это сделает,иронически улыбнулся Суворов.

– Ой, простите, ваше сиятельство! Я не хотел!…- смутился Багратион, вспомнив наконец, что Суворов и Мелас - одногодки.

В представлении Багратиона Александр Васильевич был молодым. Слово "старость" как-то не шло к подвижному, энергичному, полному жизни Суворову.

Багратион удивился, что фельдмаршал так снисходительно отнесся к проступку Меласа.

– А что с ним делать? Заводить сейчас, на поле, скандал - Макдональд нас обоих за хохолок. Черт с ним! То ли приходится спускать этим австриякам!

Эту ночь Суворов ночевал с Багратионом. Меласа он не видал целый день: их разделяли восемь верст, а теперь, после такого подвоха со стороны барона, Суворов не очень и хотел бы его видеть,

Суворов заночевал в небольшом одиноко стоявшем домике, в двух верстах от реки Треббии. Он сам едва держался на ногах от усталости: целый день под палящим солнцем и в седле.

Назавтра Суворов оставил прежнюю диспозицию: наступать по тем же направлениям, колонны те же. Только изменил начало боя, назначив пораньше на восемь часов утра. Меласу Суворов подтвердил приказ отправить к средней колонне резерв, состоящий из дивизии Фрёлиха и десяти эскадронов кавалерии князя Лихтенштейна.

Быстро окончив дела, Суворов лег спать. Он лежал на голой лавке, постелив свой плащ. На полу, на тюфяке, услужливо предложенном хозяином дома, раскинулся Багратион.

Багратион не мог успокоиться. Он не мог простить австрийцам давешнюю обиду, клял гофкригсрат и Меласа и подсчитывал, сколько у Макдональда сил. Выходило - больше, чем у союзников.

– Ничего, князь Петр. Помни: воюют не числом, а уменьем! Спи! - сказал Суворов, поворачиваясь к стене.

День начался. Снова было бездонное голубое небо и яркое солнце. И снова в этом безоблачном, спокойном небе гулко отдавались, гремели громы.

Бой начался.

Сегодня Макдональд сам атаковал Суворова, атаковал уверенно: все было как полагалось - французы имели на всех участках позиции численный перевес. Оставалось. только охватить с флангов и ударить в центр. Победа должна была свалиться в руки.

Французы переходили Треббию колоннами. Между пехотой шла кавалерия. С правого берега по левому вели огонь батальоны, оставленные Макдональдом на местах.

Как и вчера, главный удар был не у реки По, а на противоположном конце фронта. Левое крыло французов обходило по высотам правое крыло русских.

У Суворова было значительно меньше сил, чем у врага, но он бесстрашно приказал Багратиону еще податься вправо, Багратион принял правее и ударил в штыки. С флангов на французов кинулись казаки, и все было кончено: французы бежали к реке, спасаясь к своим.

Но Макдональд не зевал. Когда Багратион подался вправо, между Багратионом и Швейковским образовался промежуток шириною около версты. Дивизии Виктора и Руска кинулись в эти ворота. Французы нападали с фронта и с фланга. Их атаки шли одна за другой.