И, во-вторых, барон Мелас как-то почувствовал: если он и сегодня удержит у себя резерв, этот звероподобный Куземерненкопф уйдет к Суворову. А ведь барон Мелас знает, как лихо расправлялись с французами казаки. Казачий полк, разумеется, меньше, чем десять эскадронов князя Лихтенштейна, но еще неизвестно, кто сильнее.

И барон Мелас, пожевав в раздумье губами, изрек Лихтенштейну:

– Поезжайте, ваше сиятельство!

– А как же с пехотой? - спросил Лихтенштейн.

– Мы обсудим.

Лихтенштейн быстро вышел.

– Обождите там, - махнул рукой русскому офицеру барон Мелас.

Офицер вышел. Барон Мелас посмотрел на генералов:

– Надо решить, как поступать сегодня. Я считаю: наше положение таково, что мы можем только обороняться.

– О да, да!

– Конечно, довольно с нас этой азиатской стратегии "вперед", поддакнул Готесгейм.

Барон Мелас чуть повернул голову к адъютанту:

– Передайте русскому офицеру, что военный совет решил не отправлять пехоты к центру: она нужна и здесь! Да заодно скажите, чтоб подавали кофе. И ликеру!

Мимо окон процокали копыта - суворовский ординарец ускакал.

Мелас сидел довольный: наконец-то он опять чувствовал себя хозяином в своей армии! Мелас в глубине души был все время обижен тем, что не ему, а какому-то русскому фельдмаршалу, пусть себе и "счастливому", вверили армию.

Сейчас он хоть немного мог сквитаться.

"Последний резерв" Суворова прекрасно сыграл свою роль: где ни появлялся этот всадник в белой рубахе с полотняным кителем на одном плече, все разом преображалось. Куда девались усталь, жара, жажда, ружейная копоть…

Воодушевленный Суворовым аванград Багратиона ударил во фланг дивизиям Виктора и Руска, напиравшим на Швейковского. Русские шли с барабанным боем, с музыкой, с развернутыми знаменами.

Французы приняли их за свежее подкрепление, пришедшее к русским, и дрогнули.

Левый фланг врага, на который так много надежд возлагал Макдональд, не добившись успеха, откатился с огромными потерями за реку. В это же время наступил перелом и в центре: русские полки приняли наступавшие бригады Монришара в штыки, а подоспевшая кавалерия князя Лихтенштейна и казаки ударили во фланги.

Монришар, так же как Виктор и Руска, был отброшен за Треббию.

Попытались французы сунуться и на левом фланге, но австрийцы отбили их.

Резерва у Макдональда не оказалось - да Макдональд и не считал нужным его оставлять, раз французы имели численный перевес на всех пунктах. Отступавшим бригадам помощи не было.

Французы перешли к обороне.

Суворов мог бы воспользоваться этим моментом и перенести наступление за реку Треббию, но солнце еще палило хорошо - был только шестой час пополудни. И когда-нибудь нужно же было дать войскам отдых: люди падали от изнеможения.

Суворов решил отложить атаку, до завтра. Пусть люди сварят кашу, выспятся, освежатся, а завтра в пять часов утра - вперед!

Александр Васильевич приехал в тот же домик, где ночевал накануне с Багратионом. Умылся, поел и ждал генералов. Они приезжали один за другим.

Александр Васильевич чуть стоял на ногах - сильно морил сон. Превозмогая усталость, он весело встречал генералов. Поздравлял с третьей победой. Просил поздравить войска. И всем говорил одно:

– Завтра дадим четвертый урок Макдональду!

Суворов вскочил, точно ужаленный: ему показалось, что уже поздно, что он проспал все - и назначенные для атаки пять часов утра и победу.

Но еще не было даже и четырех.

Андрей Горчаков, в эту ночь бывший с ним, убеждал дядюшку не торопиться, так как времени предостаточно.

Суворов все-таки стал одеваться. Сегодня хотелось двинуть войска, пока еще не поднялось жаркое итальянское солнце. Хотелось объездить полки, подбодрить своих чудо-богатырей. Он быстро умылся, съел, стоя у стола, кусок сыру с хлебом и выпил стакан красного вина. Поел, перекрестился и, сказав: "С богом!", стремительно вышел из комнаты.

На пороге дома он остановился, надевая каску. Враги, разделенные рекой, спали. Не слышалось ни одного выстрела. Только от Казалиджио до Сан-Николо перекликались петухи.

Суворов сел на коня и поехал к правому флангу. Андрей Горчаков и ординарцы следовали за ним.

Не успел Суворов проехать сто шагов, как увидал Багратиона. Князь Петр, с перевязанной головой- вчера он опять был ранен, - скакал во весь опор.

– Здравия желаю, ваше сиятельство! Макдональд ночью убежал из Пьяченцы! - возбужденно кричал он издали.

Суворов осадил коня:

– Помилуй бог, это верно?

– Точно так. Мои казаки пронюхали. Были в Пьяченце. Собственными глазами видели - ушел. Не выдержал французишка, дал тягу!

– Нагнать, уничтожить! - загорелся Суворов.

Он оглянулся назад:

– Кушников, пиши приказ! Ординарцев по всем колоннам. Разослать трубачей во все деревни - вещать победу. Пусть сами итальянцы удостоверятся: завоеватели Италии изгнаны!

В четыре часа утра Суворов вступал в Пьяченцу, - Мелас еще почивал сладким сном.

Весь город - госпитали, обывательские дома - был полон ранеными. Раненых и пленных оказалось до двенадцати тысяч. В том числе два дивизионных генерала - Оливье и Руска, два бригадных - Сальма и Камбрэ и триста пятьдесят обер-офицеров. Шесть тысяч французов остались навсегда лежать по берегам рек Тидоне и Треббии, на песчаных отмелях и дорогах, в канавах и виноградниках.

Три суворовских урока дорого достались Макдональду: 35-тысячная Неаполитанская армия французов перестала существовать.

НОВИ

Только десять дней прошло с тех пор, как фельдмаршал Суворов выступил из Александрии навстречу Макдональду. За десять дней он успел пройти до Пьяченцы, в трехдневном жестоком бою разгромить сильного противника и преследовать его до Флоренцоло.

И теперь возвращался назад, в Александрию. Уезжая из Флоренцоло, Суворов написал Бельгарду, оставленному командовать войсками у Александрии:

Я надеюсь на Вас, а Вы положитесь на меня!

Угостим Моро так же, как угостил я Макдональда.

Макдональд напрасно ждал поддержки от итальянской армии - Моро только прособирался выступить ему на помощь. Когда же стало известно, что Макдональд разбит, Моро принялся за свои излюбленные демонстрации: на большее он не решался. Он не думал наступать, а делал вид, что собирается.

Моро оправдывал себя тем, будто бы Суворов очень чувствителен к таким демонстрациям. Он считал, что, отвлекая Суворова от Макдональда, помогает Макдональду унести ноги.

В самом же деле было не так.

Суворов никогда ничего не боялся на войне и меньше всего уважал демонстрации. Отменно расправившись с одним противником, он просто-напросто кинулся на другого.

Тогда Моро стал поспешно уходить в горы. А Суворов въезжал в Александрию победителем. Снова была торжественная, пышная встреча, снова он ехал, и тысячи народа кричали: "Еvivа Suvarov!"; матери подымали на руки детей и показывали: "Ессоlо Suvarov" (Вот Суворов). Блестящая свита окружала его. С одной стороны ехал великий князь Константин Павлович, с другой папа-Мелас.

Папа-Мелас теперь тоже забыл все свои страхи и обычные разговоры австрийских генералов о том, что фельдмаршал Суворов "воюет не по правилам",- охотно изображал победителя.

Папа-Мелас обнаглел до того, что в своей реляции, поданной Суворову после сражения при Треббии, имел смелость упомянуть в числе отличившихся и себя лично:

Если и нижеподписавшийся хорошо поступал, то и себя препоручает милостивому вниманию. За большой победой при Треббии шла маленькая: в день, когда Макдональд бежал из Пьяченцы, упрямый генерал Фиорелла наконец-таки сдал союзникам туринскую цитадель.