— Ну, довольно грелок, — и вскочил с койки совершенно здоровый, только очень похудевший.
— У Маши идея, — сообщил мне Кривуля.
Маша толкнула его под локоть.
— Ну, уж и ляпнешь, идея! — сказала она сердито. — Просто мне пришло в голову использовать для танков электропроводку немецких самолетов, которые наши сбивают.
Я, конечно, с жаром ухватился за эту мысль, и мы сейчас же целой гурьбой отправились на машине к бомбардировщику, упавшему на наших глазах за город.
Спустя несколько минут мы уже лазали по разбитому на части «хейншелю». Все единодушно пришли к заключению, что его проводка может быть использована на танках. Кривуля торжествующе заявил:
— Вот она какая, моя Маша!
Но Маша взглянула на него так, что он осекся. Бедному Кривуле часто достается от нее. Он не может утерпеть, чтобы при каждом удобном случае не похвастаться своей Машей, а она боится, что все вокруг над ними посмеиваются.
Потом мы поехали в авиагородок, в штаб ВВС — узнать места падения ранее сбитых самолетов. Там я рассказал о катастрофическом положении на заводе с материалами, а Маша спросила, нельзя ли сбивать немецкие самолеты так, чтобы не портилась электропроводка. Молодой полковник, командир авиасоединения, смеясь, сказал, что летчики учтут ее просьбу. Он дал нам карту, на которой отмечены места падений всех сбитых над городом бомбардировщиков.
Не только в штабе, но и у нас на заводе мы чувствуем, как буквально ежечасно растет напряжение на фронте. Где и какими силами нанесет противник главный удар по городу? — вот вопрос, который мучит всех нас.
— Возможно, сегодняшнее утро — последнее утро перед штурмом, — сказал мне подполковник после моего обычного утреннего доклада.
Днем он раза два звонил мне на завод, все справлялся, готов ли для боевых действий танк, сборку которого мы заканчивали сегодня.
Во второй половине дня этот танк был готов. Теперь, кроме трех машин, вернувшихся из-под Беляевки, у нас есть еще три машины, почти заново сделанные на заводе.
Наши танковые силы опять состоят из шести машин. Они разбиты на два взвода. Один взвод принял Кривуля, сейчас же выехав с ним в полк Осипова. Командиром другого взвода назначен старший лейтенант Юдин, тот безмашинный танкист, что упросил меня в бою под Карпово разрешить ему сесть на танк.
Он появился на заводе с забинтованной головой, в полосатой госпитальной пижаме, в шлепанцах на босу ногу. Заводская охрана задержала его, мне позвонили из проходной, сказали:
— К вам из госпиталя прорывается какой-то раненый.
— Ну как было не убежать, когда никаких перспектив на скоростное лечение, — жаловался он мне при встрече. — Главный доктор говорит: «Вы черепник, не бухайте копытами, ходите осторожно, легко, как кошка, — тогда через месяц, может быть, и выпишу вас». Как услышал я о месячном минимуме — решил, что надо принимать чрезвычайные меры. Стукнул о пол одной ногой — ничего, в голове спокойно, подпрыгнул на обеих — сносно, черепок выдерживает. Ну, думаю, в машине бросает не хуже, а пока до завода дойду и к толчкам привыкну. В общем объявил я им благодарность за лечение, сунул бумагу под подушку и — в окно. Теперь, брат мой, давай искать обмундирование. Только вот священную реликвию спас! — Он вытащил из-за пазухи завернутую в платок танкистскую пилотку из сукна мягкого стального цвета с яркокрасным кантом. — С ней не расстаюсь.
Тотчас был подписан приказ о его назначении, и ночью он выехал со своим взводом в полк Сереброва.
Перед выездом Юдин в своей праздничной пилотке зашел ко мне в цех.
— Теперь еще только одна сердечная просьба, — сказал он. — Будь милостив до конца: отпусти в боевой экипаж моего друга, старшину Филоненко.
Филоненко и сам просился в экипаж, но отпустить его я не мог — он нужен на ремонте.
— А, может, все-таки снизойдешь к нашей просьбе, — уговаривал меня Юдин. — Грех разлучать людей, заключивших в бою братский союз. Та атака под Карпово будет памятна мне на всю жизнь! — просил он, опечаленный отказом.
Когда Юдин уехал, Микита сказал:
— С душой танкист! — и, вздохнув, добавил: — Сочувствует нам, безмашинным старикам.
На восстановленные танки приходится сажать молодых танкистов, потому что помощь их на ремонте менее ценна, чем таких «стариков», как Микита или Филоненко. Это вызывает обиду у старых боевых экипажей, которые возвращают машины к жизни, а сами остаются без машин.
Выход нашего бронепоезда задерживается — броневым кожухом он оброс, но вооружение еще не получено. Старик-машинист, несколько раз приходивший к нам в цех жаловаться на задержку, сказал мне, что на заводе Марти нас опередили: там его дружок стоит уже под парами с готовым бронепоездом «Черноморец». Этот бронепоезд и решено использовать для налета на Карпово, чтобы увести оттуда зубовский эшелон.
После нашей встречи в Карпово Зубов с помощью нескольких железнодорожников и местных жителей начал ремонтировать путь, но только они успели привести его в порядок, как противник потеснил наши части и занял станцию. Зубову снова пришлось покинуть свой эшелон и уходить из Карпово с полком Сереброва.
— К вечеру отрегулируй все машины, способные ходить, и веди их на Карпово. Туда бросаем бронепоезд «Черноморец», — сказал мне подполковник.
Он предупредил, что, кроме трех новых выходящих из ремонта танков, регулировка и опробование которых уже заканчиваются, надо во что бы то ни стало поставить на ход еще хотя бы две машины. Они должны оставаться в резерве и, как сказал подполковник, «посматривать на море», так как есть данные, что противник не сегодня — завтра попытается высадить вблизи города морской десант.
Я не представлял себе, как мы сможем дать еще два танка, прежде чем вытащим карповский эшелон. Наши возможности уже подошли к концу. Остались только горевшие машины, требующие капитального ремонта.
— Не бачу перспективы, — угрюмо заявил мне Микита.
Он очень досадовал, что когда станция была в наших руках, мы не сумели выхватить из Карпово эшелон с танками, и несколько раз уже говорил мне, что нечего ждать, пока будет готов бронепоезд.
— Дали бы паровоз, а эшелон мы сами отобьем, — убеждал он.
Теперь Микита опять стал доказывать мне, что без карповского эшелона танкистам нечего делать на заводе, а поэтому сегодня же надо всем садиться на отремонтированные машины и итти в налет на Карпово. А когда я сказал, что в направлении Карпово ночью будет действовать бронепоезд «Черноморец», что вместе с ним пойдут наши танки и, если нам удастся ворваться в Карпово, без эшелона мы не вернемся, Микита заявил мне:
— Тогда пишите меня в новый экипаж.
— И меня, — сказал Зубов.
Зубов уже несколько дней на заводе — с тех пор как противник вновь занял Карпово. Он хотел было вернуться в полк Сереброва, чтобы хоть издали следить за своим эшелоном, но я приказал ему остаться на заводе и принять участие в ремонте танков.
Филоненко, Дерябин, Смирнов тоже стали требовать, чтобы я включил их в экипажи третьего взвода, который формировался из последней тройки восстановленных танков. Тщетно объяснял я им, что если все лучшие наши специалисты по ремонту пойдут воевать, работа в цеху замрет и может случиться так, что завтра у нас не окажется ни одной машины. Танкисты упорно стояли на том, что пока карповский эшелон не будет доставлен на завод, делать в цеху им нечего: нет деталей, без которых не восстановишь оставшиеся моторы М-17, нет больше электропроводки — снятая с немецких самолетов уже вся израсходована, жди теперь, когда наши летчики собьют над городом очередного бомбардировщика.
— В общем сажайте на машины, поедем ночью и отвоюем эшелон. Там — все, шо нам надо, а пока не бачу тут нияких перспектив, — твердил Микита.
Я отлично понимал настроение своих старых боевых товарищей. Они потеряли надежду, что нам удастся восстановить оставшиеся на заводе танки, испугались, что в решающие дни боев за Одессу окажутся без машин. Надо было что-то предпринять, и я велел Миките сейчас же созвать партийное собрание нашей группы.
