Хорошо еще, что с утра начал моросить дождик и низкая облачность мешает вражеской авиации вновь появиться над нашими колоннами.

Попель останавливает на подходе к Бродам арьергардный батальон и повертывает его обратно на вчерашние исходные позиции. Растрепанные части Мешанина собираются и направляются в село Ситно по шоссе на Дубно — главное направление предстоящего наступления. Рябышев чертит на картах для дивизий новые красные стрелы, диктует приказ, рассылает связных.

Спустя полчаса после приезда с приказом фронта бригадного комиссара подъезжает начальник артиллерии фронта с копией того же приказа. Выясняется, что штаб фронта, в течение всей ночи не имея связи с корпусом и не зная, где он находится, послал три экземпляра приказа по разным дорогам к Бродам. Итак, из трех посланцев прибыло уже два.

Решение Рябышева сводится, как видно, к следующему: корпус посылает передовой отряд в составе танковой дивизии для захвата и удержания рубежа Иване-Пусте, Верба, Дубно до подхода остальных частей корпуса, которые должны прибыть туда завтра утром, после того как будут выведены из боя и сдадут кому-то оборону.

В передовой отряд назначается наша дивизия, так как она не связана противником и находится в направлении предстоящего наступления.

Штаб корпуса Рябышева перемещается в лес, юго-западнее Ситно. Первым уходит туда батальон Т-34 полка Волкова вместе с ним самим.

С прибытием в район Ситно Попель сейчас же занялся опросом всех проезжавших по шоссе командиров, и в результате этого, пока «чухались» наши разведчики, как он выразился, были собраны данные, прояснившие обстановку в районе Дубно и Кременца.

Мы узнали, что утром гитлеровцы взяли город Кременец, села Козин, Верба и город Дубно, причем Кременец взят с ходу бронеотрядом, который вот-вот будет отрезан нашей стрелковой дивизией, стоящей в лесу западнее города. Для уточнения этих данных Попель разослал всю корпусную разведку. Войдя в соприкосновение с противником, разведка установила передний край. Нам с Кривулей удалось в селе Иващуках украсть у зазевавшихся разведчиков какой го стрелковой дивизии пленного мотоциклиста. Они вели его в свой штаб, по дороге упустили, и мы его перехватили. Я хотел вернуть пленного пехотинцам, но Кривуля убедил меня, что, во-первых, они сами виноваты — взяли, так надо было держать, мы им не обязаны ловить; во-вторых, танкистам сегодня наступать, и поэтому в интересах самой же пехоты отдать нам этого пленного, хотя бы взаимообразно.

— Завтра возместим в стократ,— заявил Кривуля.

Пленный оказался разговорчивым человеком. Сказал, что он из 12-й танковой дивизии и что в составе разведки прибыл на передний край 14-й танковой дивизии, одна из рот которой занимала село Козин. Там он, заглянув в кооператив, выпил русской водки, потом пошел не в ту сторону, заблудился и где-то за рекой встретил «русских солдат — коллег», как он заявил.

Итак, перед нами на рубеже реки Плящувка части 14-й танковой дивизии и где-то на подходе — 12-я танковая дивизия.

В полдень в штаб корпуса прибыл член Военного Совета фронта. Говорят, что после доклада Рябышева об обстановке, член Военного Совета сказал:

— Почему вы вчера отступали, не выполнили приказа фронта?

Передают даже такие подробности. Рябышев, по-стариковски крякнув, спросил:

— А что такое «отступление»? Таких боевых действий не знаю.

Попель тоже сказал, что не имеет понятия, что такое «отступление».

— В уставе такого слова нет. Есть маневренная оборона. Но вчера корпус наступал, пока не получил приказа фронта.

Из разбора дела, кажется, выяснилось, что вчера вечером фронтовой офицер связи неправильно информировал командующего. Не доехав до штаба Рябышева, он увидел танки, уходившие в лес из-под бомбежки немецкой авиации, отдельных бойцов, идущих в тыл,— экипажи погибших танков,— принял это за отход наших частей и, вернувшись, доложил, что «Рябышев отступает», в то время как корпус продвигался и вел уже бой под Берестечком, вышел на Стырь и Пляшувку.

Теперь ясно, почему мы получили вчера вечером приказ отойти на Золочевский оборонительный рубеж, который потом был отменен новым приказом о наступлении на Дубно.

Я слышал, что в конце разговора Попель сказал члену Военного Совета:

— Наши танки сегодня еще раз докажут, что понятие «отступление» для них не существует. Сегодня я буду в Дубно.

— Хорошо,— сказал член Военного Совета.— Предоставляю вам лично возможность выполнить свое обещание — назначаю вас начальником передового отряда.

Член Военного Совета информировал штаб корпуса о том, что главный удар Клейста направлен по району Луцк — Дубно — Ровно, что Клейст стремится овладеть переправами через реку Икву, а также магистралями на Ровно и Кременец. Командующий фронтом решил одновременным ударом с севера, с востока и с юга окружить и уничтожить танковую армию Клейста в районе Дубно. На отряд Попеля и возлагается задача во что бы то ни стало взять Дубно до подхода главных сил Клейста и удержать этот рубеж, пока не подойдут главные силы нашего корпуса, с движением которого согласованы действия остальных корпусов, назначенных для этой операции.

— Вот почему назначаю вас начальником,— сказал член Военного Совета Попелю.— Для твердости!

Попель попросил Рябышева дать ему дополнительно пришедший в Ситно батальон Т-34 во главе с Волковым и мою разведроту. Передав по радио, чтобы Васильев вытягивал свои части на марш в направлении Ситно, Попель подошел к Рябышеву и сказал:

— Дмитрий Иванович, не забывай, я жду тебя в Дубно!

Рябышев молча обнял Попеля, крепко прижал к груди и троекратно поцеловал. Разжав объятия, он промолвил только одно слово:

— Не забуду.

Попель повел нас в Ситно, где стоял в обороне батальон танков Волкова.

Это приказ генерала, а это начальник к приказу,— сказал Попель Волкову, передавая приказ и показывая пальцем на себя.

Волков вытянулся, лихо козырнул и выпалил залпом: — Готов! Куда, где и что прикажете делать? Говорят, Волков остался очень недоволен своим первым вчерашним боем. Это объясняют тем, что он мечтал о настоящей танковой атаке, когда противники идут друг на друга. Ему хотелось проверить качество своих Т-34. До войны Волков сутками пропадал в машинном парке. Дело доходило до того, что жена его приходила в парк узнать, что с мужем. Он знал капризы каждой машины, по звуку мотора определял, чей танк. За время наших бесконечных маршей Волков извелся, почернел от бессонных ночей и беготни на каждой остановке от машины к машине. Он никак не мог примириться с тем, что его технику «прокатывают в тылу», и, встречаясь с Васильевым, жаловался: «Я каждую машину холил и берег для боя, хочется ударить так, чтобы гитлеровцы забыли, как их звать. А тут на тебе, скачи, как почтовая тройка, по двести верст в сутки!» И вот — долгожданный бой. «Но что это за бой? — возмущался он.— Стоит фашистская машина, дрожит, хвост поджала, голову прячет за сарай и из-под забора тявкает».

На вопрос Волкова: «Где и что прикажете делать?» — Попель ответил:

— Прикажу я тебе бить немецкие танки, а где — разрешаю тебе бить везде, где найдешь: по дороге на Дубно и в самом городе. Только видишь, как бить? — спрашивает он вдруг таинственно.— Тут ты, пожалуй, должен со мной посоветоваться.

«Совет» Попеля заключался в следующем: «Батальону Волкова — авангарду отряда — к исходу дня занять город Дубно».

В разведорган, который пойдет впереди головной походной заставы батальона, назначаюсь я с одним взводом.

— Это потому, хлопче, так делаем,— пояснил Попель Волкову свое построение передового отряда,— что облачно и моросит. Авиация не будет мешать нам. Пойдем одной колонной и таким сжатым кулаком проломим череп любому Клейсту.

Я двигаюсь со взводом Кривули по уже знакомому мне шоссе на Ситно. Из села на шоссе выходит взвод Т-34. В люке башни головной машины — знакомая фигура с горделивой осанкой, опирающаяся на согнутые в локтях руки. Сейчас этого танкиста, видимо, интересует одно — оказаться впереди нас.