У дымящихся рощ обращают на себя внимание выгоревшие пятна на зеленой траве. Остановились, разглядываем их.

— Фосфор! — определил Попель.— Фосфорным составом поливают, вот отчего и лес горит.

Яркий солнечный день стал каким-то желтым и тусклым, как во время затмения.

Под Червоноармейском на нас нападают «мессершмитты». Ухожу с шоссе за дома. Рябышев делает то же самое. А где Попель? Мы и не заметили, как он отстал на своем Т-34

Васильева мы нашли на северной окраине Комарувки. Впереди горели Мытницкие рощи, над головой надсадно ревели самолеты, а по степи катились гулы взрывов. Дивизия притаилась. Только изредка, когда пролетят самолеты, от кустика к кустику пробежит красноармеец или к лесу на бешеной скорости промчатся одна-две машины. Пришлось и нам оставить танки в лесу, около штаба дивизии, а самим испробовать быстроту ног.

Васильев продвинулся с утра на тринадцать километров, достиг у села Остров речки Пляшувки — притока реки Стырь. Здесь фашистская авиация остановила дивизию, и она с полдня отсиживается в окружающих рощах. Но это только до вечера. С наступлением темноты, как доложил Васильев генералу, дивизия возобновит наступление. Одно обстоятельство волнует Васильева. Весь первый эшелон тыла дивизии — автомашины с горючим и боеприпасами — сгорел в лесу от бомбежки. Правда, пока части ни в чем не чувствуют недостатка.

Выслушав Васильева, Рябышев сказал, что он приехал к нему только из-за отсутствия связи с дивизией. Он приказал расследовать, почему не работала рация, и привлечь виновника к суду.

— Товарищ генерал,— доложил полковник.— Я сам свою собственную рацию не мот вызвать до тех пор, пока не приехал сюда.

— А почему?

— А потому, что мой штаб с перепугу, чтоб его не бомбили, приказал все рации выключить.

— Разберитесь лично, а в следующий раз за отсутствие связи ответите по всей строгости... Да! Помните это...

Узнав, что дивизионный разведбатальон потерь не понес, Рябышев приказал Васильеву выделить роту в резерв корпусной разведки.

— Отправьте мне ее на денек-другой. Потом верну. У меня, знаете, авиация разведку покалечила,— объяснил Рябышев.

Когда я передал этот приказ своему комбату, капитану Скачкову, тот сказал мне:

— Вы знаете, где штаб корпуса, ну и отправляйтесь со своей ротой.

К тому, что у него, хотя и временно, отбирают целую роту, комбат отнесся совершенно равнодушно. Уже несколько дней я нахожусь под его начальством, но все еще не могу раскусить, что это за человек. По душам с ним не поговоришь. Он держится подчеркнуто официально, замкнуто, делает вид, что несправедливо обижен. Васильев до сих пор не осуществил своей угрозы отдать его под суд — то ли раздумал, то ли в боевой горячке ему сейчас просто не до того. Скачков старается не попадаться полковнику на глаза.

Генерал Рябышев, не дождавшись Попеля, выехал в дивизию Мешанина, а я, собрав свою роту, лесной дорогой поехал к штабу корпуса.

На старом месте штаба не оказалось. Те же разбитые машины и те же похожие на белых голубей листки из штабных дел, но пи одного живого человека. Поиски вдоль леса не привели к успеху.

— Да хиба их тут треба шукать! Станем у шоссе на краю местечка, кого-нибудь поймаем,— советует Микита.

Я принял его совет, расположил роту в садиках на северной окраине Брод, рядом с шоссе. Тут же под навесом у одного домика оказалась корпусная радиостанция.

— А где штаб? — спросил я начальника.

— Не знаем!

— Как же вы сюда попали?

— Спасались от бомбежки.

— А связь со штабом?

— Ни с кем не имеем. Никто не отвечает на наши позывные, все молчат.

Вспомнив, как объяснил Васильев Рябышеву отсутствие связи, я подумал: «И здесь то же самое, боятся радио, как черт ладана».

— Признайтесь, товарищи, что вы и не думали включать рацию, пока летала авиация! Боялись, да? — накинулся я на радистов.

Они промолчали. Я приказал им вызвать нашу дивизию. Через минуту дивизионная рация ответила, что «старый хозяин уехал давно к сыну, а маленький недавно выехал домой». «Значит, Попель едет к нам»,— решил я.

С перекрестка прибежал связной и доложил, что прибыла мотоциклетная рота штаба. Я помчался туда и увидел Попеля. Он стоял возле своего танка у шоссе и задерживал всех идущих в Броды — и бойцов, и командиров. Люди, чувствуя свою вину, оправдывались: идем, мол, в город, потеряли своих командиров.

— Ну, если потеряли, то я сейчас найду их. Я тут бог и старший воинский начальник. Выходи за лес и занимай оборону,— приказал Попель.

Назначив командиров и указав район обороны, он сказал:

— Рота пополняется за счет отходящих.

Кто-то из этих растерявшихся людей посеял слух, что гитлеровцы взяли в плен двух наших генералов — Рябышева и Мешанина.

Попель велел связаться с дивизиями. Из двух дивизий ответили, что Рябышева у них нет. Дивизия Мешанина не отвечала по-прежнему. Не отвечал и штаб корпуса. Тогда Попель послал па розыски комкора мотоциклистов.

Только утром мы разыскали своих генералов. Оба они оказались в Бродах. Генерал Мешанин под моросящим дождем похаживал возле танка, стоявшего у развилки дорог Тернополь — Золочев. Он не узнал Попеля и в ответ на его вопросы только мотал головой. Адъютант доложил, что генерал контужен. Во время налета вражеской авиации на боевые порядки дивизии его два раза откапывали из земли.

От адъютанта мы узнали, что вместе с дивизией в Броды прибыл Рябышев. Мы поспешили к нему. Рябышев стоял с группой работников штаба у крайних домиков по Золочевской дороге.

Генерал был обут в валенки. Он чистил ножом большую чернокожую редьку.

— От сырости ноги ломит,— пожаловался он Попелю на свой застарелый ревматизм и предложил ему кружок редьки.

— А по рассказам очевидцев, вы попали в плен к немцам,— смеясь, говорит Попель.

Он докладывает командиру корпуса обо всем, что случилось за ночь, в частности о том, что Васильев продвинулся далеко вперед.

— Как, Васильев наступает? — взволнованно спросил Рябышев.

— Да, наступает.

Генерал швырнул за изгородь недоеденную редьку и схватился за голову. Теперь он в свою очередь информирует Попеля о том, что произошло там, где он был.

А там произошло вот что.

С вечера дивизия Мешанина пошла в наступление на Берестечко. Мешанин уже был контужен, поэтому Рябышеву пришлось самому заняться его дивизией. Под Берестечком был получен радиоприказ фронта: «Корпусу отойти за Золочевские высоты, обороняемые пехотой». Не имея радиосвязи ни с одной дивизией, генерал разослал в части свой приказ связными. Дивизию Мешанина он сам вывел из боя и стал отходить с ней, преследуемый немецкой авиацией. Но самое скверное это то, что гитлеровцы, заметив отход дивизии, по пятам пошли за ней, едва сдерживаемые батальоном, оставленным в прикрытие.

— Трагедия, Николай Кириллович, вся в том, что мы привели противника в середину боевых порядков корпуса,— сказал Рябышев.

Он велел оперативному отделу связаться с Васильевым, отдать ему вторичный приказ на немедленный отход в район Золочена, а также информировать остальные дивизии о появлении немцев на их флангах.

Прибегает радист с радиограммой-донесением о том, что дивизия Васильева лишь только что получила письменный приказ об отходе на Золочен, и о том, что она через час начнет отход. Рябышев вне себя от гнева. Он угрожает отдать под суд офицера связи за то, что тот так поздно передал приказ. Достается от него штабу и начальнику связи.

В самый разгар этой «горячей драйки» прибывает бригадный комиссар, начальник политотдела фронта, и привозит письменный приказ фронта: «Отход отменить, корпусу продолжать наступление в направлении Дубно».

Трудно представить, как можно выполнить этот приказ. Немецкие танки — в середине боевого порядка корпуса, штаб разбит, связь с фронтом и дивизиями поддерживается одной рацией,— как переориентируешь на ходу дивизии! А тут еще надо закрыть пустоту, образовавшуюся после отхода частей Мешанина, и не пустить немцев в Броды.