Мне не дает покоя эшелон с танками, застрявший в Карпово. Противник снова продвинулся там и занял станцию. Как обидно, если не удастся вытащить эшелон. «Не использовать ли бронепоезд?» — подумал я.

— Как только обрастем кожухом — посылайте, вытащим и тот эшелон, — охотно согласился старый мастер, когда я поделился с ним своей мыслью.

Вернувшись в цех, я увидел группу моряков, энергично обследовавших один из полуразобранных танков. На мой вопрос, зачем они явились и что тут делают, соскочивший с машины моряк доложил:

— Старшина первой статьи Рябой. Прибыл за танками, — и передал мне записку от Осипова.

Осипов писал, что посылает мне шесть моряков для помощи в ремонте танков, и просил закрепить их за двумя машинами, чтобы после ремонта они сами привели эти машины в полк.

— Малость подучиться надо, — пояснил мне Рябой.

Я спросил, знакомы ли они с танками.

— Танкисты первой категории, — заявил выскочивший вперед маленький, вертлявый и очень озорной на вид моряк.

Рябой укоризненно посмотрел на него.

— Валя, опять болтанка, — сказал он и, взяв вертлявого за ремень, одним движением отодвинул его за свою спину.

— Ну, первой не первой, а второй будем, — поправился тот, высовываясь из-за спины своего дружка.

Я решил, что проще всего проверить их знания на практике.

Испытание показало, что, может быть, в артиллерии они что-нибудь и понимают, но в танках — ничего.

— Так оно и есть, — сознался Рябой.

Я рассердился:

— Возвращайтесь к себе и передайте командиру полка, что я отослал вас назад за то, что вы хотели меня обмануть.

Рябой метнул взгляд на своих моряков, и все они, стоящие шеренгой, как по команде, отмерили несколько шагов назад. Потом мрачно проговорил:

— Без танков мы не уйдем. Нам нельзя без танков возвращаться. Весь полк знает, что мое отделение отправлено учиться на танкистов…

— Зачем же вы меня обманывали? — сказал я.

— Извиняюсь, товарищ командир, положение полка очень тяжелое, так что нам нельзя долго обучаться. Оттого вот ребята и боялись сознаться, что еще не воевали на танках, думали, скорее бы получить танки да назад.

— Так вы и своего полковника обманули? — спросил я.

— Никакого обмана не было, — обиженно сказал он. — Вызвал меня полковник и говорит: «Полку нужны танкисты». «Есть, — говорю, — быть танкистом». «А через сколько дней все ваше отделение может стать танкистами?» — спрашивает. Я подсчитываю наши возможности. Кто артиллерист, кто моторист, двое на тракторе работали, один на шофера учился. Подсчитал и отвечаю, что через пять дней будем танкистами. «Тогда, — говорит полковник, вот вам документ, отправляйтесь на завод и через пять дней возвращайтесь с танками». Вот и все.

Я сказал ему, что напрасно он обнадежил своего командира — за пять дней танкистов из них не получится.

— Получится. Если командир полка прикажет и летчиками станем за пять дней. Время такое, — ответил Рябой.

Я подозвал Микиту и поручил ему обучение моряков.

— Срок пять дней? — переспросил он. На механика не подготовишь, а на башнера — можно. Да, пожалуй, и на командира машины, — добавил он подумав.

Микита стал у нас кем-то вроде главного инструктора. Он поставил посреди цеха стол, завалил его танковыми деталями. Тут он разъясняет заводским слесарям все сложности механизма танка, в трудных случаях прибегая к фанерной доске, мелу и крепким эпитетам. Самые усердные ученики его — наши воспитанники Мишка и Васька. Они постоянно крутятся вокруг него с ключами и молотками в руках. Ребята где-то уже раздобыли себе танкошлемы и теперь потеют в них и днем и ночью. Подражая Миките, они пытаются носить танкошлемы чуть набекрень, но из этого ничего не получается — шлемы непомерно велики для ребят, все время сползают на их облупленные носы.

Каждое утро под тревожный набат береговых батарей Чебанки и Фонтанки, повернувших свои стволы с моря в степь, я мчусь на мотоцикле в штаб армии, чтобы доложить о положении дел на заводе и заодно узнать, что произошло за ночь на фронте, на каком участке противник атакует сегодня. В это время всех начальников служб можно застать у оперативников и разведчиков. Особенно изводят разведчиков. Каждый, заглянув к ним, задает один и тот же вопрос:

— Ну, что там думает противник?

Шутливый тон этого вопроса никого не обманывает. В нем чувствуется тревога.

Немецко-румынские части, уже обнаруженные против нашей обороны, мало кого тут интересуют. В штабе существует никем еще не высказанное, но всеми разделяемое мнение, что вражеские дивизии, с которыми мы имеем дело уже несколько дней, не страшны для нас. Но не появились ли сегодня под Одессой новые дивизии? Вот, что волнует нас, что заставляет многих каждое утро с карандашом в руках подсчитывать мобилизационные возможности противника, сколько и куда уже брошено румынских дивизий, сколько еще может быть сформировано из запаса, когда они могут появиться под Одессой. В том, что они появятся, что противник пойдет на штурм города, сомневаться не приходится, но — когда? Успеем ли мы усовершенствовать оборону Одессы, получить подкрепления с Большой земли?..

— Читай! Дела неважны! — сказал сегодня подполковник, пробежав глазами разведсводку и передав ее комиссару, который только что проснулся.

Я подсел к изголовью его койки, чтобы вместе с ним прочесть сводку. В сводке отмечалось, что обнаружены две новые дивизии противника, двигающиеся к фронту в направлении Днепропетровска.

Проглядев сводку, Костяхин ничего не сказал, поднял ноги кверху, сложился вдвое и рывком гимнаста, подскочив с поворотом на месте, сел на койке лицом к столу начальника.

— То, что две новые дивизии появились, это неважно, — заговорил он, натягивая сапоги, — а вот то, что… — он не договорил, запыхтел, усердно трудясь над узкими сапогами.

Мне показалось, что Костяхин, как в тот раз, в Молдавии, когда он был так уверен, что мы будем наступать, смотрит на положение излишне оптимистически, и я стал с жаром доказывать, что в сложившейся сейчас на фронте обстановке две новые дивизии противника могут иметь большой вес.

— Напрасно включил четвертую передачу — не по той дороге поехал, — сказал подполковник.

Он поднялся из-за стола и начал проделывать гимнастические упражнения — изгибаться вправо, влево, вытягиваться на носках…

— В отношении противника у меня мысль другая — ты не понял меня, — говорил он изгибаясь. — Дело не в том, что появились две новые дивизии. Если хочешь знать, они появились по ихнему плану развертывания с опозданием на месяц… А это что значит — спрошу я тебя. — И, еще больше нагнувшись, он воскликнул: — Это наш оперативный выигрыш! — и мгновенно вытянулся на носках, из знака вопроса превращаясь в знак восклицания. Да, но где же наш проигрыш? — продолжал он. — Очевидный проигрыш нашей армии в том, что гитлеровское командование бросило эти две дивизии не против нас, находящихся у них в тылу, а против основных сил Красной Армии, на главное направление юга, на Донбасс и Харьков. Значит гитлеровское командование считает, что с нами расправятся и эти шесть дивизий, осаждающие город… Вот, где наш проигрыш! — закончил он, вытягиваясь на носках.

— Правильно, — сказал комиссар. Он закончил возню с сапогами и тоже приступил к утренней зарядке. — Вот, если бы эти две дивизии пожаловали к нам — это был бы большой наш выигрыш на фронте главного удара… Так я понял тебя? — спросил Костяхин.

— Точно, — сказал подполковник и стал развивать свою мысль. — Страна не отмобилизовалась, у противника временный перевес сил и успех, войска всех наших фронтов от моря до моря ведут маневренную оборону на неукрепленных рубежах. А тут мы уже немного обросли окопами. Вот и оттянуть бы на себя побольше сил противника, чтобы ослабить удар на главном направлении.

Это так противоречило сложившемуся у меня представлению о задачах нашей армии — продержаться, пока получим помощь морем, — что сначала я, по правде сказать, с раздражением подумал: «Хорошо вам рассуждать, занимаясь гимнастикой».