Заседание открыл командующий армией. Он предоставил слово контр-адмиралу. Тот обратился сразу к гражданской стороне зала:

— Товарищи, инженеры и техники!

У контр-адмирала хмурый, неприветливый вид, но говорит он очень мягким, приятным голосом.

— Одесса по сухопутью отрезана от баз снабжения… Ждать, пока нам доставят все необходимое морем с Большой земли — нельзя; это было бы преступлением перед народом… Мы должны здесь, в условиях осады, сами изготовлять танки, минометы, мины, гранаты — все, чем можно обороняться, все, чем можно уничтожать врага… Кто поддержит неоценимый почин Январки, уже давшей защитникам города танки? Какой завод, когда и что может дать армии? — спросил он и стал ждать ответов.

Раздалось несколько несмелых голосов:

— А как быть с эвакуацией?

— Все оборудование уже отправлено…

— Все наши мастера уже за морем…

Эти голоса покрыл бас нашего главного технолога:

— Дайте образец миномета, и Январка через десять дней начнет серийное производство.

— Десять дней — много, — перебил его. сидевший рядом с контр-адмиралом худой, по-матросски коротко остриженный вице-адмирал.

Оказалось, что это сам командующий Черноморским флотом.

— Слышите, что говорит командующий? — спросил контр-адмирал.

— Дадим вам семь дней, — сказал командующий флотом тоном приказа.

Он повернул свою коротко остриженную голову к окну. В зал доносился отдаленный гул береговых батарей Чебанки. Вице-адмирал прислушивался к нему, как бы раздумывая: не ошибся ли он, не слишком ли большой дал срок, может быть, через семь дней уже будет поздно?

— Не больше семи дней, — отвернувшись от окна, негромко, обыденно сказал вице-адмирал.

Слово было предоставлено заказчикам — начальникам родов войск. Артиллеристы требовали мин, гранат, запалов, инженерные войска — противотанковых и противопехотных мин, пакетов малозаметных препятствий. Потом выступали представители заводов, заявлявшие, кто и какие заказы берет на себя. Январцы заявили, что, кроме танков и минометов, они берутся сделать еще бронепоезд.

— А что у вас для этого есть? — спросил командующий.

— По правде сказать, ничего, кроме желания рабочих, — сказал Пантелей Константинович.

— Остальное все эвакуировано, — дополнил его директор завода.

— Ну, что ж, желание это тоже хороший инструмент, — командующий улыбнулся. — Значит, надо записать за вами и бронепоезд, — сказал он.

Военный Совет объявил свое решение: все директора заводов остаются в Одессе, кто не закончил эвакуации своего предприятия — заканчивает ее, одновременно налаживает производство вооружения, используя для этого не подлежащее эвакуации оборудование. Для восстановления механического цеха Январки, оборудование которого эвакуировано, Военный Совет предложил собрать станки, оставшиеся на других заводах.

Прошло не-более двух часов после того, как Военный Совет вынес это решение. Вернувшись на Январку, я заглянул в заводской партийный комитет. В коридоре, у дверей кабинета секретаря толпились рабочие, мастера, инженеры. Кто-то, выскочив оттуда, прокричал:

— Петров!

— Пропустите! Пропустите! — заволновался токарь Петров, протискиваясь к дверям.

— В основном оставляют слесарей! — торжествующе объявил кто-то.

— Я старый оружейник, — уверял один глуховатый мастер-старик.

— Откуда это? — удивленно прокричал ему в ухо другой пожилой мастер.

— Вот тебе и на! Все время возился с ружьями.

— Это он со своими охотничьими, — засмеялся третий.

В кабинете секретаря происходило заседание партийного комитета. Решался вопрос, кого из коммунистов надо оставить на заводе.

Вечером нас вызвали в обком партии. В кабинете секретаря обкома — как на военном складе. Представители армии привезли все образцы вооружения, которое решено изготовлять на заводах города. Посреди комнаты стоит на плите батальонный миномет с задранным кверху стволом, на столе лежат пучки хитро сплетенной проволоки, гранаты, минные и гранатные взрыватели и тут же, как на прилавке гастрономического магазина, расставлены консервные банки с надписью на этикетках: «Икра», «Халва», «Маргарин» — и банки поменьше: полукилограммовые, с яркими помидорами на этикетках, и двухсотграммовые, из-под консервированных паштетов.

Я с недоумением поглядываю на всю эту витрину.

— Чем удивлены? — спросил полковник Славутин.

— Не пойму, к чему этот камуфляж.

Полковник засмеялся:

— Какой там камуфляж! Просто использование готовых банок. Саперы по всем заводам собирали. Вот эти, покрупнее, — полковник отодвинул банки с надписями «Халва», «Икра», — адресуем танкистам, а эти, поменьше, пойдут на всякие сюрпризы пехоте… Подарок от наших инженеров. Новая марка одесская… Как думаете, хватит для немецкого танка пяти килограммов тола?

Под грохот взрывов авиабомб, сотрясавших здание обкома, вносились предложения об изготовлении новых видов вооружения, обсуждались проекты изобретений. Военные техники разбирали каждый предмет на детали, а гражданские, осматривая эти детали, выносили свое заключение — какой завод может изготовлять их, а какой собирать.

Трамвайщики заявили, что если им дадут пушки, они могут переоборудовать трамваи в бронеплощадки. Это предложение было одобрено. Страсти разгорелись. Один работник военкомата притащил изобретателя, по специальности пищевика, с проектом «паровой пушки». Изобретатель предлагал уничтожать противника перегретым паром высокого давления. Он представил чертежи и расчеты и потребовал немедленно отправить его на самолете в Москву для организации массового производства паровой пушки. Это вызвало веселое оживление в самый разгар бомбежки.

После короткого затишья противник возобновил атаки в восточном и южном секторах. Вражеские войска попрежнему пытаются прорвать нашу оборону на флангах. В штабе со дня на день ждут решающего штурма. Надо быть готовым к тому, что в любой момент нас могут вызвать с завода прямо в бой. Поэтому мы прежде всего торопились привести в порядок те три танка, с которыми вернулись из Беляевки. Кроме текущего ремонта, решено было закончить дополнительную обронировку. Но при наварке экранной брони на башню первого танка нас постигла неудача. Погон башни деформировался, и башня потеряла способность кругового вращения.

Мы стояли в растерянности возле искалеченной башни, не знали, что предпринять.

Из этой беды нас, танкистов, выручил старый мастер Зайчик, никогда не имевший раньше дела с танками. Он предложил новый способ наварки брони. Испытание дало блестящие результаты. Теперь башни, покрытые новой бронью, которая в два раза толще основной, свободно вращаются вокруг своей оси.

На радостях Зайчик тряс меня за плечо, колотил по груди ладонью. Он с жаром доказывал, что одесситы мастера на все руки, что в Одессу нужно завезти только порох да взрывчатку, и тогда хоть ленточные транспортеры ставь от завода прямо к орудиям — снаряды, мины, гранаты конвейером пойдут из города на фронт.

— Нас, старых мастеров, надо поближе к фронту держать, советчиками к вам, военным, поставить, — горячился он. — А вы хотели нас в тыл, за море отправить, на погрузке держали!

— Эге! — поддержал его молчаливый мастер Ляховский. — На Москву-то надейся, Москва не подведет, но и сам не плошай.

Под руководством этих двух старых мастеров Зайчика и Ляховского в сборочном цеху на восстановлении танков работает уже пятнадцать монтажных бригад. В каждой бригаде по одному танкисту, остальные — заводские рабочие. Они вернулись с парохода, проводив в эвакуацию свои семьи.

Для всех рабочих, мастеров и инженеров танки — новинка. Но это никого не пугает. К новинкам здесь привыкли: в довоенное время завод каждый год осваивал производство какого-нибудь нового сложного механизма. Попригляделись к танку, порасспросили танкистов и теперь вот сами уже дают советы.

Оживают и другие цеха. Во втором сборочном налаживается производство шанцевого инструмента, ежей, сюрпризов. Бывший механический цех стал минометным. В тупике заводских подъездных путей строится бронепоезд. Словом, на месте эвакуированного завода возник новый завод.