В стороне звеньями по три пересекают шоссе и летят куда-то на запад наши истребители. Увидев «раму», один истребитель отклонился от маршрута, взмывает над нею, но вражеский самолет ныряет к земле и, используя преобладание в скорости, уходит от преследования. Через минуту «рама» снова весит над нами, а наш истребитель, надрывая мотор, спешит догнать своих товарищей, ушедших далеко вперед.

— Вот, фашистская ведьма, не отстает,— бурчит Никитин, вставляя уже истертый диск в пулемет,— Наведет она нас на беду, чувствую, что наведет!

Кривуля, сидящий на кормовой стороне башни, набрасывается на него:

— Слушай, старшина, не ворон, так и не каркай! Делай свое дело — и баста!.. Самого злит черт знает как...

Мне понятна его злость. Столько раз говорилось и писалось: марш совершать скрытно, чтобы противник не мог увидеть или узнать направление движения частей, а вот сегодня мы маршируем на виду у врага.

Вспоминаю слова Попеля, что противник все время меняет направление главного удара. Это объясняет мне, почему нам приходится совершать марш то к фронту, то от фронта, но где этот главный удар, пока ни нам, ни старшим командирам, как это по всему видно, не известно. Не могу примириться и с тем, что в этих маршах мы несем большие потери, и не столько от ударов немецкой авиации, сколько из-за отсутствия у нас ремонтных летучек с запчастями для устранения технических неисправностей машин в строю.

Мои тяжелые мысли обрывает крик Кривули:

— Впереди по курсу «юнкерсы»!

Самолеты, сверкая плоскостями, разворачиваются со стороны солнца, заходят на нас с головы колонны. А за ними уже наплывает новая стая — вторая эскадрилья. Выбрасываю желтый флажок и, махая им справа налево, командую роте: «Развернись!»

Мой танк, соскользнув с шоссе влево, петляя, несется по полю. В небо яростно строчит пулемет Никитина. «Юнкерсы» пикируют на шоссе. Оглядываюсь: два взвода моей роты рассыпались по полю, третий извод заметался, не зная, куда свернуть.

Пулемет Никитина вдруг замолк, и я инстинктивно пригнул голову в башню. В тот же миг меня швырнуло, замотало от стенки к стенке. Машина, качнувшись с боку на бок, запнулась, но вновь рванулась вперед, точно преодолев препятствие.

— Пронесло!..

Поднимаю голову. Бомбы пачками рвутся позади. Шоссе закрыто песчаным занавесом, из-под него одиночками вырываются машины. Вторая эскадрилья «юнкерсов» в сопровождении истребителей разворачивается к шоссе. Случайная тройка наших истребителей, следовавшая куда-то на запад, увидев «юнкерсов», взмывает вверх и вдруг дерзко кидается в самую гущу строя немецких бомбардировщиков. Два «юнкерса» задымились и рухнули вниз, а победители, видно, стремясь использовать скорость, ринулись на «мессершмиттов», оказавшихся под ними. В то же мгновение сверху на наших молнией падает несколько других «мессеров». Брызнул серебристый серпантин огня. Один наш истребитель вспыхнул факелом. Но все-таки строй «юнкерсов» рассеян, и они уходят куда-то в сторону.

В пяти километрах восточнее станции Винники — село Подбережце. Здесь должна сосредоточиться наша 34-ая дивизия, но пока тут только часть ее штаба с командиром. Село забито беженцами, толпами вливающимися в него со стороны Каменки. Мы сделали здесь остановку, чтобы дать возможность подтянуться отставшим. Явившись к штабу по вызову начальника разведки, я увидел Васильева, подбежавшего к легковой машине, вынырнувшей из-за колонны. В ней сидел маленький, плотный бригадный комиссар, похожий лицом на грузина.

— Получили приказ идти на Буск? — спросил он Васильева.

По голосу я сразу узнал Попеля, которого вчера не рассмотрел в темноте.

— Получил!— сказал Васильев, приветствуя комиссара.

— Нажимайте, други мои, на четвертую скорость и сворачивайте на Буск, а я помчусь на перекресток и задержу наши тылы, они идут нам навстречу. Беда будет, если они врежутся в наши колонны,— сказал Попель.

Комбат капитан Скачков, оставшийся со своими танками позади, еще не вернулся из разведки, и от него пока нет никаких сведений. Васильев очень встревожен этим.

— А на Каменку разведку посылаете? — спросил Попель.

— Так точно, через пять минут выйдет,— доложил Васильев.

— Добре! — Попель кивнул головой и поехал по шоссе вперед.

Я получил задачу: выйти в район Каменки, лично установить, на какой рубеж вышли гитлеровцы, какими войсками и есть ли там наша оборона. К 16 часам я должен прибыть в местечко Красно, где к этому времени будет штаб дивизии.

Все беженцы, собравшиеся в Подбережце, кого только я ни спрашивал, заявляли, как один: «Панцерники германа ходят кругом Каменки». От границы до Каменки не меньше пятидесяти километров. Неужели фашисты действительно уже там? Я сомневался в достоверности рассказов беженцев, но, отправляясь в разведку с тремя БТ-7, все-таки наметил рубеж возможной встречи с противником на пути к Каменке.

Поток подвод, колясок, заваленных домашним скарбом, людей, пеших и конных, с котомками за плечами, с детьми и курами на руках, выходит из русла дороги и широко разливается по степи, обтекая наши танки. Люди с ужасом оглядываются назад, на тучу пожарищ, поднимающуюся, из-за горизонта, и бегут, подгоняемые сзади криком и плачем.

Все мокрые от пота, в одежде, прилипшей к телу, но никто не остановится, чтобы передохнуть, выпить глоток воды, протереть забитые пылью глаза.

Свернув с дороги в поле, мы несемся берегом людского потока. Замечаем в нем мелкие группы бойцов, бредущих в тыл. Возмущенный, я останавливаю двух красноармейцев. Оба нерусской национальности, плохо понимают меня, но наперебой, дополняя слова жестами, стараются объяснить, что идут в тыл потому, что в их части выбыли из строя все командиры.

Что делать? Отпустить нельзя. Каждый солдат, даже по делу идущий в тыл, для толпы — основание к панике.

— Садись на машину, — командую бойцам.

Бойцы охотно взбираются на корму танка, оглядываются, машут руками, кому-то весело кричат:

— Давай, давай сюда, едем обратно, есть командир.

Вскоре на наших танках — полный десант. Размещать желающих вернуться назад больше некуда. Спрашиваю бойцов, где противник. Говорят, что немцы Каменку еще не заняли, но подходят к ней со стороны Крыстынополя.

«Правильно ли я поступил, посадив на свои танки этих бойцов? Не внес ли я дезорганизацию? Если фронт прорван, впереди никого уже нет, зачем я их везу туда! Пусть бы отходили в тыл, в тылу их организуют». Но я не верю, что фронт прорван. «Если не прорван, их место там, впереди. Вернусь, доложу обстановку, и ночью подойдут танки. Иного решения не может быть», — так думал я, подъезжая к Каменке.

Где-то западнее Каменки стреляют танковые пушки, в местечке суматоха, беготня. Мы выдвигаемся на западную окраину. Отсюда видно, что впереди, у селения Батятыче, сосредоточивается много танков. Справа и слева от шоссе, ведя по нас огонь, идут на высших передачах два взвода танков. Мы приготовились обстрелять их, а потом отойти, как вдруг в одном из головных танков, идущих вдоль шоссе, я узнаю по антенне, венцом опоясывающей башню, наш командирский БТ-7.

— С ума сошли!— ругается Микита.

Как вскоре выяснилось, мы приняли за немцев разведку нашей 32-й дивизии.

Трудно было разуверить экипажи по нас танков, что мы не немцы. Для этого пришлось пойти на риск и чуть не поплатиться жизнью.

Показывая назад, на Батятыче, танкисты 32-й дивизии сообщили нам, что там полки их дивизии готовятся к атаке Каменки, где должно быть 300 немецких танков и авиадесант.

— Откуда вы это взяли? — смеемся мы.

— Получили приказ командующего 6-й армии, — отвечают нам.

Потом мы узнаем, что 32-я дивизия после сорокакилометрового марша была с ходу повернута назад для уничтожения немецких танков у Мосты Вельке. Однако противника там не оказалось, и дивизию опять повернули в тыл, на Каменку.

Ругаясь, танкисты 32-й дивизии едут с нами в местечко. 

В центре местечка, на перекрестке улиц, стоит пригожая чернявая молодка в белой галицийской сорочке, вышитой красным и черным. В волосах у нее красный цветок. Несмотря на всеобщую суматоху, она бойко торгует крупной яркокрасной клубникой. Завидев наши танки, молодка вырывается из толпы обступивших ее красноармейцев и бежит нам наперерез. Я останавливаю машину.