Слушаю его и вспоминаю наше добродушное любопытство к двум первым пленным под Перемышлем, вспоминаю, как угощали их танкисты всем, чем богат солдат в походе.

— Плохо только то,— продолжает он,— что пробелов много в нашей боевой подготовке. Разве не стыдно, что старшина не узнал сегодня свой, советский танк? Живы будете, не забывайте этого, мотайте все на ус, что увидите на войне.

Впереди нас дозорные машины открыли орудийный и пулеметный огонь. В него вплетается частое квохтанье немецких крупнокалиберных пулеметов.

— Открывай огонь, поддай для паники,— приказывает мне Попель.

Развернув машины в сторону шоссе, открываем огонь, бьем через рощу наугад. Возвращаются дозорные. Они сообщают, что по шоссе движутся немецкие танки, артиллерия, автомашины, с ходу отстреливаются и, не задерживаясь, идут дальше на юг. Ранен один наш башнер.

— Обратно! — командует Попель.— Все ясно.

Ночью я получил задание доставить приказание второму эшелону тыла — подвезти горючее и боеприпасы. Тылы дивизии стояли на окраине деревни Турковичи Чешские. Я прибыл туда на рассвете и только передал письменное приказание, как услышал крик:

— Немцы! Танки!

С начальником отдела кадров штаба капитаном Стадником мы выбежали на шоссе, где вытягивалась колонна ремонтно-восстановительного батальона.

— Легкие танки, до пятидесяти штук, идут по ржи. Пехоты не видно,— сообщил капитану Стаднику выскочивший из «пикапа» инструктор политотдела.

— Взять гранаты и всем строиться повзводно,— подал команду капитан Стадник.

От машины к машине вдоль колонны полетело:

— Гранаты! Строиться!

Невдалеке кто-то командовал:

— Хозяйственная часть! Гранаты! Редакция! Гранаты!

Среди пробежавших мимо я увидел знакомого мне политрука Белевитнева. Он побежал в рожь со взводом резервных танкистов. Я, по указанию капитана Стадника, занял со своим танком позицию за крайними домиками, где стояло на ремонте семь танков. Мы должны были встретить отсюда наступающих огнем с места.

Гитлеровцы уже подошли на дальность выстрела, но нам их почти не было видно. Легкие немецкие танки совсем утонули во ржи, а средние — до половины башни.

Первые наши снаряды ударили по двум немецким танкам, которые далеко обошли наш левый фланг и мчались по шоссе к хвосту колонны. Оба танка пустили густые клубы дыма. В это время справа, совсем близко от меня, поднялась винтовочная трескотня и зачастили взрывы гранат. Я поспешил развернуть свою башню, но стрелять не смог. Волнующаяся рожь была испятнена комбинезонами наших ремонтников и ребристыми шлемами резервных танкистов. Они били из винтовок по приближающимся танкам, бросали гранаты, ныряли в рожь и появлялись уже в новом месте. Я восхищался ими и досадовал, что мешают мне стрелять. Впрочем, стрелять мне и нужды уже не было. Экипажи немецких танков выбрасывались из своих башен в рожь.

Когда я высунулся из люка, чтобы оглядеться вокруг, стрельба прекратилась. По неподвижно стоявшим во ржи немецким танкам лазали наши бойцы. Только один танк, дымя выхлопной трубой, надрываясь, стремился уйти подальше от места боя. Он был уже на недосягаемой для нас дистанции.

Сплюнув от досады, я вылез из башни. Ко мне подошел инструктор политотдела.

— Ну, что? — спросил я его.

— Десять подорваны, шесть на полном ходу захвачены целыми и невредимыми. Крутились, крутились фашисты во ржи, выходят — гранаты со всех сторон, бросили танки и сбежали.

— Э, шкура у них тонка! — подбежав к нам, засмеялся какой-то командир.— Сейчас захвачу тягачи, и повезем комдиву боевой подарочек от тылов.

Из ржи выходили гранатометчики, решившие исход этой схватки. Голой грудью пошли они против вражеской брони, врукопашную схватились с танками, и фашистская броня сдала. Как сейчас вижу: вот они идут, молодые, веселые, упоенные победой.

Активные действия нашего отряда сильно обеспокоили гитлеровцев. В течение 28 июня они трижды наступали на Дубно с разных сторон, но всюду были отбиты с большими потерями. Они не знают, какие у нас силы, не представляют точного рубежа нашей обороны и, видимо, опасаются удара по своим тыловым коммуникациям и штабам управления. Ближайшие к нам немецкие дивизии, двигавшиеся на восток, повернули в коридор, отделяющий нас от Рябышева. Сможет ли он пробиться к нам? На это рассчитывать уже трудно. Фашисты заняли сильную оборону, упирающуюся своим флангом в реку Икву. Попель предполагает, что они попытаются раздавить наш отряд одновременными ударами с двух сторон.

Усиленные разведывательные действия немцев и показания их разведчиков, попавших в плен, подтверждают это предположение.

12-я танковая дивизия противника прекратила движение на юг. Ее части, достигнувшие Кременца, возвращены в Козин и готовятся сегодня ночью внезапным ударом, совместно с подошедшей новой танковой дивизией, уничтожить наш отряд и взять город Дубно с юга.

Этому удару, вероятно, будет содействовать удар танковой группы противника с запада, из района Пелчи, сосредоточение которой мы установили с Попелем и задачу которой подтвердили пленные.

На совещании командиров штаба после информации Васильева о намерениях противника, о наших силах и о том, что связи с корпусом нет, выступил Попель, сказавший, что задуманный противником двусторонний удар должен быть сорван во что бы то ни стало.

— Но как это сделать, товарищи? — спросил он.

— Стойко обороняться, сузить рубеж,— предложил начальник штаба.

— Сузить? — переспросил Попель,— А зачем же мы тогда сюда прибыли, если не держать в своих руках магистраль?

— Стойко обороняться, выставив все танки резерва на передний край у Птыча против Козина,— предложил начальник разведки.

— Атаковать! — предложил Васильев.

— О, это мне нравится,— обрадовавшись, сказал Попель. — Верное дело! Испробовано! Но как?

Начальник штаба предложил за ночь собрать все танки и утром ударить по Козину, а потом по Пелче...

— Утром! — перебил его Попель.— А гитлеровцы ударят ночью. Нет, мы должны отразить удар без потери территории и силы, следовательно, надо применить хитрость. Сделаем так,— и он объяснил свой план.

План Попеля заключался в том, чтобы посадив наши экипажи на немецкие танки, захваченные вчера нашими тыловиками, незаметно, под покровом ночи, войти в Козин, где сосредоточены для атаки вражеские танки, создать панику, нанести врагу потери и тем сорвать его атаку.

Попель потребовал, чтобы к осуществлению этого плана штаб приступил немедленно. Командиром диверсионной группы танков он назначил начальника политотдела дивизии старшего батальонного комиссара Новикова.

Было собрано восемь немецких танков Т-3, годных для этой цели, и столько же экипажей из добровольцев. Оказалось, что Микита, не раз заявлявший, что у него «к технике душа горит», уже успел освоить управление немецким танком. За полчаса он проинструктировал и проверил четыре экипажа.

Я тоже добился назначения в ночной рейд. Сначала у меня не было мысли, что рейд опасен и, возможно, многие не вернутся из него — увлекало новое, неизведанное. Но когда я передал свой партбилет Кривуле и партбилет исчез в его полевой сумке, я вдруг подумал, что, наверное, не вернусь, и на всякий случай попросил Кривулю написать моему отцу в колхоз. Кривуля, ни слова не сказав, записал адрес.

Батальонный комиссар Новиков собрал командиров танков, назначенных в рейд. Объяснив задачу, он спросил:

— Кто даст совет, как лучше выполнить задание?

Общее мнение свелось к следующему: ни одного выстрела, прежде чем не включимся в танковые колонны немцев, команда на открытие огня — по выстрелу Новикова; каждый расстреляет с кормы ближайший немецкий танк, подойдя к нему вплотную; сигнал отхода подается длинными очередями трассирующих пуль из пулемета и зелеными ракетами в направлении, противоположном нашему отходу. Для того чтобы в темноте не спутать немецкие танки со своими и не перебить друг друга, уничтожить стоп-фонари, а на башнях машин поднять сигнальные флажки.