— Еще даю, помогай! — кричит он мне, задыхаясь от дыма.

— Давай, давай! — кричу я.

Вытаскиваем убитого башнера, тяжело раненных Мазаева и механика, затем мы с Никитиным помогаем вылезти из танка полузадохшемуся в дыму Фролову. Он еле стоит, шатается, как пьяный.

Подбегает Попель.

— Ну, что, орлята? — спрашивает он.

Фролов докладывает ему. Сзади кто-то кричит:

— Куда теперь?

Слышу тяжелое дыхание и топот бегущих. Оборачиваюсь: бежит молоденький младший лейтенант с двумя бойцами, а за ними, шагах в ста,— реденькая цепь, человек шестьдесят-семьдесят.

— Куда теперь? Где командир с флажками? — спрашивает младший лейтенант на бегу.

Глаза его впали, лицо заливает пот. На широкой груди и лопатках белыми пятнами проступила соль.

Увидев сигнальные флажки, валяющиеся у ног распростершегося на земле Мазаева, он останавливается пораженный, потом оборачивается к отставшей цепи и, размахивая пилоткой, кричит:

— Скорей, скорей!

— Что за войско? — удивляется Попель.— Откуда оно взялось?

— Как — что за войско! — с трудом переводя дыхание, возмущается младший лейтенант, но тут он замечает ромбы на петлицах Попеля и теряется.

— Товарищ бриг... ком...— не знает, как сказать: то ли комбриг, то ли бригкомиссар.

— Бригкомиссар,— усмехнувшись, помогает ему Попель.

— Мы — полк... из Равы.

«Вот так полк!» — подумал я, глядя на приближающуюся кучку пехотинцев.

Младший лейтенант ободрился и стал рапортовать:

— Нас сегодня утром разбили. Я собрал оставшихся в живых, отходил лесом. Тут мы наткнулись на танки этого командира,— указал он на Мазаева. — Он сказал нам: «Идем в атаку, помогайте!» Вот я и повел бойцов за ним, но разве угонишься за танками! Малость отстали, запарились совсем...

— Нет, не отстали! — сказал, пожимая ему руку, Попель. Пехоте незачем опережать танки.— И, посветлев лицом, точно оно попало вдруг в какой-то необыкновенно яркий свет, крикнул пехотинцам: — Молодцы, ребята! Орлы!

Он вытащил блокнот, спросил фамилию младшего лейтенанта, записал ее на чистом листке и сказал:

— А теперь воюйте с новым комбатом Героем Советского Союза лейтенантом Фроловым. Вот он! Не теряйте его из виду... Да, я видел — вы остановили танк Мазаева, но почему, загоревшись, он продолжал идти? — спросил Попель, обращаясь уже к Фролову.

— Я знал, что сам он не остановится,— ответил Фролов.— Два дня назад я слышал, как механик Мазаева говорил моему, что у него на поле боя машина никогда не остановится, пусть даже вынут у него сердце. Перед атакой он ставит рукоятку постоянного газа на большие обороты мотора, а в этом случае танк по прямой движется без механика. Потому я и узнал, что эта машина Мазаева, и заглушил мотор. Иначе экипаж спасти не удалось бы.

— Добре, хлопче! Доброе дело сотворил,— сказал Попель, ласково похлопав Фролова по плечу, и, нагнувшись к Мазаеву, нащупал его пульс.— Ну как, дед Мазай? О, совсем молодец! Пульс стучит, как ходики. Крови много из него выцедили и дыма наглотался, вот и очумел,— Он разогнулся.— Ну, новый комбат, раненых на танки — в полк, а вам действовать дальше и выполнять задачу.

Гляжу на раненых танкистов, на Фролова, на удаляющуюся горстку пехоты. И тепло, и радостно становится на душе от сознания того, что вокруг меня такие люди.

— Ну, поедем, — сказал Попель и засмеялся.— Немцы влево, а мы вправо.

Для удобства общения он устроился в моей машине, занял место башнера. Никитина я отослал вниз, к механику.

Вперед уходят две дозорные машины. Едем на север, выходим на полевую дорогу и, скачками от рощи к роще, спешим к шоссе из Пелчи на Дубно. Минуем второе село; за ним начинается роща, вдоль опушки которой колосится пшеница. В пшенице мелькают пилотки. Сообщаю об этом Попелю.

— Сверните и остановитесь! — приказывает он. — Узнаем, что за люди.

Предупредив дозорные машины, сворачиваем к роще.

Смотрю на пшеницу, колышущуюся под ветром,— никого нет.

— Как в воду канули! — усмехаясь, говорит Попель.

— Показалось мне, что ли,— недоумеваю я.

— Э, вот, здесь они, голубчики! — уверенно говорит Попель.— Приняли нас за немцев, вот и ушли в пшеницу. А ну, покрой-ка этот мирный пейзаж!

Не понимаю, спрашиваю:

— Как так покрыть?

— Давай, давай! Что смущаешься? Крой вдоль и поперек поля.

«Ну,— думаю,— и глупейшее же положение! Ничего у меня из этого не получится, вот и выяснится, что я техник, а не строевик».

Повернувшись в сторону леса, куда, всего вероятнее, могли уйти бойцы, кричу:

— Эй, кто там? Вылезай!..

— Эге-ге, да ты же не в церкви, а на поле боя,— усмехается Попель.— «Господи помилуй» тут не поможет. Покрепче, покрепче давай, да попроще... За живое задеть надо, кричи: трусы... Вот это так! — подзадоривает Попель.— Это вдоль, а теперь поперек.

Но меня уже не надо подзадоривать, я вошел в азарт, крою сразу «вдоль и поперек». Из рощи с шумом вылетает вспугнутая криком стая грачей, а в двухстах метрах от нас из пшеницы осторожно выглядывает чья-то голова в пилотке. Вдруг, поднявшись, человек молча двинулся к нам.

— Подействовало,— смеется Попель.— Берегись, теперь, видишь, обиделся. Медведем прет, а за спиной гранату держит, думает, что не видно. Предупреди-ка его, не то сдуру угостит. Эх, вы, зелень, зелень...

— Свои, свои! — кричу я.

— Свои и кур воруют,— зло отвечает подходящий.— Кто такие? Пароль? А то швырну ко всем чертям.— И он останавливается метрах в тридцати, принимая удобную для метания гранаты позу.

Какой тут пароль, чей пароль? Ни он, ни мы не знаем никакого пароля. Замечаю на его петлицах полную «пилу» треугольников, думаю: «Сейчас огорошу тебя», кричу:

— Эй, старшина, ослеп, что ли?.. Видишь, перед тобой бригадный комиссар. Живо сюда!

Он подходит и останавливается шагах в пяти от нас, все еще держа одну руку за спиной. На нем синие галифе и новая гимнастерка, перетянутая портупейным ремнем, пилотка сдвинута буйным чубом на затылок, глаза красные, воспаленные.

— Подходи ближе, Фома неверующий, подходи и удостоверься,— приглашает Попель.

— Старшина Ворон,— подтянувшись, отрекомендовался он Попелю.— Только нам бояться не приходится, страх у нас уже весь вышел, товарищ бригадный комиссар. С воскресенья до сего дня воюем в выходном обмундировании,— так и не успели переодеться.

Он рванул полевой свисток и протяжно засвистел, Над пшеницей показались два бойца. Вслед за ними по всему полю то там, то тут стали подниматься группы бойцов. Всего их оказалось человек пятьдесят.

— Ого! — воскликнул Попель.— Так у тебя, Ворон целый полк.

— Так точно, полк и есть. Только — остатки. Отступает с боями от пограничного местечка Соколя. Из командиров остался командир полка, да и тот ранен. Несем с собой, сейчас на опушке леса лежит.

— А где немцы?

— По шоссе через то село,— он показал на Пелчу,— идут на юг.

— Вот что, Ворон,— сказал Попель,— собирай-ка своих и лети к нашему гнезду. Туда и командира полка несите. Будете вместе с танками воевать. Смотри сюда,— Попель достал карту.— Найдешь наших на опушке леса, здесь, против села Подлуже. Понял? Записку полковнику Васильеву передашь. Только не задерживайся, срок — три часа.

— Не задержимся. Не задержимся,— дружно закричали обступившие нас бойцы.

— Теперь на черта, не то что на немца, с танками-то сподручней идти,— сказал кто-то.

— Кругом! — скомандовал старшина.— К лесу, бегом!

Мы догнали дозор, поставили ему задачу подойти скрытно к шоссе, узнать, куда движутся гитлеровцы, открыть огонь и, вызвав панику, отойти к нам. Дозор ушел по обочинам дороги. С ядром разведки медленно продвигаемся за дозором, не теряя его из виду.

— Вот, товарищ старший лейтенант,— говорит Попель, переходя на «вы»,— не удивляйтесь, что заставил вас обойти цензуру. Русский человек — мирный, пока его не разозлишь, ну, а когда разозлишь,— держись. Старшина-то, старшина,— думал запустить в нас гранатой! Этот уже обозлился. Но не все еще, нет еще у многих ненависти, злобы. А без этого воевать нельзя, нет. Так и в гражданскую было.