— Ну, и хорошо! — заключает Васильев,— Чем больше их в поле, тем веселее нам, не нужно будет бегать за ними по дорогам.

— Оце добре! Дуже добре сказано. Эх, полковых танков здесь нет, сюда бы их! — мечтательно говорит Попель.— Вы что же предлагаете — контратаковать? — спрашивает он Васильева.

— Нет, атаковать! — с улыбкой отвечает Васильев.— Ударить с левой. Народ говорит: «Когда Иван-левшак бьет, не всякий даже крещеный выдерживает».

Он приказывает адъютанту привести сюда все танки, стоящие у КП, и расставить их вдоль опушки. «Что он задумал?» — я пытаюсь разгадать его замысел. Васильев подзывает меня.

— Вот вам письменный приказ. Живым или мертвым, но вручите его подполковнику Болховитинову. Срок — пятнадцать минут. Передайте устно: как только гитлеровцы двинутся на меня в атаку, пусть ударит им во фланг. В бой ввести два батальона.

— Да пусть не оглядывается назад, что у него мало!..— уже вдогонку мне кричит Попель.

Опять мелькают домики и сады разбросанного села Трытыны.

— Где немцы? — читая приказ, спросил меня Болховитинов.

— Там,— показал я на южную окраину села.

Болховитинов приказал своим комбатам снять оба батальона с обороны и вывести в сады южной окраины, где он будет их ждать.

— Едем туда! — предложил он мне, вскакивая на свой КВ.

Жарко, тихо. Только издалека доносится приглушенный расстоянием шум моторов.

Оставив танки в саду окраинной хаты, взбираемся на ее соломенную крышу. Отсюда видим весь боевой порядок противника.

Немцы идут в атаку двумя эшелонами, построенными шахматным порядком. Я смотрю на это точно рассчитанное движение, и мне кажется, что кто-то невидимый, скрытый завесой пыли и дыма, передвигает по полю огромную шахматную доску.

— Не менее двухсот танков,— говорит Болховитинов.

Холодок пробегает по коже. Беспокойно оглядываюсь назад, на село. Где же наши? Каждая минута дорога! Но на улице, ведущей к центру села, пусто и тихо. Только где-то на северной стороне слышен гул заводимых моторов и сквозь зелень виднеются сизые дымки.

— Наших все нет...— взволнованно говорю я.

— А, черт! — ругается Болховитинов.— Если опоздают — все пропало. Тут момент... Да, да! Батальоном Мазаева — во фланг второго эшелона, батальоном БТ — по тылу первого. Так буду бить! — вслух принимает он решение и, легко соскочив с крыши, бежит к моему танку, чтобы поторопить замешкавшиеся батальоны.

«Тут момент...» — повторяю я про себя. «Если опоздают, сяду на его КВ и ударю по первому эшелону, а там подойдет Болховитинов. Иначе атака этой массы раздавит горсточку Попеля и Васильева».

Но вот справа за хатами, параллельно улице, замелькали Т-26.

— Едут, едут двадцать шестые! — радостно кричу Болховитинову, уже вскочившему на мой танк.

— Я мигом! Только задачу поставлю. Перехватите БТ! — кричит он мне и скрывается за садом.

Гитлеровцы, как бы предчувствуя что-то, держатся за пределом прямого выстрела. Не видят ли они меня? Из предосторожности прижимаюсь к крыше, наблюдаю за полем из-за трубы, волнуюсь, что Болховитинов запаздывает с атакой, думаю, что станет с жидкой цепочкой, выставленной Васильевым на опушке леса, если на нее навалится эта движущаяся по полю махина. Внизу рычит мотор танка. Оглядываюсь — Болховитинов вернулся.

— Где их первый эшелон? — спрашивает он, пересаживаясь в свой КВ.

— Поравнялся с нами. Правым флангом приближается к селу. А где же ваши БТ?

— Сейчас идут.

— Чего ждать? — в нетерпении спрашиваю я Болховитинова,— давайте вдвоем ударим по первому эшелону, не то поздно будет. Второй эшелон подходит! — кричу я завидев приблизившуюся в легком облаке пыли вторую половину шахматной доски.— Средние Т-3.

— Обождем еще,— отвечает Болховитинов.

Низко, над самыми садами, поплыли красные ракеты — сигнал атаки. Точно по мановению руки, из окраины села во фланг немцам выкатилась линия наших танков Т-26, чуть правее — вторая, дальше — третья.

— Мазаев пошел! Сейчас сцепятся! — кричу я Болховитинову и в последний раз оглядываю поле, далекую опушку, выступ леса. Там тишина. «Нет, не увидеть мне больше тех, кто остался там, на КП. Не привезти им радостной вести!» — думаю я с тоской.

Наконец-то из-за угла выскочила первая БТ. За нею, взбивая пыль, замелькали остальные.

— Стой, стой! — кричу я таким зычным голосом, какого и не подозревал у себя.

— Не останавливайте! — кричит из башни Болховитинов.— Пусть на ходу принимают сигналы. Сигнализируйте направление атаки и четвертую скорость.

Он поднял желтый флажок — сигнал «Внимание!» — и я увидел, как первая машина четко повторила его.

— Поймут! — радуется Болховитинов и командует механику: «Вперед!»

Мною овладевает буйная радость. Танцую на крыше. Поднимаюсь на конек и сигнализирую в сторону леса, где КП Попеля и Васильева. Как хочется, чтобы они поняли меня, не волновались, увидев вышедший в атаку, да и то с опозданием, только один батальон! До них далеко, они меня, конечно, не услышат, но я кричу, как будто они тут, рядом со мной.

— Все в порядке!

БТ уже подходят к моей хате. Левой рукой я показываю каждой машине четыре пальца, что означает: «четвертая скорость», правой даю направление движения. Командиры кивают мне головой, мол, понятно, опускаются в башни, и БТ, как стрелы, выпущенные из лука, взревев моторами, вылетают из улицы. В стремительном беге они опережают КВ Болховитинова и на моих глазах съедают пространство, отделяющее их от первого немецкого эшелона, который, удаляясь к лесу, не видит за собой погони.

Но вот КВ Болховитинова остановился, из его пушки сверкнуло пламя, правофланговый танк врага задымился. БТ ворвались в строй немцев, дружно и часто заработали пушками. Вторя им, из леса, со стороны КП, сверкнула цепочка орудийных вспышек. Из-за выступа леса выплыли КВ Васильева и Т-34 Попеля. Переваливаясь, они пошли навстречу вражеской лавине. А я-то боялся, что немецкий строй сомнет их! Они вышли навстречу, как выходили витязи, закованные в броню. Немецкие танки им не страшны. На них — неуязвимая советская сталь.

«Сражение началось, все вступили в дело!» — говорю я себе, всем сердцем ощущая высокую торжественность момента, и скатываюсь с крыши к моему танку.

На бегу командую: «Вперед, четвертая!»

Танк выносит нас из сада в поле, затягивающееся едким дымом горящих танков.

— Куда? — спрашивает Никитин.

Оглядываюсь назад. Там посреди поля, между лесом и селом, пылают разбросанные группами танки. Бой как будто стягивается к середине немецкого эшелона. Если так, значит, наша взяла!

Смотрю вперед, где километрах в двух зона боя Мазаева. Думаю: «Если ему не удастся сбить второй эшелон врага, они обрушатся сзади на наши БТ».

— Направо, к Мазаеву,— командую.

Вот цепочкой дымятся четыре разбитых правофланговых немецких танка, а дальше застыли еще шесть горящих машин, уставившихся носом к лесу. Возле них ни одного нашего Т-26. Видно, что внезапность удара во фланг удалась Мазаеву блестяще. Мчимся дальше, дальше! Вот стоит наш горящий танк, а за ним горит немецкий с пушкой, направленной в сторону села. Значит, здесь, на этом месте, гитлеровцы заметили фланговую атаку и повернули вспять. Вот они впереди отстреливаются, стараясь оторваться от наших Т-26.

Все больше наших подбитых танков. В тыл бредут экипажи, потерявшие машины, мелькают перевязки. Кое-кого несут на руках, некоторых поддерживают под руки. Но ни на одном лице не видно уныния. «Мы победили! — светится па лицах танкистов, проходящих мимо нас.

Подъезжаю к группе разбитых немецких танков. За каждым из них стоят по два наших Т-26 и, развернув башни, бьют по отходящему противнику.

— Почему стоите? — спрашиваю выглянувшего из башни командира.

— Комбат поставил в засаду на случай контратаки. Ставлю свой танк рядом с его, прикрываюсь разбитой немецкой машиной. Фашисты отходят на северо-запад, на Буды. Огонь легких Т-26 уже не причиняет им вреда, тогда как немецкие семидесятипятимиллиметровки все еще вносят опустошение в наши ряды.