— Як хочете, а сподручнише було б скотыни попасть до нашего войска. За охрану же спасибо,— накинув высоковерхую шляпу с отвисшими полями, колхозник зашагал в голове стада по дороге на Кременец.

Жаль, не плохо бы подкормить экипаж.

В ожидании, пока Микита раздобудет чего-нибудь поесть, я вышел из леса. Несколько суток уже без сна. Тело одеревенело, стало, как чурбан, а все вокруг казалось необыкновенно ярким. Перед глазами — масса пшеничных колосьев, и каждый колос выделяется, как будто он один здесь на большом поле. На некоторых колосках чернели жучки кузька. Я машинально сбивал этих вредителей и вдруг услышал совсем рядом голос полковника Васильева:

— Вы рассуждаете, как Куропаткин о взятии деревни Сандепу.

Васильев сидел у дороги, на краю пшеничного поля, и торопливо ел мясные консервы.

— Читали сей знаменитый труд неудачливого царского полководца? — спросил он стоявшего перед ним начальника разведки.

— Не приходилось, товарищ полковник,— ответил тот.

— Неужели? — удивился Васильев,— А я думал, что вы докладываете мне о противнике по этому классическому образцу. Обязательно прочтите сей исторический труд. Надо знать уроки прошлого.

— Слушаюсь, товарищ полковник, при первой возможности прочту,— выпалил озадаченный начальник разведки.

— Учтите только,— продолжал Васильев,— что Куропаткин деревню взял, но войну-то проиграл.

Начальник разведки выглядел совершенно обалдевшим.

— Учту, товарищ полковник,— сказал он.

— В таком случае не пичкайте меня всевозможными возможностями и предположениями и давайте мне точные данные о противнике. Слушая вас, можно подумать, что противник везде.

Я услышал стрекот мотоциклов. Спустя мгновение из-за поворота дороги выкатился немец-мотоциклист. За ним в длинном облаке пыли мчались другие мотоциклисты. Всех их было десятка полтора. Первый, увидев на краю поля советских командиров, резко затормозил и прокричал:

— Рус, сдавайся!

— Сейчас! — весело ответил Васильев, поставив банку на землю.

Гитлеровцы спрыгнули с мотоциклов. Васильев медленно поднимался. И вдруг, выпрямившись, выбросил вперед правую руку с автоматом, ударил из него и сейчас же ударил из другого автомата, оказавшегося в левой руке. Только после того, как оба автомата, из которых стрелял Васильев, замолкли, начальник разведки выхватил из кобуры пистолет и тоже начал стрелять. Один свалившийся с мотоцикла немец побежал по дороге назад, остальные или лежали или старались сползти с дороги.

Васильев взмахнул автоматом, точно хотел ударить начальника разведки, но, не ударив, бросил автомат на землю.

— Извольте догнать! Вернуть! — прокричал он.

Начальник разведки, я и еще несколько выбежавших из леса танкистов кинулись за уцелевшим немцем, но догнать его не удалось — он скрылся в пшенице. Когда мы вернулись, Васильев сидел на прежнем месте и доедал консервы.

— Возьмите свой автомат. Хорошо хоть, что он мне попался под руку,— холодно-спокойно сказал полковник.

Мне он ничего не сказал, но я чувствовал себя не лучше начальника разведки. Как это могло случиться: Васильев бил с двух рук, а мы стояли в растерянности?

Микита принес из села достаточное количество разной снеди, чтобы весь экипаж мог хорошо подкрепиться. Невыносимо хочется спать. Сваливаюсь на корму своей машины, и ребристые жалюзи кажутся мне приятнее всех подушек.

Чувствую, что меня тянут за ноги, как будто железным скребком дерут затылок, слышу, что кто-то кричит: «Вай... вай», просыпаюсь. Это вернувшийся из разведки Кривуля будит меня. Оказывается, колонна немецких бронемашин на большой скорости, приближается к Бялогрудке. Бегу к штабу. Издали слышу голос Васильева.

— Спокойнее, спокойнее! — приказывает он кому-то.— Контратакуем моими КВ с южной окраины села.

— БТ тоже! — крикнул он мне уже на бегу.

Спустя пять минут выхожу со своей ротой на южную окраину Бялогрудки. Немецкая колонна движется по дороге. До нее около километра. Ясно различаю мотоциклы с прицепами, тяжелые бронемашины, за ними идут легкие.

Подходят КВ Попеля и Васильева. Они останавливаются в саду, правее нас. Васильев неотрывно рассматривает в бинокль немецкую колонну.

— Не шевелиться! — приказывает он, потом подзывает меня к себе и ставит задачу; на максимальной скорости вырваться к хвосту вражеской колонны и прижать ее с тыла к лесу.

Чтобы развить максимальную скорость, отвожу свои машины назад, за дома. С нетерпением наблюдаю, когда же взовьется над танком Васильева красный флажок — сигнал к атаке. Вижу, как задымились выхлопные трубы КВ. Заводим моторы. С трудом сдерживаюсь, чтобы не дать команду: «Вперед!» Но вот КВ тронулся с места. Васильев опускается в башню и дает сигнал. Взвыв моторами, развивая скорость, наши танки вырываются из-за дома к роще.

Гитлеровцы провожают нас недоумевающими взглядами. Внезапностью появления и движением без огня мы выигрываем время и достигаем хвоста колонны раньше, чем немцы соображают, что это мчатся советские танки. Только теперь открываем огонь. Снаряд за снарядом посылаем с такой скоростью, какую мы с Никитиным можем дать. Гадючка снизу ободряюще кричит нам:

— Дай ему! Готов! Следующий справа. Ага, готов!..

Оглядываемся назад. Далеко позади, вторя нам басами своих орудий, движутся два КВ Васильева. Тяжелые трехосные пушечные броневики фашистов в панике спешат сойти с дороги. Не отстреливаясь, рассыпаются они по опушке, как испуганные тараканы из-под поднятой половицы. Отрезая дорогу для отхода назад, мы огнем подгоняем их к лесу.

Одна за другой вспыхивают немецкие машины, поле затягивается отвратительно пахнущим масляным дымом. Трехосные тяжелые броневики, достигнув леса, уперлись в него. Им не пройти между деревьев. Лес встречает их орудийным огнем сорокапятимиллиметровок. Это артиллерийский взвод нашего разведбатальона подоспел па помощь. Танк Васильева на всем ходу ударяет носом немецкий броневик. Тот переворачивается, а КВ всей тушей, задрав нос и пушку вверх, взбирается на него и, не успев перевалить, с треском оседает. Броневик раздавлен, как пустая яичная скорлупа.

— Ого! Вот это пресс! — смеется Никитин.

Немногим вражеским машинам удалось спастись. Открыв люки, солдаты выбрасывались на землю и старались ползком прорваться сквозь наше огневое кольцо. По документам убитых установлено, что нами разгромлены подразделения разведывательного батальона 12-й танковой немецкой дивизии.

Васильев послал меня с приказом к Болховитинову, полк которого занимал оборону в Трытынах. На обратном пути, подъезжая к лесу, где стоял со своим штабом Попель, я услышал позади пушечные выстрелы и, оглянувшись, увидел, что следовавший за мной танк Зубова остановился и экипаж забрасывает корму горящей машины землей. Зубов сигналит мне: «Противник сзади».

В двух километрах от нас, севернее Бялогрудки, разворачивались в боевой порядок немецкие танки силой до полка. Нас обстреляла их разведка.

Взяв танк Зубова на буксир, мы потащили его в лес. На КП Попеля и Васильева окружала группа командиров, возбужденно, наперебой рассказывавших о перипетиях боя с вражескими броневиками. Я доложил о появлении танков противника. Попель сейчас же бегом кинулся к опушке, крикнув на ходу:

— Хлопче, за мной! Показывай!

Все командиры выбегают на опушку. Невдалеке рвутся бомбы. Попель, не обращая на них внимания, наблюдает в бинокль за развертыванием немцев.

— Как только отбомбят, танки пойдут на нас атакой,— говорит он, точно радуясь этому.

Немецкие танки разворачиваются на высотках со стороны Бялогрудки, в двух километрах левее Трытыны. Но из Трытыны их, должно быть, не видно: буйные сады и кудрявая роща на южной окраине села закрывают Болховитинову обзор. Значит, его два батальона, стоящие там, не придут нам на помощь.

— Это, друзья-товарищи, не броневики,— опуская бинокль, говорит Попель, оборачиваясь к нам.— Это, братцы, главные силы немецкой танковой дивизии. Лесом из Буд пришли, черти!