Фланговый КВ все еще не замечает нас. Он занят очередной вражеской машиной. Выстрел, взрыв — и слетает башня немецкого танка, разваливаются борта.

Полуоглушенные стрельбой своего спасителя, мы с Никитиным показываем друг другу большой палец и смеемся от нахлынувшей радости.

Непомерно большая голова маленького танкиста вновь появляется над башней. Из-за гребня высоты раздается выстрел. Башня смельчака брызжет снопом искр, а снаряд рикошетом фурчит над нашими головами. Маленький танкист ныряет внутрь башни. Снова выстрел — и еще один тяжелый немецкий танк качнулся, присел и как будто крякнул от удивления.

Ну, теперь можно без опаски подойти к КВ и спросить стоящего на башне командира, не переместился ли штаб корпуса. Бегу к нему. Маленький танкист указывает на КВ, идущие развернутым строем по шоссе.

Мчимся туда. Уцелевшие «рейнметаллы» в панике бегут к селу Ситно.

Все так непонятно, так запутано. Вчера днем мы разбили в этом направлении 14-ю танковую немецкую дивизию, а на утро немецкие танки появились в тылу у нас. Не радуют и услышанные мной обрывки разговора на КП комкора. Рябышев, когда я подошел к нему с пакетом, стоял на опушке рощи, опираясь плечом о дерево. Поглядывая в сторону Ситно, где наши КВ еще вели бой среди горящих БТ, он что-то быстро писал на своем планшете, не меняя позы, приказал вызвать связного от командира мехдивизии Герасимова. Я слышал, как он сказал при этом, обращаясь к стоявшему рядом своему заместителю по строевой части:

— Доносит, что продвигается. Что из этого получится,— не знаю, но то, что из-за него у меня не получилось кулака в этом месте, это я уже чувствую... Эх, не научились еще люди воевать...

— Война научит, товарищ генерал.

— Научит, но чем воевать будем. Надолго ли хватит БТ! — и Рябышев тяжело вздохнул.

Да, БТ, действительно, ненадолго хватит. Вспоминаю совещание военпредов на заводах танковой промышленности, выступление комиссара Главного управления бронетанковых войск товарища Аллилуева, обрушившегося на тех, которые говорили: «К чему рисковать, искать чего-то, когда у нас имеются уже испытанные конструкции». Как хорошо, что наши конструкторы не успокоились, рисковали, искали нового, и теперь мы имеем такие конструкции, как Т-34 и КВ! Жаль только, что этих замечательных машин, приводящих наших бойцов в восторг, а противника в ужас, пока еще маловато.

На обратном пути я увидел недалеко от железной дороги, у горящего немецкого танка, один наш КВ. Весь его экипаж был наверху. Кто приплясывал на корме, кто наблюдал с башни. Мне захотелось узнать, как себя чувствуют товарищи после атаки, о чем они думают.

Я подъехал к ним и представился худощавому юноше, вытиравшему с лица копоть и грязь, которые вместе с потом струились из-под слипшихся волос.

— Командир разведвзвода лейтенант Кулеба,— доложил он, спрыгнув с танка.

— Ну, как воевалось?— спросил я, кивнув в сторону разбитого и дымящегося немецкого танка.

Лейтенанту Кулебе, видимо, самому хотелось рассказать об этом. Отдав радисту распоряжение вызвать какого-то Шатохина, он прыгнул на мой танк и присел на башню.

По правде сказать, товарищ старший лейтенант,— засмеялся он,— сначала было подрастерялся... Видите ли... Гитлеровцы утром закупорили нас, перерезав шоссе и заняв оборону на окраине вон того села. Ну, комкор и отдал приказ выбить их оттуда и очистить шоссе на Дубно. В атаку пошли БТ, а нас оставили за высоткой в резерве. Стоим, за гребнем противника не видно. Прибежал комбат, говорит, все «бэтушки» из засады разбиты, и немцы на нас прут лавой. Тут как раз команда: «Вперед!» — и я повел свой взвод в контратаку. Подхожу к гребню, вижу: прет на меня громадина — полосатый, как тигр, а сам, как дом. Раза в два, пожалуй, моего-то побольше. Я такой громадной дуры вовек не видывал... Тут я и подрастерялся, опешил, забыл, что делать. Смотрю на него в телескопический прицел — только и всего. А там немец, должно, тоже не из храбрых попался. Как увидел меня, тоже остановился. Но потом пришел в себя, развернул пушку — и бац мне прямо в башню. В башне пламя, из глаз искры... А башнер мой кричит: «Орудие готово!» Он на финской был, так ему это не в диковинку. Смотрю, башня целая, все здоровы. Ну, раз так,— говорю я,— получай, гадина! — и трахнул я эту дуру между глаз. У нее пушка кверху задралась. Трахнул еще одним,— она и лапка вверх. А с этим,— он показал на дымившийся рядом танк,— я уже разделался, как повар с картошкой. Жаль, больше на мою долю не пришлось. За машинами следил, чтобы зевака не давали. Все остались целы. Вот Шатохина только послал на левый фланг, чтобы сбоку поддержал, так до сих пор не едет...

— А какой он?— спросил я.

— Шатохин? Такой головастый, маленький, в общем ротный Мюнхгаузен. Но вояка хороший.

Я вспомнил маленького головастого танкиста, сидевшего, пригнувшись, на башне КВ, и сказал:

— Видел. Он на левом фланге, за высоткой, у кустов. Там он таких шесть штук разбил.

— Гей, хлопцы! — крикнул Кулеба своему экипажу,— Шатохин шесть штук разбил, а приедет — скажет, что сто шесть.

Все рассмеялись, Кулеба спрыгнул на землю и, глядя на догорающий немецкий танк, спросил меня:

— А не знаете ли вы, что это за танк?

— «Рейнметалл».

— Был «рейнметалл», а теперь стал металл. Так и будем их переделывать... Согласен со мной, старшина фронта? — обратился он к своему танку и любовно похлопал его по башне.

Пожелав им счастья, мы двинулись дальше. У Ситно снова разгорелся бой, в небе появилась немецкая авиация.

Смогут ли наши тылы подтянуться к Дубно, не окажется ли наш передовой отряд отрезанным от корпуса?

Из головы не выходит мысль о потерянных БТ. Нет, нельзя пехотинцам, танкистам, артиллеристам, летчикам воевать врозь, как мы сейчас воюем. Вспоминаю первый день войны, батарею Кривули, спасшую моих «малюток» — вот урок взаимодействия!

С неприятными известиями возвращаемся мы в штаб отряда. Противник явно повернул на юг, отрезает нас от Рябышева. Немецкая тяжелотанковая дивизия, выйдя к реке Сытенка, заняла оборону,— вероятно, хочет преградить корпусу дорогу к нам. Рябышев пробивается с одной дивизией Мешанина, ведет бой за Ситно. Мехдивизия Герасимова пытается наступать самостоятельно в десяти километрах правее. Только одному батальону пехоты и гаубичному дивизиону артполка удалось пробиться в нашем направлении — они на подходе к селу Верба, где я застал штаб отряда.

Нас тут ожидали тоже неприятные известия. Пока я ездил в штаб корпуса, гитлеровцы массой тяжелых танков атаковали нас на южном участке и перебили наше прикрытие в Иване-Пусте — ушел только один танк.

Попель превратил в пехоту автомобильный батальон, ремонтную роту и экипажи танкистов, потерявших свои машины. Благодаря этому отряд смог, не рассредоточивая тапки, занять круговую оборону, прикрываясь с тыла рекой Иквой, а с фронта сильным боевым охранением.

Кривулю я не застал — он отправился с ротой в разведку и должен вернуться из нее в район Бялогрудки, куда передвигается штаб отряда.

Вот и Бялогрудка. Штаб остановился на опушке леса.

На пыльной дороге через ржаное поле мы увидели большое стадо свиней. В багрово-золотистой дымке взбитой пыли медленно плелись породистые иоркширы с запавшими боками, измученные переходом и жарой. Один из гнавших стадо, крестьянин лет пятидесяти, в жилете, надетом поверх полотняной сорочки, скинув фетровую шляпу, поздоровался со мной.

— Будь ласка, товарищ командир, скажить нам, чи не возьмете наших свиней на мясо? А то вси воны запалятся, передохнуть.

— Почему же передохнут? — спросил я.

— А тому, що вже другий день нияк не пиймаем хоч яку воиньску часть. Сегодня в ночи мало нимци не забрали. Ще одного такого дня, як оце був, воны не выдержать.

Я подошел к полковому комиссару Немцеву и доложил ему просьбу колхозника, добавив, что экипажи сегодня не ели, кухни же неизвестно когда придут.

— Нельзя,— коротко ответил он.— Крестьяне увидят, подумают, что мы мародерством занимаемся. Вот что,— сказал он подошедшему колхознику,— можете гнать стадо не торопясь, мы вас прикрываем.