— Комдив атакует и приказал нам следовать за ним, а не задерживаться у болота.

«Неприятное замечание»,— подумал я и, дав команду, пошел в атаку прямо по осиновым зарослям. По КВ, которые шли впереди по дороге, зачастили снаряды откуда-то из-за леса. Выбравшись из зарослей у самой опушки леса, я увидел, как танк Васильева с ходу, чуть подняв нос кверху, наехал на роскошный куст, из-под которого бежали три немца. Из впереди растущего куста почти в упор дважды ударила по КВ противотанковая пушка. Взревев мотором и набирая скорость, танк Васильева, чуть развернувшись влево, налетел и на этот куст. Из-под вздыбившегося носа танка выскочили два немца, отбежали немного и, удивленно качая головами, что-то закричали — не то «Хох, рус!», не то «Ой, рус!»

— Вот черти! — крикнул мне Никитин.— Или не боятся, или обалдели от страха?

— Сейчас посмотрим! — крикнул я Никитину.

Мы не успели ударить из пулемета, как танк Кривули подошел к фашистам с другой стороны и смял их гусеницами.

Васильев, выглянув из башни, подозвал меня.

— Вот что, летите прямо на северную опушку Лешнювского леса. Там найдете командира корпуса и доложите ему, что я немного поспешил, на час раньше срока пошел в атаку, занял плацдарм, очищаю Комарувский лес. Оставайтесь у командира корпуса, пока он не поедет к нам. Тогда проводите его. Я буду ждать его команды на северной опушке леса. Это же и в боевом донесении,— сказал он, вручая мне листок, вырванный из полевой книжки.

— А вы не ранены? — спросил я, заметив запекшиеся капельки крови и подтеки на потном лице полковника.

— Нет, это при ударе снаряда о башню отскакивает и царапает окалина,— пояснил он мне.

Глаза его сияли. «Как он счастлив сейчас!» —подумал я и, радуясь, что бой так хорошо начался, погнал машину к Лешнюву.

Сегодня я убедился, что немецкие пушки не страшны КВ, даже если они бьют по нему в упор. Вспомнишь этих немцев, качающих головами от удивлении, и говоришь себе: «Да, хороший танк! Крепко и ладно сшит советскими людьми,— жаль только, что у нас их всего десять штук на дивизию».

Было около 10 часов утра, когда я разыскал командование корпуса. Генерал Рябышев и бригадный комиссар Попель находились на северной опушке леса, перед болотистой речкой Слонувка. Здесь проходит шоссе на Лешнюв. По опушке от села Полове до села Пяски стояли развернутые в боевом порядке танковые полки дивизии генерал-майора Мешанина.

Предав донесение, я отъехал, по указанию генерала, к танкам Т-34, выстроенным по опушке леса вдоль шоссе и по северной окраине села Пяски. Из Лешнюва по опушке и селу била вражеская артиллерия. От танка к танку бегал командир полка подполковник Волков, на котором, как мантия, болталась за спиной надетая на одно плечо кожаная куртка. Я слышал, как сопровождающий его майор, вероятно, командир батальона, упрашивал подполковника уйти из-под обстрела.

— Товарищ подполковник, я сам обойду и второй раз предупрежу. Зачем вам рисковать, ведь стреляют.

Подполковник отмахивался от него, как от мухи:

— Э, дорогой, оставьте. Надо, чтобы перед атакой бойцы и командиры видели друг друга.

Подбежав к машине, он спросил выглядывавшего из люка командира:

— Живем весело?

— Весело! — отвечал тот.

— Добре, детка, добре. С тем же из боя приехать. По сигналу атаки откройте такой огонь по своему участку, чтобы там и чертям жарко стало.

Меня поразило, как быстро изменилось выражение лица этого командира танка от нескольких слов, которые бросил ему с улыбкой подполковник. Минуту назад он выглянул из люка с той связанностью и осторожностью в движениях, по которым сразу чувствуется, что человек первый раз под огнем. Он смотрел в ту сторону, откуда стрелял противник, с явной растерянностью, вертя головой вслед каждому пролетавшему снаряду. А теперь он улыбался такой же искрящейся, счастливой улыбкой, как и командир полка. Высунувшись из башни по пояс, уверенно расправив плечи, козыряя командиру полка, он говорит:

— Есть, товарищ подполковник! Жду сигнала.— И уже вслед ему кричит:— Я им такую жаровню устрою, что пусть только держатся,— Видимо, очень довольный своим ответом, он приказывает заряжающему: — Приготовь десять снарядов для беглого!

Подполковник уже у следующего танка:

— Смотри не лови зевака. После огонька чтоб вихрем перелетел мост и ворвался в Лешнюв, а там громи все, что заметишь вражеское.

— Та, товарищ командир, то я з нетерплячкою жду сигнала уже цилу годину! — медленно отвечает ему младший лейтенант.

С удобством устроившись в башне, он наполовину высунулся из нее своим могучим торсом. Чуть откинувшись назад, он опирался на согнутые в локтях руки и, видимо, не обращал ни малейшего внимания на пролетавшие снаряды. Рядом с ним во втором люке была видна маленькая голова заряжающего, поглядывавшего снизу вверх на своего командира и строившего уморительные гримасы.

— Ну и язык!— смеясь, крутит головой подполковник.

— Мий язык? — удивленно переспрашивает его командир машины.

— Непонятный, товарищ младший лейтенант Перепилица, вот что. Не разобрал, что вы сказали.

— А! — тянет Перепилица.— То вы мене не хочете понимать. А ось дайте сейчас сигнал в атаку и вы побачете, як мене с пивслова поймуть нимци! — не меняя позы, отвечает Перепилица. А то стой тут и нудьгуй.

— А Шилов здесь? — спросил его Волков.

— Здесь! Здесь! Здесь! — вместо Перепилицы поспешно ответил заряжающий, то поднимаясь над башней, то обрываясь вниз.

Видно было, что он волнуется и его ноги соскальзывают с упоров.

— Нэ торопысь!— прикрикнул на него Перепилица.

— Шилов, задачу знаете? — спросил Волков.

— Так точно, знаю: первым ворваться в Лешнюв, взять Лешнюв и наступать...

— Пидожди брать,— перебил его Перепилица.—Ты

лучше добре заряжай та наблюдай мне, а взять — экипажем возьмем, а не ты сам.

Это развеселило всех — и Волкова, и озабоченного майора, и подбежавшего к ним ротного, и меня с Никитиным.

Уже отходя к другой машине, подполковник предупреждает Перепилицу:

— Смотрите, младший лейтенант Перепилица, за вашей машиной буду наблюдать не только я, а, можно сказать, вся Европа.

— Давайте скорей сигнал, та хай весь мир дывится на меня.

— Хорошо, вашу просьбу уважу: скоро дам сигнал. Счастливого успеха! — сказал подполковник.

— Спасибо! — ответил Перепилица.

Внутри машины «спасибо», как эхо, повторили в три голоса остальные члены экипажа, которых мы не видели.

Скоро атака. Я подъезжаю почти вплотную к КВ Рябышева, останавливаюсь позади него. Рядом стоит Т-34 Попеля. Эти два танка — тяжелый КВ и средний Т-34 — я вижу всегда вместе.

Сейчас и комкор и его заместитель стоят за кормой попелевского танка. Рябышев диктует радиограмму в штаб фронта, а Попель, посматривая в бинокль за реку, что-то отмечает на своей карте.

Подъехавший к нам на БТ командир дивизии генерал-майор Мешанин, по-солдатски четко козыряя, докладывает генералу Рябышеву о готовности дивизии к атаке.

Посмотрев на часы, Рябышев говорит:

— Васильев больше чем на час опередил нас. По плану и нам время. Начнем?

— Начнем! — говорит Попель.

— Генерал Мешанин, на свое место,— приказывает Рябышев,— а мы с бригадным комиссаром будем наступать по шоссе на Лешнюв.

Генерал Мешанин умчался к себе. Я вылез из машины и подошел к корме КВ.

— Нехай ему неладно, жаркий будет день. Много сала даром пропадет,— говорит Попель, обращаясь к хмуро молчавшему Рябышеву и вытирая с лица струящийся пот.— А то б на колесную мазь пошла, тачанки в кавалерии, наверное, нечем сейчас смазать.

— Смотрите, товарищ бригадным комиссар, как бы немцы с вас сегодня все сало не вытопили,— смеется генерал.

— На войне все может быть,— отшучивается Попель.

— Даю сигнал атаки,— опять нахмурившись, сказал Рябышев и, подозвав комиссара штаба, приказал дать сигнал по радио и ракетами.