— А вы кто? — спросил я и невольно улыбнулся: уж очень настороженно поглядывал он на меня, не вынимая правой руки из кармана своей Кирзовой куртки с обгоревшими полой и рукавом.

Должно быть, оттого, что я улыбнулся, настороженность его сразу пропала, он весело крикнул оставшимся у танков:

— Свои!

Затем вновь обернулся, вынул руку из кармана и доверчиво протянул мне:

— Политрук Самойлов!

Я отрекомендовался.

— Какой части?— спросил его.

— Дивизии подполковника Аникушкина, слыхал такого?

— Нет, не слыхал. А это что за десант? — спросил я, показывая на танкистов.

— Немцы их танки подожгли, вот на двух этих едва унесли ноги. Увидев тебя, думаю все... попали на перекрестие...

— Откуда же здесь немцам быть? — спросил я.

Моя ирония не дошла до него.

— Как откуда? Да вон, в том селе, прямо к ним въехали. Не веришь? Майора Устинова спроси,— показал он на одного из своей группы.— Он начальник связи нашей дивизии и соврать не даст.

Неожиданность его аргумента меня рассмешила, хотя известие было далеко не веселым. «Вот тебе и два корпуса впереди»,— подумал я.

— Где же ваша дивизия?

— В том то и дело, что я сам ищу спросить кого.

— То есть?..

— А так... Понимаешь, поехали мы из Радзехува искать штаб фронта или корпуса. Радиосвязи нет, вот комдив и послал. Ездим, ездим, заскочили в Тернополь. Там командующий. Командующий говорит: «Обстановка серьезная, вот приказ комдиву». Приезжаем, передаем приказ. Комдив читает и говорит: «Надо корпус искать». Опять посылает нас. Опять мы едем, кругом ночь. Нашли село, где корпус стоял, приехали — гитлеровцы! Поцарапались немножко, броневик им разбили. Едем назад. Подъезжаем к Радзехуву. На шоссе стоит колонна разбитых танков. «Что за злые шутки»,— думаю, а тут уже крик: «Немцы слева, танки!» Стреляю, два подбил. Разворачиваюсь, отходим, а мне в борт снаряд. Машина горит. Выскочили, бежим в лес. Смотрю, в лесу два БТ из нашего разведбата, а на них экипажи с погоревших танков. Сели и поехали лесами. Выехали сюда. А теперь куда — не знаю,— и он тяжело вздохнул.

Я сказал, что видел много танков в Червоноармсйске.

— Наверное, наши! — обрадовался политрук.— Смотрите, друзья, немцы рядом! — прокричал он на прощанье, и его танки скрылись в лесу.

Напрасно я всматривался в бинокль в окраины села — ничего не увидел. Село точно вымерло. Вдруг над нами раздался пронзительный свист, точно ветер пронесся в верхушках деревьев. Второй раз просвистело, и дремавший в полуденной жаре лес содрогнулся от взрывов. Перелет. Бежим с Никитиным к танку. Из нижнего люка показывается голова механика-водителя Гадючки. Он свистнул и скрылся под звонко захлопнувшейся крышкой. Только мы успели вскочить в башню, как новый залп мин обсыпал наши танки.

Открываем ответный огонь. По нас бьет теперь и противотанковая батарея. Мы отходим за мост через Сытеньку. Решаем удерживать мост до подхода дивизии.

Наша рация, преодолев расстояние, связалась со штабной. Доносим, где находимся и где противник. Легкие танки его между тем смело подходят к охраняемому нами мосту. Это кстати дополняет нашу информацию. Первые два танка, пытавшиеся перейти мост, остаются на нем подбитые. Остальные, отстреливаясь, отходят в лес.

Вскоре подошло боевое охранение, заменило нас. Мы направились в Броды, где, как нам сообщили, расположился штаб дивизии.

Через местечко шла сплошная колонна танков, автомашин с пехотой и артиллерией. Это были части нашей дивизии, смешанные с частями дивизии, которая вчера где-то затерялась на марше. Командир корпуса ночью поехал от нас разыскивать ее. Вот и он сам. Я увидел его высокую фигуру на перекрестке, у ратуши, среди регулировщиков, направлявших части по их маршрутам.

У ратуши стояли знакомые дивизионные автомашины. Решив, что здесь находится штаб дивизии, я забежал в здание. В первой боковой комнате, в кресле у зеркала, сидел плотный, туго сбитый командир, он кряхтел и отдувался от шипевшей ему в лицо одеколонной струи пульверизатора, которым орудовал высокий, согнутый в дугу парикмахер.

— Хлопче! — не поворачиваясь, окликнул меня сидящий командир, принимая, видимо, за своего ординарца.— Доставай теперь чистую сорочку да переоденемся.

По голосу я сразу узнал Попеля, шагнул к нему, растерявшись от неожиданности, но он зыкнул на меня:

— Да не сюда, а в соседнюю комнату неси, вот еще недотепа!

— Зачем вам белье без ванны? — удивился парикмахер.

— Э! Чудак человек! Какая там ванна! Перед боем важно надеть чистое белье, а обмыться — в раю небесном обмоют,— сказал Попель, поднимаясь с кресла.

Я подошел к нему и доложил, что ищу штаб дивизии.

Узнав, что я с разведки, он стал подробно расспрашивать, где я видел немцев, где и какие встретил наши части. На прощанье сказал:

— Передай там хлопцам, нехай готовятся к большому бою!

Возвращаясь обратно, я увидел его стоящим на перекрестке дорог, там, где стоял Рябышев. Он сортировал колонну, направляя части в разные стороны, на свои участки обороны.

Сегодня у меня хороший день. По пути в штаб своей дивизии, в лесу, я наткнулся па штаб мехдивизии генерал-майора Баранова. В стройном, сухощавом, подтянутом генерал-майоре я узнал бывшего своего командира батальона по танковому училищу — полковника Баранова. Он тоже узнал меня, улыбнулся краешками сомкнутых губ и, подозвав к себе, протянул руку.

— Как чувствуете себя? — спросил он, оглядывая меня.

— Еще не как рыба в воде,— сознался я.— Много непонятного.

— Верю вам,— тепло сказал он.— Когда я молодым подпоручиком попал в 1914 году на германский фронт, мне все казалось непонятным, неразбериха какая-то, каша, думаю, пропадешь тут. Страшновато было, а потом разобрался, что к чему, и прослыл боевым офицером, с золотым Георгием познакомился.

Узнав, что я в танковой дивизии и не техникой занимаюсь, а командир, он сказал мне:

— Правильно сделали, поддерживайте честь нашего училища.

После этой встречи тепло стало на душе, как будто с отцом повидался Вспомнил все разговоры за день, подумал: посмотришь со стороны на то, что происходит, и решишь, что паника все куда-то мчатся, дороги забиты машинами, люди бродят туда-сюда, чего-то ищут, а приглядишься ближе, поговоришь с людьми и увидишь, что положение, конечно, сложное, трудное, обстановка очень неясная, но большинство относится к происходящему спокойно, как Кривуля, который уверен, что скоро все изменится.

Два обстоятельства не сулят нам ничего хорошего. Первое: вместо стойкой обороны мехкорпусов, под прикрытием которых мы должны сосредоточиться для наступления, застаем арьергарды их отходящих частей. Второе: марш и сосредоточение нашего корпуса в исходном районе происходили на виду немецких самолетов, которые беспрерывно бомбили нас до наступления темноты, и только лишь ее благодатная сень дала возможность перемешавшимся подразделениям разобраться и занять свои районы обороны.

И все-таки на душе радостное чувство: знаешь, где противник, куда он идет. Совсем не то, что раньше, когда казалось, что противник всюду.

Завтра мы будем наступать. Наконец-то начинаем воевать по-настоящему. Моя рота в горячке. Каждый экипаж копается в своем танке. Стучат кувалды, выбивая пальцы гусеницы, там затрещит мотор при пробной заводке, там воет вентилятор мотора, работающего на холостых оборотах, всюду бегают горластые техники, за которыми, как на поводу, следуют бензоцистерны.

К полуночи горячка спадает.

Мы с Кривулей сидим в танке, закрыв люки и включив боковой плафон. Кривуля бреется, стараясь разглядеть себя в узеньком металлическом зеркале смотрового прибора, в которое вмещается только четверть лица, а я ожидаю своей очереди. Бритвой Кривули пользуется несколько экипажей. После меня будут бриться Никитин и Гадючка, а пока они меняют белье, подшивают воротнички.

Кривуля требует, чтобы все подготовились к завтрашнему дню так, как подготовляются к великим праздникам.