Стрельба вспыхнула, когда группа Митракова была уже в совхозе. Ворвавшись на своем танке в совхоз следом за моряками, мы услышали стук кувалд и только по этому стуку обнаружили в кромешном мраке и дожде две машины Никитина. Они стояли рядышком у силосных башен. Совхоз был уже в наших руках, стрельба шла где-то левее.

— Ну как? — спросил я Никитина.

— Теперь ничего, сразу отлегло, как услышал: «Полундра, товарищи! К башням!» Ну раз к башням, значит, к нам на помощь! — возбужденно смеясь, сказал он.

У обоих танков были разорваны гусеницы. Их подорвали вражеские гранатометчики в самом начале боя. Чтобы не подпустить гитлеровцев к машинам, экипажи развернули башни в противоположные стороны и отстреливались из пушки и пулеметов, пока один пулемет не замолк, израсходовав все патроны. От огня батальонных орудий противника танки спасла дополнительная броня. Пострадали только механики, собиравшие во время боя гусеницы. Оба они ранены. На одном танке гусеница была уже собрана, готовились натягивать, но снаряд снова разбил ее.

— Где-то была небольшая надежда, что выручат, но это так для ободрения, а рассчитывали мы только на свои мозги и руки, — сказал мне Никитин.

Экипажи были в приподнятом настроении, суетились вокруг машин, каждый старался делать все сам, никто не хотел, чтобы ему помогали. Все меня уверяли, что если бы во второй раз гусеницу не разбило, они бы вырвались отсюда сами, без помощи.

Когда мы вернулись на НП командира полка, Осипов был уже там. Он пил чай, наливая его в стакан из кипящего в печурке чайника, с наслаждением прихлебывал и слушал начальника штаба, рассказывавшего обо всем случившемся.

— А почему вдруг так сразу решили, не подождали меня? — спросил Яков Иванович, исподлобья взглянув на комиссара.

— Тут причин много было, — заговорил Митраков. — Непогода, передвижение скрыть можно было…

— Стоп! — перебил его Яков Иванович, прихлопнув ладонью по самодельному столику так, что чай выплеснулся из стакана. — Все это я слышал. Правильно! Именно тогда, когда противник не ждет — в ливень, в бурю, в ад кромешный!.. Но все-таки, как вы решились на такой риск? — почти оголили левый фланг…

Митраков и начальник штаба переглянулись, чего-то, видимо, не понимая, или, может быть, один надеялся, что ответит другой. После короткой паузы, во время которой Осипов не спускал глаз с комиссара, Митраков сказал в недоумении:

— Яков Иванович, но ведь танкисты остались там в окружении, и боеприпасы у них на исходе были…

— Так чего ж ты крутишь, комиссар! — усмехнулся Осипов. — Так бы и говорил сразу, а то тактике меня учишь. Какая бы погода ни была — выручать людей надо… Здорово получилось, Володя! — сказал он и опять с наслаждением стал прихлебывать горячий чай.

Первый раз при мне Яков Иванович назвал своего комиссара по имени. Кажется, теперь отношения командира и комиссара установились уже прочно. Это — отношения старого учителя и способного, прилежного ученика или даже отца и сына, отца, заботливо помогающему сыну при первом трудном жизненном испытании. Слишком велика разница и в их военном опыте и в их партийном стаже, чтобы официальное равенство в положении могло стать фактическим. Очень чувствовалось, что комиссар волновался, боялся, что он потеряет доверие Осипова, если до его возвращения не удастся овладеть совхозом.

На завод прибыли тягачи, которые мы должны были переделать в танки. Приехали начальник и комиссар отдела, чтобы решить вопрос о форме будущего танка. Конструктор снимал замеры с тягача, а мы занялись зарисовкой эскизов. Все эскизы оказались почти одинаковыми. Это и понятно: форму танка определяла форма тягача.

— Делаем два пробных! — торжественно сказал подполковник.

— Ничего, что будут пугало по виду, — даже хорошо, — поддержал его Костяхин.

Будущий танк решено назвать в честь завода «Январцем». Слесаря тут же начали ломать кузова тягачей, мастера размечать броню. Для ускорения выпуска двух первых пробных машин мы решили поставить на них башни со старых полностью разбитых Т-26 с 37-миллиметровой пушкой. К принятию этого решения нас побудило и то, что инженер с военно-морской базы заявил:

— На базе 37-миллиметровых снарядов некуда девать — горы!

И вот наши первые два «Январца» готовы. Немного беспокоило, что они получились слишком высокими, неуклюжими. Не терпелось испытать их. До стрельбища машины дошли благополучно, но там на первом же небольшом косогоре одна машина опрокинулась набок.

Все, от слесаря до конструктора, кинулись к нашим первенцам и стали выискивать, где что можно срезать, где и что изменить.

Ко всему этому 37-миллиметровые снаряды, которые нам привезли из порта, оказались зенитными. Они совершенно негодны для старомодных пушек, стоящих на Т-26.

— На базе только такие снаряды, — упавшим голосом заявил инженер, привезший их.

У танков собрался весь завод и весь состав авто-бронетанкового отдела штаба. Долго спорили и решили, что конструкцию танка надо в корне изменить.

Когда новый эскиз был утвержден, на завод приехал контр-адмирал.

— Поставить вместо пушек пулеметы и оставить пока в таком виде. Сделаете партию новых, переделаете и эти! — приказал он.

Каких только танков нет у нас на заводе: от первых образцов танкетки Т-27 и двухбашенного Т-26 до последнего типа БТ-7.

— Столпотворение! Каждой твари по паре! — говорил Микита.

Во время последней бомбежки территории завода мы с ним сидели в пустом корпусе БТ-5 и горевали, что для старых машин, таких, как БТ-5 и БТ-2, у нас нет даже запасной гайки, а вот для БТ-7 мы имеем полтора десятка запломбированных моторов М-17, но корпусов этих танков уже нет — восстанавливаются последние три машины.

И вот меня осенило: а что, если попробовать поставить моторы М-17 в коробки БТ-5. Я поделился этой мыслью с Микитой. Он долго глубокомысленно молчал, а потом начал рассказывать, как он стал бригадиром трактооной бригады и как два трактора, ЧТЗ-60 и ЧТЗ-65, в самый разгар весновспашки вышли из строя.

— Подивился я на оба трактора, и пришла в голову мысль: взять сработавшуюся шатунно-поршневую группу дизеля ЧТЗ-65, подогнать колечки вручную, подшабрить подшипники и поставить на ЧТЗ-60. «Нехай, думаю, судят за раскулачивание, а план весновспашки выполним». Ночью поработали, на утро новый сборный трактор пошел на пахоту… Так вот я и думаю, велика ли разница в размерах моторного отделения БТ-5 и БТ-7, а также и моторов…

Я поручил Миките произвести замеры. Хотелось поскорее узнать результаты, но как только кончился авианалет, за мной заехал Костяхин и повез меня на южный сектор, где противник подбил два наших танка.

— Хоть из огня, но надо вырвать, — сказал мне Костяхин. (За каждым танком на передовой он следит лично.)

Оба танка были подбиты на участке полка имени Степана Разина. Фашисты прорвались через боевые порядки этого полка. Его разрозненные подразделения отошли в кукурузное поле, под высотку. На высотке — НП командира полка. Там мы застали генерала Орлова и полковника Кудюру. Они сидели, спустив ноги в окопчик. Генерал стремительно чиркал карандашом по карте полковника. С Костяхиным он разговаривал сначала через плечо, сердито и торопливо. Оказалось, что от наших подбитых танков ничего не осталось — сгорели.

— Ну кто так воюет, ну кто? — заговорил генерал, когда Кудюра, свернув карту, побежал к своей машине. — Есть угроза на одном участке — вы туда взвод, противник на другом нажмет — вы туда взвод. У вас везде понемножку, а результат-то какой? — Никакого!.. Вот скажите, вы академию кончили, вам доказывать не надо, что нельзя так воевать, разве это решение задачи, если ваш танковый взвод, придя на помощь полку, в лучшем случае поможет ему остановить продвижение противника? Это же убожество! А почему бы не оглушить противника танковым кулаком, отшвырнуть, да так, чтобы он не досчитался трех четвертей своих костей, чтоб следующий раз шел в атаку полумертвый от страха и чтоб ваш второй удар сделал из него месиво…