Проснулась ночью. Точнее, меня безжалостно вырвало из сна.

Тёмную фигура увидела сразу. Демьян, прислонившись к подоконнику, стоял, сложив руки на груди, и неотрывно смотрел на меня. Сверлил пристальным взглядом.

«Моральный урод явился навестить урода во плоти? Мило! - даже чуть приподнялась на подушку. - Ой, только жалости не надо. Её мне сполна хватает», - глумилась, хотя было совсем не до горькой потехи.

«А чего не хватает?» - ровно отозвался Демьян.

«Свободы... Мне кажется, я её заслужила, не находишь? Ты поиграл всласть, развлёкся от души, а теперь, всё! Кукла сломалась».

«Ещё будет сделано несколько операций», - сухо сообщил кукловод.

«О, и я стану прекрасней, чем была?» - не удержалась от сарказма.

«Я могу вернуть тебя прежнюю... внешне, - добавил после заминки. - Но не буду, ведь тогда ты потеряешь себя внутренне».

«А сейчас себе принадлежу? - удивилась без желчи. - Я твоя марионетка. Сломанная, изувеченная фантош».

«Если обращу, станешь сучкой, как и все другие, которые бегают и вылизывают за мной следы. Я этого не хочу...» - попытался донести правду Демьян.

«Какая милая перспектива, стать ещё больше зависимой от тебя. Одержимой настолько, что единственное название, которое будет мне подходить: сучка! Или чудовище, которое будет приковано к постели и которое не сможет без слёз на себе смотреть, - наигранно задумалась. -Монстр или сука? Хм, что же выбрать? Прямо колесо фортуны».

Демьян даже не старался приблизиться, продолжал подпирать подоконник и, не мигая смотреть.

«Если в тебе осталось хоть немного человеческого, а уровень цинизма и низости не перевалил за черту пожизненный ублюдок, ты не посмеешь этого сделать, - холодно рассудила, чуть обдумав. - Оставишь меня такой... Чтобы видела себя в зеркале и помнила о случившемся. Чтобы ненавидела не только себя, но и тебя... до конца моей жизни!»

«Тебя подлатают», - прозвучало до мерзости мягко.

«Я не уверена, что моя семья сможет себе это позволить...» - отозвалась безлико.

«Не волнуйся о деньгах».

- Нет! - зло шикнула в голос. - Не смей! Ни копейки... Если посмеешь, я найду способ как тебе отомстить... Просто уйди! Уйди из моей покалеченной жизни! Остатков жизни...

- Не ставь на себе крест, многое поправимо.

- Ты не слышишь?! - отчеканила гневно. - Я прошу подправить лишь одно недоразумение твоей жизни - оставить меня в покое!

Во мраке глаз Демьян полыхнуло золото, взгляд стал упрямым и решительным.

Не отпустит: вцепился бульдожьей хваткой и не успокоится, пока со света не сживёт... Я устала! Я так устала. От споров, глупых слов, понимания, что обречена.

«Начинаю сомневаться в том, что в тебе есть хоть капля человеческого», - обронила сухо.

«Тебе нужно побыть одной. Подумать...» - с таким знанием дела сообщил Демьян, что вновь не вытерпела:

«Тварь! Ты - тварь... Жизнь мою уже забрал, не смей лишать последнего - смерти! Прочь из моей головы! Отдай меня себе!» - это уже мысленно вопила, задыхаясь от переизбытка чувств.

И он отдал. Щелчком пальцев. Я тотчас поняла, что свободна.

Демьян посмотрел с какой-то щенячьей жалостью, граничащей с нежностью и даже моля о прощении...

«Мне этого не нужно. Я не хочу!» - Порывисто отвернулась, сложив руки на груди. Впервые за долгое время могла себе это позволить в его компании кукловода.

Когда повернулась, его уже не было.

Теперь я была свободна...

Вот только испугалась. Испугалась так сильно, что начала реветь. Навзрыд, да в голос. Истерика накрыла с головой: я выла зверем, ведь теперь не знала, что мне делать. С собой! Со свободой! С искалеченной жизнью!

В палату прибежала медсестра и опять вколола лекарства. Мне начинало нравиться этот состояние, всё больше понимала наркоманов.

Через несколько месяцев реабилитации, заявился Эпштейн. Я была так удивлена, что не могла ответить на банальное и учтивое:

- Привет. Надеюсь, не против, что я заглянул? И то, что на «ты»? Сейчас мы не у меня на сеансе, поэтому себе позволил перейти...

- Да, конечно, - наконец, подала голос и улыбнулась, как можно милее, если такое понятие применимо к моей внешности.

- Я присяду? - Шлёма, кивнул на стул рядом с койкой.

- Да, конечно, - вновь отозвалась рассеянно.

- Я пришёл не как специалист, - начал просто и без предисловий мужчина. - Я пришёл, как хороший знакомый, который надеется на нечто большее... Как минимум на твою дружбу, - добавил с очаровательной улыбкой.

Аж перехватило дыхание:

- Вы сами понимаете, что говорите?

- Да. Хочу, чтобы ты меня теперь воспринимала, как друга. Как друга, который трепетно к тебе относится и который переживает. Не за тебя, не за твоё самобичевание, а за детей. Твоих детей, - повторил значимо и так проникновенно, что по коже мурашки побежали.

- А что с ними? - нахмурилась.

- Дело в том, что при живой матери, у них её нет! - рубанул грубой правдой.

- Я есть, - поспешила оправдаться, хотя звучало жалко, - просто больна и лечусь...

- Ты не лечишься, - отрезал сухо Эпштейн. - Ты просто лежишь в больнице и принимаешь то, что прописывают.

- А в чём разница? - недопоняла, хотя скорее, делала вид.

- В упорстве и желании встать побыстрее на ноги! - хладнокровно резюмировал мозгоправ.

- Я... - замялась, ощущая его дикую правоту и свой откровенный самообман. - Мне сложно. Больно, нужно свыкнуться...

- Вот что, - коротко кивнул Эпштейн. - Я поговорил с лечащим врачом, и он согласился, что прогулка тебе будет полезна.

- Гулять? Я?! - ужаснулась не на шутку и даже попыталась одеяло до подбородка дотянуть.

- Всё! Хватить хандрить! - внезапно ожесточился Эпштейн. - Ради бога, как маленькая девочка. - Из пакета, который оставил возле койки, вытащил легинсы, пуловер, балетки и аккуратной стопочкой положил на стул, на котором только что сидел.

Несколько секунд смотрел на недоуменную меня и, видя, что не шевелюсь, шагнул ближе. Рывком сорвал одеяло и, не обращая внимания на мой больничный прикид - нагое тело, едва прикрытое хлопчатобумажной сорочкой, с решительным видом потянулся.

Вот тут я запротестовала:

- Нет-нет, пожалуйста, мне стыдно... Да как вам не стыдно?

- Мне? - подивился Шлёма. - Нисколько... Я слишком тебя уважаю. Поэтому не позволю себя загубить! И если для этого придётся тебя встряхнуть, это сделаю. Без зазрения совести.

- Я сама! - взмолилась, когда он опять попытался избавить меня от сорочки... Или сорочку от меня...

- Совсем другое дело, - довольно кивнул психотерапевт и нажал на кнопку вызова медсестры. Уже через минуту к нам вошла девушка.

- Помогите Милене одеться, - скомандовал Эпштейн, и медсестра без лишних слов поспешила выполнить поручение. - Я буду ждать в коридоре, - резюмировал Эпштейн и вышел.

Екатерина, медсестра, с натянутой улыбкой помогала одеваться. На вопросы отвечала односложно, а когда я была готова, сухо бросила:

- Сейчас вашего друга позову, - покинула палату без лишнего шума. Тотчас заглянул Шлёма. Усадил на коляску, которую успел раздобыть, и повёз к выходу, ведь мои ноги были, мягко говоря, не в форме.

Уже на улице чуть не задохнулась от счастья. Как же давно не пьянела от свежести поздней осени?

Эпштейн не говорил, лишь странно улыбался, словно знал нечто такое, что не видела и не ведала. Усадил в дорогую машину, сложил коляску и убрал в багажник. Сел на водительское место и мы тронулись.

- И? - меня одолевало желание знать, что будет дальше. - Куда едем?

- Секрет, - загадочно обронил психотерапевт.

К моему удивлению, миновали город: кафе, рестораны, торговые центры, кинотеатры, парки... Немного проехались по основной трассе и свернули на отворотке к закрытому пансионату для душевнобольных. По крайней мере, так успела прочитать на большой вывеске.

- Зачем? - настороженно покосилась на знакомого. - Хотите меня по-дружески в психушку определить?