— Ты мертва. Проклятая Шестая, светлая вояжна Хризокола Ланстикун мертва. Единый видит, у меня не было иного выхода. Ты можешь злиться, играть в молчанку, строить планы мести, летать на воображаемых крыльях или заниматься другой дурью, но это не изменит того, что ты мертва. Мертва для всех, кроме меня. Я дал тебе новую жизнь и новое имя, потому что люблю и хочу спасти даже вопреки тому, что ты уже успела натворить… Неважно. Важно совсем другое. Со смертью Хризоколы Ланстикун многое изменилось. Теперь Орден Пяти определил на роль Шестого твоего брата Антона…

Я ожидал чего угодно, но только не этого. Люба расхохоталась, уткнувшись лбом в колени.

— Они… — задыхаясь от смеха, выдавила она, — идиоты… они поверили… что я… мертва?… Ох… не могу!..

— Поверили, — несколько уязвленно огрызнулся я. — Еще как поверили. И теперь ищут твоего брата. Кстати, я знаю, где он… Анджей Остронег из Льема!

Хохот захлебнулся и мгновенно стих. Люба подняла голову и посмотрела на меня так, что я обеспокоенно заерзал в кресле. Как будто дикая кошка готовилась к прыжку, чтобы вцепиться в горло жертве.

— Спокойно! Я хочу защитить его и его жену… сиятельную княжну Юлию.

Безумица скрипнула зубами.

— Пузатая дрянь!..

— Люба, ответь мне, только честно. Он действительно твой брат по крови?

Она раздосадовано пожала плечами, и я торопливо отвел взгляд от такой до боли знакомой родинки. Подавленное желание давало о себе знать.

— Понятия не имею, грешил мой папочка с местными крестьянками или нет, — ответила она. — Но Шестая — это я! Хоть Люба-Любочка, хоть тыква-тыквочка, но Шестая!

Я покачал головой.

— Уймись, тыквочка. У меня есть план, как пустить Орден Пяти по ложному следу. И если ты будешь вести себя хорошо, я с тобой им поделюсь…

Она вдруг в одно мгновение оказалась рядом со мной, но не напала, нет. Как ласковая кошечка льнет к хозяину, так и Люба оказалась у моих ног, нагая, прикрытая лишь золотом длинных кудрей и повязкой на бедре.

— Тиффано, отпусти меня, пожалуйста… Я буду очень хорошей девочкой…

Люба скользнула рукой у меня по ноге, пальчиком вывела на колене незамысловатый узор, от которого бросило в жар, а потом поднялась выше и…

— Прекрати!.. — я хотел оттолкнуть ее, но моя рука замерла, едва коснувшись плеча безумицы.

— Я сделаю все, что захочешь… — она потерлась щекой о мое колено и подобрала волосы, обнажив шею с хрупкими позвонками, которы мучительно хотелось поцеловать.

Я прикрыл глаза, с ужасом обнаружив, что голос пропал, а плотское влечение сделалось нестерпимым. Безумица обвила меня подобно ядовитой змее, чей яд так желанен и парализует свою жертву.

— У меня… — выдавил я, — особые желания…

— Чего же ты хочешь? Говори. Не стесняйся… Я все умею, все сделаю… — в ее голосе появились бархатные нотки, от которых в теле разливалась сладкая дрожь.

Господи, дай же мне силы… Я погладил ее по голове и за подбородок заставил поднять ко мне лицо, чтобы заглянуть в эти до одури громадные серые глаза. Клубящееся в них безумие было подобно ушату холодной воды.

— Я хочу, чтобы ты меня вспомнила, Люба.

И уловив в ее глазах досаду и растерянность, я добавил:

— Да, вот такой я… извращенец.

Отодвинув ее от себя, я на негнущихся ногах пошел прочь.

Решетки поставили на следующий день. Моя пленница вела себя на удивление смирно, сбежать не пыталась, все утро просидела в библиотеке. Уж не знаю, читала или делала вид, что читает, есть не просила. И вот последнее меня очень обнадежило. Однако есть ей все равно требовалось, поэтому обед я принес сам — разделить с ней трапезу и проверить, что с ее тенью.

Люба сидела в кресле с книгой в руках, подобрав ноги под себя и кутаясь в одеяло. Тень послушно повторяла ее позу на полу. На мое приветствие отлика не было. Безумица принципиально не замечала меня все то время, пока я гремел посудой и выставлял из ящика на стол в библиотеке разные вкусности, которые вардовый кашевар наготовил специально для нее.

— Кушать подано, — наконец объявил я. — Кстати, если пообещаешь не устраивать поджогов и не баловаться с огнем, разрешу растапливать камин.

Она наконец отложила книгу и прищурилась:

— И ты поверишь моему слову?

— Конечно. Ты же его держишь. Садись обедать.

— Я не голодна.

— Хм… Нет аппетита? Раньше помнится…

— Тиффано, — резко оборвала она меня. — Что ты от меня хочешь? Отыметь? Вот она я, давай. Сделаю все, как тебе нравится, исполню любую прихоть.

Я вздохнул и постучал ложкой по исходящей паром тарелке.

— Люба, бульон стынет. Иди ешь.

— Я не хочу.

— Иди ешь! — повторил я. — Через «не хочу». Изволь исполнить такую мою прихоть, ладно?

Она скрипнула зубами и перешла с кресла на диванчик рядом со мной. Подвинула тарелку, демонстративно съела пару ложек бульона, потом пробормотала:

— Странный вкус… Подливаешь мне вино, Тиффано? А… Я поняла. У тебя все получается, только когда я мертвецки пьяная лежу и не сопротивляюсь, да?

Я поперхнулся бульоном и закашлялся.

— Сдурела? — просипел я. — Больно надо о тебя руки марать!

— Хм… Так ты только руками можешь, да?

У меня начисто пропал аппетит.

— Ну хватит! Люба, я просто хотел с тобой поговорить, спокойно поговорить! Без вот этих пошлостей, издевок и подначиваний. Но если ты… Видит бог, я просто уйду, и ты останешься одна гнить в своем безумии! Разберусь с Антоном без тебя!

С этими словами я бросил ложку, отодвинул тарелку, встал и пошел к балкону.

— Подожди, — догнал меня ее голос. — Я больше не буду…

Чуть помедлив, она добавила:

— Больше не буду перечить.

Я остановился и повернулся к ней:

— И все съешь.

Она скривилась, но молча и быстро съела весь бульон, потом отложила ложку, скрестила руки на груди и стала смотреть, как ем я. Я же не торопился. Однако стоило мне отодвинуть тарелку, как Люба заговорила:

— Ты убил меня, оболгал после смерти и украл даже те крохи славы, что мне полагались. А еще ты поставил под угрозу жизнь моего брата. Я хочу знать, зачем. Мне кажется, я имею на это право.

Легкий вызов в голосе, горделиво поднятый подбородок и недобрый серый туман в глазах. Я кивнул головой.

— Да, имеешь. И я тебе уже сказал, почему это сделал. Потому что люблю и хочу спасти, а не…

— Спасти? — лед в ее голосе, казалось, падал мне за шиворот и царапал кожу. — От чего же?

— От Источника. Орден Пяти собирался отправить тебя в Источник как Шестую, чтобы ты… Что тебе известно о проклятии Шестого?

Она молчала, буравя меня взглядом. Ее изящные пальцы вцепились в чашку с горячим чаем.

— Хорошо, я спрошу иначе. Что тебе известно о твоей предполагаемой прапрапрабабке Хризолит Проклятой?

Люба продолжала молчать.

— Мы, кажется, собирались поговорить… Разговор предполагает участие двоих. Но если ты не хочешь… — я пожал плечами и сделал движение, как будто собирался встать.

— У Любы есть прапрапрабабка? — с неподражаемой интонацией протянула она.

— Хватит! Хорош паясничать. Все серьезно. Проклятие Шестого заключается в том, что он или она носит в себе всю память прошлого, все знания и все… совершенные людьми грехи. И колдовство. Те колдуны, с которыми ты сталкивалась, никуда не девались… В смысле, их демоны никуда не исчезали. Они накапливались в Шестой, чтобы потом… очиститься в Источнике.

По ее губам скользнула бледная тень улыбки. Не ядовитой ухмылки, а именно улыбки, печальной и какой-то вымученной. Люба кивнула, подтверждая мои догадки.

— Но… — продолжил я, тяжело сглотнув, — Шестые из Источника не возвращались. Никогда. Хризолит Проклятая нарушила традицию. Ее насильно пытались отправить в Источник, и город Неж накрыло безумие. Ты же помнишь ту балладу про стрекоз…

Люба вздрогнула и расплескала горячий чай себе на колени.

— Вот демон!.. — она откинула одеяло, в которое была укутана, и схватила со стола салфетку.