– Никто не обречён жить во грехе, обладая разумом и речью, – покачал головой Атри. – Да, некоторым труднее идти путём добродетели, но Всевышний милосерд, и всюду простирает свою любовь и дарит надежду. Переступи порог, дочь Датака, мы рады тебе.

– Да, сестра, мы тебе рады, – Анасуйя, к изумлению и смущению Датаки, и к восторгу Сомы, обняла ракшаси и повела её через двор ашрама к реке – ведь, прежде чем садиться за стол, нужно принять омовение, а чудище, кажется, никогда в своей жизни не купалось.

– А ты, Сома, должен быть наказан – за то, что доставил волнение матери, – проворчал риши без злости. – Хотя ты сделал доброе дело, приведя эту ракшаси к жажде знаний и человеческого общества, всё же не должен ты пугать мать. Понимаешь, сын?

– Да, папа, – Сома широко улыбнулся, отчего его братья невольно заулыбались, да и сам Атри вынужден был отвернуться, чтобы ненароком не простить мальчугана. «Дисциплина, – подумал мудрец, сдерживая улыбку. – Только строгая дисциплина способна ввести Сому в границы».

...Сцена сменилась – начался другой сон. Спустя несколько месяцев риши Атри с сыновьями всё так же прилежно посвящал своё время медитации, Анасуйя же копалась в огороде с какой-то женщиной средних лет, тоже одетой как отшельница. Сомы не было видно, но вот и он вскоре появился, со своим заливистым колокольчатым смехом. На этот раз с Сомой был аскет – очень худой, покрытый пеплом от кремаций, в одной набедренной повязке. Волосы его, густые и тёмные, были завязаны на макушке пучком с сухими плодами рудракши. Лицо аскета заросло бородой, и трудно было сказать, сколько ему лет на самом деле – может, пожилой, а может, и молодой. Аскет опирался на посох, к которому был прикручен дамар – двусторонний барабанчик.

– Мама! Я привёл гостя! – закричал Сома с порога. Анасуйя, уже ничему не удивляясь, подошла поприветствовать аскета, но, вглядевшись в нищего, бросилась ему в ноги:

– Господь! Это вы!

– Тише, тише, не нужно шума, – улыбнулся Шива, а это был он, в образе аскета, и поднял женщину. – Обычных приветствий вполне достаточно. И не стоит отвлекать риши Атри от медитации – обещаю, я дождусь его.

– Так вы останетесь надолго, Господь? – вымолвила Анасуйя дрожащим от радости голосом. – Мой муж не простит, если я немедленно не позову его к вам! О, Господь, вы такой добрый!

И, усадив аскета под навес, Анасуйя дала указания сыну:

– Сома, пойди к отцу и братьям, скажи, что дело важное, пусть идут все сюда! Я пока приготовлю еду.

Когда риши Атри с сыновьями подошёл к навесу, они тотчас всё поняли и стали приветствовать своего Господа. Анасуйя принесла еду, женщину тоже позвали. Сома уселся на колени матери, не давая ей суетиться вокруг мужа и гостя, и ел из её рук. Впрочем, все в этой семье любили кормить самого младшего – и отец, и Дурваса с Даттареей, и отшельница делали это с явным удовольствием. Приглядевшись, можно было с трудом узнать в женщине ракшаси Датаку. Общение с людьми явно пошло ей на пользу: когти исчезли, клыки тоже, глаза стали обычного размера, да и вся она, вымытая и расчесанная, уже не походила на лесное чудовище. После еды юношей и женщину отправили поиграть с Сомой, а Шива, наконец, приступил к расспросам о детях.

– Дурваса резкий, легко гневается, но вдумчивый, – делились наблюдениями Атри и Анасуйя. – Учим его направлять гнев прежде всего на собственные недостатки. Даттарея – очень спокойный, любит размышлять, используя разум и собственные наблюдения. А Сома… Он лёгкий, нежный, приносит много радости нам с Анасуйей. Но слишком уж лёгкий – не только в смысле веса, прямо страшно, что однажды сильный ветер его куда-нибудь занесёт, но и в смысле внимания и чувств. Он не может ни на чём сосредоточиться надолго и слишком легко воспринимает происходящее – ни слёзы, ни страх, ни печаль ему неведомы. Только радость и смех. Но как может быть настоящая радость без горечи, Господь? Я боюсь, что, не зная боли, Сома не узнает и подлинной радости, и освобождения.

– У вас очень хорошая семья, риши Атри, госпожа Анасуйя, – улыбнулся покрытый пеплом Шива через бороду. – Видно, как вы все любите друг друга и поддерживаете. Со временем все проблемы найдут своё решение. А сейчас мне нужен Сома для одного дела. Обещаю вернуть вам его очень скоро, в целости и сохранности.

– Как вам будет угодно, Господь, – и Анасуйя подозвала своего младшего сына.

– Пойдёшь с Господом, сын, – велела Анасуйя, и Сома закивал головой, с любопытством оглядывая отшельника. – Делай всё, как он скажет, и постарайся уж не отвлекаться.

– Хорошо, мама, – послушно сложил руки мальчик, в этот момент – сама благонамеренность. Но риши слишком хорошо знал своего сына, чтобы поверить, что его намерение быть послушным долго продержится.

– Вот, возьмите в дорогу, – Анасуйя уже собрала узелок с едой. – Господь, если Сома расшалится, есть только два способа его успокоить. Нужно или опустить его в воду, или спеть что-нибудь тихое.

– Мама, я уже скучаю по тебе, – заявил вдруг малыш и крепко прижался к ногам Анасуйи, обняв её за талию.

– Я никуда не денусь, сынок, буду ждать тебя прямо здесь, – жена мудреца погладила сына по голове, поцеловала в макушку. – Иди, не заставляй ждать Господа. А потом расскажешь мне, что вы делали, ладно? Я уверена, это будет очень интересная история!

– История! – Сома тут же отлип от матери и запрыгал вокруг усыпанного пеплом Шивы. – А куда мы идём? Это далеко? Кто там живёт? Почему ты весь в грязи?

Шива улыбнулся и двинулся от ашрама мудреца Атри, по дороге отвечая на вопросы мальчика.

– Это не грязь, Сома, это пепел с мест кремаций, – общение с малышом явно доставляло Шиве удовольствие. – Знак отречения от мирского. Идём мы в одно место царства Матси, для меня – недалеко, а для тебя может быть далековато, но ничего, когда устанешь – я тебя понесу. Живут в том месте разные люди – и бедняки, и богачи, и даже сам царь там живёт.

– Такие разные люди живут в одном месте? – удивился Сома. – Мама говорила, что бедняки живут в простых домиках, вроде как наш, а богачи и цари – во дворцах. Я ещё никогда не был во дворце! А ты?

– Был, не раз, – усмехнулся Шива. – Но радости мне это не принесло. Ты прав, обычно бедные и богатые живут в разных местах, хотя и в одном царстве. Но есть два места, которые не делают различий. Первое – это место кремации, конечно. Знаешь, почему?

– Потому что, бедный человек или богатый, грешник он или праведник, тело его становится пеплом в любом случае, да?

– Именно так, Сома. Посмотри на меня – можешь ли сказать, какой пепел покрывает моё тело – богача, нищего, или же царя?

– Не могу, – покачал головой мальчик, внимательно посмотрев на пепел, он даже растёр щепотку между пальцами. – Это просто пепел.

– Да! Поэтому место кремаций – место, не делающее различий, а я люблю такие места. Что до второго места – мы уже скоро придём туда, и ты сам всё увидишь. И поймёшь, что нужно сделать.

Скоро Сома устал, и Шива посадил его себе на плечо. Но и там мальчик продолжал задавать бесконечные вопросы и вертеться, так что Шива стал опасаться, что невесомый ребёнок вспорхнёт, как птица – и ищи его потом!

– Хочешь поиграть моим дамаром?– спросил Шива, вспомнив слова Анасуйи. Он решил, что ритм вполне может успокоить Сому, хотя бы до тех пор, пока они не достигнут места.

Сома не отказался, и они проделали оставшийся путь под разнообразные мелодии, которые малыш со смехом выстукивал на барабанчике Махадэва.

– Шестьдесят четыре искусства подарила ему Сарасвати, – бормотал Шива. – Кажется, хватило бы и двух-трёх…

– Какой очаровательный ребёнок, – произнесла дэви Чхая в Сурья-локе, и все матери-дэви громко с ней согласились, включая Шачи.

– Он был таким же очаровательным, соблазняя супругу уважаемого гуру Брихаспати, – проворчал Индра. И тут же, поняв, что сказал нечто двусмысленное, поспешно добавил. – Я имею в виду, что все дети милы. Но когда вырастают, то становятся очень разными взрослыми.