— Слушай, Ирка, хотел предложить тебе встречаться, — Вовка лениво ополоснул стакан водой, и развернулся ко мне. Он как-то нервно переминался с ноги на ногу, а его глаза горели каким-то фанатичным блеском. Он совершенно не был похож на влюбленного, и даже на заинтересованного не походил. Но что-то его явно беспокоило.

На меня навалилось все сразу, и открытие о том, что передо мной Лукас, и обман подруги, и теперь вот еще это предложение. Честно говоря, я не верила в то, чтобы Вовка мог всерьез мной заинтересоваться. И когда говорила об этом Лизке, ни капельки не лукавила. И вот теперь я удивленно уставилась на молодого человека, ожидая каких-то объяснений. Но он ничего объяснять не собирался, прошел в комнату, резко уселся на мою кровать, а я поразилась этой наглости, медленно следуя за ним по пятам по нашей квартире, в которой он чувствовал себя как дома.

— Нет, Володя, — я едва не назвала его именем моего кузена, но вовремя исправилась. — У меня уже есть друг.

Я постаралась сразу же расставить все точки над и, хотя, на мой взгляд, это было лишнее, так как я сильно сомневалась в мотивах предложения Вовки. Но на него мои слова произвели почему-то обратный эффект, он вскочил, приобнял меня за талию, заваливаясь вместе со мной обратно на кровать.

— Брось, Ирка, если ты имеешь в виду того крутого чувака, с которым мы тебя встретили, то Лизок мне все рассказала, это твой шеф. А у тебя вообще мужика не было, оттого ты такая … серьезная, — подбирая слова, усмехнулся он, второй рукой начиная шарить по моим ногам. — Но мы сейчас это исправим…

Я не знала, что меня сейчас волнует больше, Лизкина болтливость или же навязчивые действия Вовки. Одно радовало, что я была в джинсах, как пришла с прогулки по парку, так и не переодевалась. Грубая ткань мешала ощутить всю полноту неприятных прикосновений. А с Лизкой я потом поговорю.

— Вовка, — я старалась придать своему голосу как можно больше строгости, — даже если бы у меня никого не было, я не стала бы с тобой встречаться.

— Неужели я тебе совсем не нравлюсь? — улыбнулся во все лицо Вовка, наверное, надеясь меня покорить своей неземной красотой. Но его улыбка вышла несколько кривоватой, а не очаровательной. Все же чувствовалась некоторая нервозность в облике парня, причин которой я пока никак не могла понять. И я в который раз подумала, что ведет он себя странно. Как бы он не был мне несимпатичен ранее, но я не замечала в нем такой откровенной наглости. Было ощущение, что он ломился напролом, не задумываясь о методах. Но мне некогда было размышлять над мотивами такого поведения. Я уже не раз признавала, что хоть Вовка, хоть Мишка были очень симпатичными, статными, высокими. Но если бы дело было только в красоте… На меня внешность вообще не производила никакого впечатления. Тем более, когда я поняла, что я спейшер. Когда мне стала доступна память о всех прошлых моих жизнях. Я на собственном опыте знала, что в этой жизни у тебя одна внешность, в следующей может быть другая. Это просто данность. Конечно, сущность подстраивала под себя тело, очень сильно влияла на него, к тому же некоторые манеры, жесты, привычки так приживались, что повторялись из жизни в жизнь, делая внешность очень похожими. Никакая внешняя оболочка не могла мне внушить любви и малейшей симпатии, когда я чувствовала внутреннюю суть, даже еще ничего не помня.

— Вовка, тебя совсем не волнует, что со мной собирался встречаться твой друг — Михаил? — где-то в глубине души я догадывалась об ответе, но все же пыталась воззвать к каким-то основам благородства и чести у Вовки, что-то же для него имеет значение? Не был же он все время последним подлецом, что-то же есть для него святого?

— Да какой он мне друг, — усмехнулся ожидаемо тот, — К тому же, ты ему отказала?

Неужели я слышу вопросительные интонации. Неужели Мишка оказался не таким болтливым, как моя подруга, и ничего не рассказал своему другу? Χотя обижаться на Лизку бесполезно, она такая, какая есть, простая бесхитростная девчонка, не умеющая сердиться, видеть в людях плохое и не умеющая держать что-то в себе. Тем более, она делилась переживаниями со своим любимым и совершенно не хотела этой информацией нанести мне вред. Не удивлюсь, если она при этом просила у Вовки найти мне какого-нибудь своего приятеля. Уважение же к Мишке увеличилось. Если я сегодня выберусь из этой переделки, то непременно встречусь с ним и постараюсь объяснить свое поведение, извинюсь, в конце концов. Он же не виноват, что я все время любила другого, даже тогда, когда ещё не вспомнила его.

Я пыталась сбросить с себя руки Вовки, вырваться, чтобы встать, все еще не веря, что Вовка намеревался всерьез что-то предпринять. У меня даже получилось, не смотря на слабость из-за растраченных сил на попытку вспомнить прошлое, вскочить, сбрасывая руки парня с себя. Я быстрым шагом направлялась к двери, чтобы открыть ее и выставить навязчивого поклонника вон. Я просто кипела вся изнутри, возмущенная его поведением. Я окинула Вовку тяжелым взглядом, чтобы он проникся всей полнотой моего презрения, но его, казалось, это совершенно не проняло. Он догнал меня, обхватив за талию одной рукой и схватив за волосы другой. Я вскрикнула, испытывая острую боль и не имея возможности сопротивляться. Это уже не было похоже на шутку, я взвыла от тянущей боли, хватаясь руками за голову, чтобы хоть как-то уменьшить болезненные ощущения, все ещё не понимая, чего надо от меня Вовке. В моем положении сопротивляться было бесполезно. Я невольно следовала за парнем, который дополнительно перехватил мои кисти.

— Чего ты ломаешься, дура. Возможно, это твой последний шанс, — шипел Вовка, который, похоже, утратил свою обычную веселость. Я пыталась вывернуться из захвата, наступить ему на ногу или ударить, но он только крепче сжимал мои запястья и резче тянул за волосы. У меня получилось вырвать из захвата одну руку, и я схватила ей графин, стоящий как раз на столе около кровати, к которой мы неотвратимо двигались. Вовка наотмашь ударил меня по щеке, и я заскулила от боли. Рука с графином сама собой замахнулась в ответном жесте на Вовку, но он вывернулся, а графин выскочил у меня из рук, упал на пол, разбиваясь на тысячи осколков. Звук битого стекла разнесся по квартире, вырывая меня из происходящего и перенося в прошлое, когда происходило подобное. Я все вспомнила. Перед моими глазами пронеслась чреда событий мгновенно, как будто они только-только произошли.

В дверь стучали.

— Войдите, — громко разрешила я, поднимая лицо от стола и ожидая увидеть, кто пришел. Дверь открывалась очень медленно, словно с опаской. В дверях показался старый слуга, который в нерешительности мялся, не зная, как начать. Я нетерпеливо поглядела, а тот, опустив голову, начал:

— Баронесса, ваша матушка … — и замолчал.

Меня бросило в холодный пот, я не хотела думать о том, чего не договорил слуга. Хотя уже знала ответ. Я вскочила и бросилась в комнату матери, отодвигая со своего пути старика. Около покоев баронессы фон Шолль уже толпились слуги. Я нетерпеливо протиснулась сквозь их ряды, заходя в комнату. Внутри стоял сладковатый запах смерти, я все поняла, но не хотела в это верить. Пожилой доктор с небольшой седой бородкой приподнялся при моем появлении, поклонился, сказав:

— Мне очень жаль, фройлен.

— Нет, — все еще не верила я. Хотя это и было глупо. Я знала с самого начала, как только поняла, кто я такая, что так будет. У спейшеров нет семьи, я же начала все вспоминать, начала просыпаться, причем в последнее время очень активно и стремительно. К моменту, как я стану полноценным спейшером, в моей жизни не должно остаться ничего, что связывало бы меня с миром людей. Я другая.

Но я не хотела, чтобы так было. Надеялась. Ведь произошел какой-то сбой, и я родилась в семье. Почему бы не произойти еще одному, чтобы оставить мне хоть что-то. Доктор виновато развел руками:

— Ничего нельзя было сделать…

Я сама понимала, что он прав, но все равно метнула в него яростный обвиняющий взгляд. Слезы выступили у меня на глазах, когда рядом со мной оказался Лукас, прижал меня к своей груди, обнимая и разрешая выплакаться. Я так и сделала, а он вывел меня из комнаты, проводил в мои покои и занялся всеми делами, связанными с похоронами.