— Ирка! Ирка! Проснись! Пожалуйста, — меня кто-то упорно толкал в бок. Я же металась по подушке, не понимая, кто и чего от меня хочет. Где я, и что со мной? Сердце отчаянно билось, а грудную клетку сковало спазмом, я всхлипывала и тяжело прерывисто дышала, никак не могла отойти ото сна. Вдох и выдох давались с трудом, меня трясло, а на лбу выступила испарина. Ужас накатывал волной, не желая отступать.

— Ирка, тебе опять кошмары снились? — настаивал встревоженный голос, который сквозь пелену сна казался знакомым. Он отдавался эхом у меня в голове, прорывая тонкую грань между сном и явью. Я, все же сделав усилие, попыталась открыть глаза, невидящим взглядом уставившись перед собою в пространство. Осознание действительности начало постепенно возвращаться, а страх и ужас сна отступать. Грудная клетка все ещё тяжело взымалась и опускалась, а тело била мелкая дрожь, на лбу выступила испарина.

— Лиз, прости, я опять кричала? — я не узнавала свой голос, сиплый и дрожащий. Язык заплетался, все ещё до конца не отойдя от сковывающего тело кошмара.

— Ир, я испугалась, ты кричала так, как будто тебя убивают, причем мучительно. И я тебя звала — звала, а ты никак не реагировала… Ты пьешь какие-нибудь успокоительные? Что тебе приснилось?

— Не помню, Лиз. Не помню…. — Почти прошептала я, а на глазах навернулись слезы. Почему-то себя стало так отчаянно жалко. Мне совершенно нечего было сказать Лизке — моей соседке по квартире, мы с ней снимали на двоих комнату вот уже почти пять лет. Я рано осталась сиротой. Воспитывала меня бабушка. Жили мы с ней в пригороде, а после окончания школы я поступила в институт, где мне дали комнату в общежитии. На последнем курсе я познакомилась с Лизкой. Она училась на соседнем факультете и тоже была иногородней. После института мы вместе нашли квартиру, и вот уже пять лет жили вместе, за это время мы так сдружились, что я считала ее практически сестрой, которой у меня никогда не было.

Мои кошмары начали меня мучить с первого курса института. Мне было семнадцать лет. Я тогда решила, что это связанно с переездом в большой город, с новыми впечатлениями и страхом перед новой жизнью студентки. Ходила к местному участковому врачу, мне посоветовали попить простейших успокоительных — валерьянку, пустырник и корвалол. И не переживать по пустякам. Вроде бы, как-то даже помогло. Я привыкла к большому городу, к новым людям, новой жизни. Может быть, нервная система успокоилась, а может быть, и травы сработали. Не знаю. Во всяком случае, каждую ночь я не просыпалась, душераздирающе не кричала и никому в комнате общежития не мешала спать. Учиться мне было легко, и поводов для переживания особых не было. Но почему-то я очень боялась не выпить какой-нибудь успокаивающей травы для хорошего сна или хотя бы для того, чтобы не кричать и не пугать других. А потому пила какое-нибудь успокоительное регулярно, так, на всякий случай.

Но все же иногда я все равно просыпалась от ужаса, накатывающего на меня во сне. И никогда не помнила того, что снилось.

Я даже ходила пару раз к психологу, которая пытала меня на предмет взаимоотношений с родителями, или какого-то насилия, совершенного надо мной недавно или в глубоком детстве. Но ничего подобного в моей жизни точно не было. Я не помню своих родителей, слишком маленькою я была, когда они погибли. Моя бабушка никогда не обижала меня, скорее наоборот, — баловала, как единственную радость в своей жизни. Меня не обижали учителя, скорее уважали за то, что схватывала все на лету и запоминала все мгновенно. Я не помню, чтобы с кем-то ссорилась, чтобы мне что-то делали ужасное, как-то пугали. Не помнила ничего подобного, и все тут. Психолог пытала меня о моих взаимоотношениях с мужчинами, которых в моей жизни вообще не было. Но мне казалось это нормальным, мне ведь тогда было около двадцати лет. Конечно, у нас в группе были ребята, но очень мало, экономический факультет как-никак, он никогда не славился обилием парней. С теми, что были, я поддерживала вполне дружеские взаимовыгодные отношения — помогала, если требовалось что-то решить, а они в ответ помогали что-нибудь прибить в общежитии, передвинуть или тяжелое донести. Какой-то романтикой тут не пахло. Большинство девчонок из нашей группы ещё ни с кем не встречались, хотя соседки по общежитию, бывало, и меняли парней, но к такому образу жизни я тоже не стремилась. А потом я просто положилась на обстоятельства. Ну, не встретила я пока кого-то, к кому бы у меня проснулся интерес, как женщины, всему свое время. Я не волновалась. Психолог легко согласился с моей точкой зрения, во всяком случае, ничего против нее не нашел, что сказать. И вскоре я завязала с этим пустым времяпровождением. Пользы мне от этого все равно никакой не было. Ничего не менялось. Свободных денег я не имела в достатке, чтобы тратить их на разных мозгоправов и знахарей, которые не могли разобраться в том, что со мной происходит.

Я практически пришла в себя, оглядывая скромную обстановку нашей квартирки. Очень старый платяной шкаф, у которого все дверцы были перекошены и не закрывались до конца, а из него торчала одежда. Такой жe старый стол на толстой резной ножке, когда-то очень красивой, накрытый скатертью из обычной клеенки. Две наших кровати, стоящие в разных углах комнаты и простой проем без двери, ведущий в коридор и небольшую кухню. Я рассматривала пожелтевшие плитки на потолке, когда Лизка, заметив, что я уже окончательно проснулась, начала весело болтать о насущном:

— Ир, слушай, мне Вовка предложил сегодня вечером увидеться. Вчетвером. Он, я, ты и его друг Мишка. Пойдешь?

Я напряглась. Не то, чтобы я не хотела никуда идти. Но горячего желания я точно не испытывала. Мне было все равно. Просто последнее время мне опять начали сниться кошмары, и я предпочла бы побыть дома и отоспаться. Почти что год спала спокойно и не просыпалась от разливающегося по телу ужаса, и я уже было подумала, что с помощью медитаций и различных расслабляющих техник я справилась со своей проблемой. Но не тут-то было. Пару месяцев назад все началось, причем с нарастающим обострением.

— Ир, ну, пожалуйста, ну, пойдем. Ты же знаешь, мне очень понравился Вовка. Они вообще хорошие ребята. Не женатые, симпатичные, — приводила свои железные аргументы подруга, отвлекаясь от покраски своих ресниц и строя мне глазки. — Мне кажется, у нас с Вовкой может все серьезно получиться. Ну, пойде-е-е-м. Двадцать семь лет — это ведь не шутка, уже замуж пора, детей рожать — а я никак не могу встретить подходящего кандидата. Да и Мишка к тебе явно неравнодушен, — добавила она контраргумент, рассчитывая, что это меня убедит окончательно.

Лизка так театрально закатила глаза и сложила руки вместе в просящем жесте, что я улыбнулась. Сколько ее знаю, она все тщетно стремится найти парня для серьезных отношений, без конца бегает на свидания, знакомится через интернет, а периодически и меня пытается подключить к этому процессу, волнуясь заодно и о моей судьбе. Подруга очень переживает, что она не замужем., что я не замужем.

— Ир, ну ты как? Неужели тебе не хочется серьезных взаимоотношений, встретить любовь, в конце концов? Так и будем жить с тобой вдвоем…

А я? А что я? Хочу ли? Не знаю. Хотя мне уже столько же — двадцать семь. Но меня не беспокоит то, что я не замужем, как не беспокоило в двадцать лет. Скорее, я испытываю огромное облегчение, что у меня никого нет. И менять в личной жизни ничего не собираюсь. И мне совсем неплохо жить вдвоем с подругой. Меня все устраивает, у нас порядок, свои правила, которые мы соблюдаем. Мы друг другу не мешаем, и поговорить есть с кем. Да все просто идеально. И тут Лизка, уже изучив меня и мое отношение к противоположному полу, умоляюще просит:

— Ир, ну, ради меня, пожалуйста, — ее губы начинают мелко дрожать, и я не выдерживаю:

— Хорошо, Лиз, пойдем, сходим. — Ну, правда, от меня не убудет же. Никто не заставляет меня выходить замуж за этого Мишку, а посидеть с ребятами пару часиков можно. Составлю подруге компанию.