— Как ты допустил, что она тоже полезла в воду? — шипел на Соловья Костя.

— Я щдопустил? Да щменя щвообще на ощзере не щбыло! Я со Щжданом по щповоду щземли щбодался, — оправдывался Разбойник.

— Тогда, кто допустил, что Маша чуть не утонула? — злился парень.

— Кощей! — любезно подсказала я. — Стоял и смотрел, как мое несчастное тельце скрывается в пучине озера. Он у вас кремень, выдержке обзавидоваться можно. Ни один мускул на лице не дрогнул. Злыдень!

Меня несло! А конкретнее, вино выносило из меня все накопившиеся за день обиды. В носу защипало, к горлу подкатил комок, и пострадавший орган дал сбой: я отчаянно закашлялась, хватаясь за шею.

— Маша, что с тобой? — подскочив ко мне, спросил Костя.

Я не стала ничего объяснять, а просто расстегнула пару пуговиц и отогнула воротник, демонстрируя свои синяки. Парни ужаснулись, прониклись, нахмурились.

— А чего ты сразу не сказала, что тебе больно? — обиженно спросил Костя, протягивая руку, чтобы дотронуться до шеи.

Я дернулась, опасаясь боли, и пояснила:

— Меня из озера никто не спешил доставать, сама выплыла, и тут из-за парочки кровоподтеков не помру. Дождусь своего пернатого лекаря, он мне первую помощь и окажет.

— Щкакой щпернатый? Щто за щлекарь? — удивился Соловей, косясь на Костю.

— Неважно, главное не спугните, — попросила я.

Костя на мое недоверие, кажется, обиделся и сидел насупленный. Ну, ничего, не девица красная, чтобы я его утешала. В конце концов, это я с синяками сижу, а не он. Тут в голове промелькнула разумная мысль, и чтобы ее не упустить, я вновь отпила Горынычевского вина.

— Соловей, подскажи, а нас с Елисеем вы Ждану Годиновичу по тарелке с голубой каемочкой показывали?

— Щда, — настороженно ответил весельчак.

Костя тоже пытался понять, куда я клоню.

— А по этой посудине можно снова посмотреть, как мы купались? — тарелка, конечно, не телефон, но чем черт не шутит, вдруг тоже есть интересные функции?

— Можно, — ответил за друга Константин.

— Тогда неси тарелку, смотреть будем! — задорно потребовала я.

— Щмаша, щможет не щтоит? Щвдруг ущвидишь щвое ущтопление и щрасстроишься? — насторожился Соловей.

— Мысль у меня появилась интересная, надо проверить! — пояснила я.

— Щтогда щладно, — согласился Разбойник, подозрительно на меня косясь, а затем залихватски свистнул.

После этого оглушительного произвола меня накрыла абсолютная тишина, уши не просто заложило, их замуровало. Ну вот, если не ослепну от добродушного оскала Кощея, то оглохну от веселого свиста Соловья. Видимо, без повреждений покинуть эту сказку мне никак не удастся. Ладно, куплю себе слуховой аппарат и буду жить долго и счастливо.

Я равнодушно смотрела на свечи. В ночи они очень ярко горели и напоминали маленькие костры. Их пламя освещало стол мягким теплым светом. Странно, почему свечи не гаснут? Мы находимся высоко над землей, примерно, на крыше пятиэтажного дома. По логике вещей, здесь должно быть холодно и ветрено, но здесь тепло, огоньки свечей горят ровно, не колышутся.

— Костя, а почему нет ветра? — ну вот и первая хорошая новость: незаметно для меня слух восстановился.

Ответом на мой вопрос послужил звук удара, идущий откуда-то сверху. Я посмотрела вверх и увидела, как тело Змея Горыныча распласталось на невидимой крыше и теперь скользит по ней вниз, норовит упасть.

— Костэк, убери защитный купол! — орал динозаврик в три горла.

Костя тут же махнул рукой, и нас накрыла какофония звуков: крики перепуганных птиц, людей, завывание ветра. Свечи на столе погасли, и стало неуютно. Я тут же замерзла, прохладная погода и сильный ветер не располагали к вечерним посиделкам на открытом воздухе. Но как только рептилия приземлилась на площадку, вокруг нас вновь образовался уютный вакуум: порывистый ветер пропал, на столе загорелись свечи. Костя, как опытный фокусник, взмахнул рукой, и в ней появилась красивая белая шаль, в которую он укутал мои озябшие плечи.

К столу подошел Горыныч и, усевшись за стол, поприветствовал меня:

— Мария, а ты еще от нас не сбежала?

— Я бы рада, да пагубные привычки не отпускают, — отшучивалась я, демонстрируя свой бокал.

— Это которые? — в глазах Змея появился азарт, видимо, с ним никто так не шутил.

— Вино у тебя вкусное, — я сделала глоток. — Решила, что пока все не выпью, домой не вернусь.

— Ммм, так ты у нас на веки вечные решила остаться?!! — разулыбался Змей.

— Вот, зря ты в меня не веришь, я талантливая! — игриво насупилась я.

— Никто в твоих талантах не сомневается, — принялся меня успокаивать чешуйчатый. — Я просто рад, что ты с нами надолго.

— Сомневаюсь, что ты мне обрадуешься после сегодняшних новостей, — нагло улыбалась я.

— Это ж каких? — рептилия была восхитительна в своем бесстрашии.

— Слышал, что после купания в чудодейственном озере баба Янина изменилась до неузнаваемости, став молоденькой девушкой? — начала я свой рассказ.

На это горемычный лишь торжествующе улыбнулся, мол, знаю и бесконечно этому рад.

— Так вот это ее сильно опечалило, — продолжала я.

Змей насторожился.

— Ибо в ее голову вложили крамольную мысль, что ее суженному сама Янина не нужна, а нравится она ему только в виде чурки бессловесной, но привлекательной наружности, — насмехалась я.

Горыныч впал в ступор, все три головы открывали и закрывали рты, издавая невнятные звуки и глупо хлопая глазками. Наконец, средняя голова прокашлялась и начала мямлить в свое оправдание:

— Так она же сама захотела и молодой стать, и чтобы румянец, и чтобы тут прибавилась, и тут закучерявилось. Я же пожелал все, как она хотела, пришлось даже наизусть выучить, чтобы ничего не запамятовать.

Правая голова разозлилась и пошла в наступление:

— И кто же вложил в красивую головушку моей Яниночки эти крамольные мысли?

Все три головы разгневанно зашипели.

— Я! — безрассудно рубила я правду-матку, попивая рубиновое вино, которое успело ударить мне в голову. — Все еще рад тому, что я остаюсь здесь на долгий срок?

— Уже нет, — косясь на Костю, честно ответил Змей. — Вот что вы за создания такие, женщины? Если не делаешь, так как вы хотите — вы недовольны, если делаешь, как вы хотите, вы в бешенстве!

Несчастный Горыныч уперся в правую и левую головы лапами и пригорюнился. Я наблюдала за

страданиями ближнего и попивала вкуснейшее вино.

— И как она теперь выглядит? — не сдавался несчастный динозаврик.

— Молода, свежа, румяна, неотразима, стервозна, — я кратко охарактеризовала преображение старушки.

— Янинушка, — нежно протянула зверюга, расплывшись в улыбке.

— Щгорыныч, мы щтебя по щделу щзвали, а не щглупости о щтвоей щзазнобе щлушать! — прервал романтические завывания друга Соловей. — Нам щтарелка с щголубой щкаемочной щнужна.

Змей насупился и молча достал из-под своего огромного крыла крохотную, по сравнению с ним, тарелочку и аккуратно поставил ее на стол, продолжая также нежно поскуливать.

— Зачем она вам? — полюбопытствовал бронтозаврик.

— Щмарья щхочет щполюбоваться на щвое ущтопление, — пояснил Разбойник.

Змей посмотрел на меня скептически.

— Хорошее было утопление, я даже чуток испугался, что не выплывешь, — высоко оценил качество моей несостоявшейся гибели Горыныч.

— Показывайте! — бодро скомандовала я, взяв тарелку в руки.

Костя выбрал из стоявшей на столе вазочки с фруктами самое красивое яблоко и крутанул его по тарелке против часовой стрелки. На экране тут же появилось озеро, из которого выползали мы с Елисеем, слегка пошатываясь. Вот я плюхнулась на бережок в мокром платье, а вот оболтус с перекошенными глазенками подошел к недовольным бабулькам.

— А теперь назад мотай, — попросила я, не отрываясь от «экрана».

Перед моим носом показалась Костина рука, как-то хитро щелкнувшая пальцами, и видеоряд на дне тарелки побежал в обратную сторону.