— Подожди меня, — бросил я Алеку и направился ко входу. Швейцар, было, хотел меня изначально не пустить, но передумал, когда я решительно толкнул на себя дверь, не собираясь ждать, когда мне окажут эту услугу. Мой неопрятный и небрежный вид никак не вязался с дорогим и элегантным интерьером отеля. Поднявшись в комнату, в которой жила Оливия, я постучал. В последнее время я что-то зачастил к ней с визитами…

Оливия встретила меня на пороге, словно её кто-то уже предупредил о визитёре.

«Возможно, консьерж, — мелькнула мысль в голове». Хотя, какая разница кто?

— Ты? — недовольно хмыкнула Оливия.

— Я, — прошёл в номер и повернулся к ней лицом. Мне хотелось посмотреть на те увечья, которые я ей якобы нанёс. На лице девушки не было косметики, видимо по всему я застал её врасплох. На шее виднелся багрово-синий подтёк, несколько синяков на запястьях. «Надо же… и в самом деле синяки были настоящими».

— Что за цирк? — сдержанно и холодно спросил я.

— Марк… ты неприятно… пахнешь, — Оливия сморщила лицо, когда я к ней приблизился.

— Да ну? — я скривил губы в нахальной усмешке. — Знаешь, почему ты ещё живешь в этом отеле, а не находишься там, откуда я только что пришёл? — я в аккурат подтёкам на шее пристроил свои пальцы и сжал горло Оливии. Как же долго я об этом мечтал. Мне хотелось придушить эту гадину и дело с концами. Но я пришёл сюда не за тем, чтобы увеличить срок и переквалифицировать статью.

— Марк… — испуганно выдавила из себя Оливия, когда я блокировал подачу воздуха.

— Зачем ты это сделала? — я прожигал девушку ненавистным взглядом. — Как ты могла? В тебе нет ничего святого! Мой отец лежит в реанимации, а ты… — я выдохся и замолк. Двое суток на ногах и без сна давали о себе знать.

— Могла! — Оливия воспользовалась моей передышкой и вывернулась из ослабевшей хватки. — И ещё много чего смогу! И не заберу заявление, пока мы не женимся.

— Я устал, — я и в самом деле уже давно был на пределе. От Оливии. От Кейтлин. От обстоятельств. Теперь ещё и отец… В скором времени не Оливия поедет в психиатрическую лечебницу, а я, ей Богу Нервы были на пределе. Обессилено прислонившись к стене я смотрел на Оливию. Ненависти как таковой не было, я ощущал себя разбитым и утомлённым. Словно меня выпивали по капле до дна.

— Ты сам в этом виноват. Давно бы сыграли свадьбу и все были счастливы.

— Ты одержима…

— Как и ты, — парировала Оливия. — Я бы тоже на твоём месте уже устала. И… ты подумал, кто возглавит фирму отца, пока будешь сидеть за решёткой? У меня есть на примете неплохая сиделка для твоей матери. Когда отец придёт в себя и обо всём узнает, то второго инфаркта не переживёт… — я замахнулся собираясь ударить Оливию по лицу. Девушка взвизгнула, а моя рука застыла в воздухе. Я сжал челюсти, казалось ещё чуть-чуть и они хрустнут.

— Дряны — выплюнул я, открыл дверь и пошёл прочь. В принципе я и рассчитывал на такой исход. Но так хотелось посмотреть Оливии в глаза. Наверно, чтобы лишний раз проститься с любыми надеждами.

— Марк? — окликнул Алек. Я забрался в салон автомобиля и откинулся на спинку сидения.

— Все нормально. Поехали домой, — переведя дыхание, ответил я. — Хочу помыться, отоспаться и съездить к отцу.

— Что вы решили? — аккуратно поинтересовался Алек.

— Ничего. Я приезжал, чтобы проститься с пустыми надеждами.

— Что? — спросил Алек. — Я не понимаю.

— А тебе и не нужно, — ответил я тихо, и устало закрыл глаза.

Кейтлин

Я дрожала от холода. Зуб не попадал на зуб, но я упорно стояла у входной двери и вдыхала в лёгкие холодный воздух вечернего Лондона, пока не почувствовала головокружение. Мне хотелось сейчас чувствовать что угодно, но только не эту боль, которая разъедала сердце, словно серная кислота. Слова Марка никак не шли из головы.

Войдя в дом на ватных ногах, я на автомате прошла в комнату, которую с радостью предоставили мне Эмили и Уильям в своём уютном семейном гнездышке. Я сильно, очень сильно хотела сейчас оказаться в Сиэтле. В своём доме. В своей комнате.

Как известно, дома и стены помогают, а здесь же всё было чужим, незнакомым и причиняющим боль. Всё, на что я надеялась, разрушилось именно здесь, в Лондоне. И мне пора было возвращаться обратно, чтобы залечивать раны. Ждать и надеяться было не на что. У каждого из нас случилось то, что случилось, и в итоге каждый остался со своей болью.

На автомате я сняла с себя «сценическую» одежду и натянула джинсы и свитер.

Господи, какой же я была дурой! Чего я, в самом деле, хотела добиться этим танцем? Этой встречей? Что он с радостью накинется на меня и сгребет в охапку. словно неотесанный неандерталец, и уволочёт в свою пещеру, где мы проживём счастливо остаток жизни? Бред.

Я со злостью швырнула одежду на пол. Слёзы, которые я упорно старалась сдерживать весь вечер, хлынули из глаз. Это был конец. Счастливая и беззаботная Кейтлин умерла. В груди жгло, а глаза щипало от слёз. Казалось, всё внутри сгорало в агонии. Словно ураган я бегала по комнате и швыряла в чемодан вещи.

Плевать! Стало наплевать на всё! Я хотела оказаться дома. Но только не здесь. Не в этом доме и не в этом городе. Выдохшись, я беспомощно села на пол и невидящим взглядом уставилась в одну точку. С глаз будто спала пелена. Как я могла быть такой дурой? Ведь если бы он хотел, то давно бы уже был рядом. Он сам мне признался в этом, а я бегала за ним, доказывая свои чувства…

Хватит! С меня хватит! Я больше ни секунды не хотела оставаться в Лондоне. городе своих разбитых вдребезги надежд.

Ранним утром, когда чуть забрезжил рассвет, в аэропорту объявили посадку на самолет Лондон-Сиэтл. Несмотря на ранний час, в здании аэропорта было довольно многолюдно. Люди сновали туда-сюда, никого не замечая вокруг. Я на автомате прошла регистрацию и заняла место у иллюминатора. Хотелось поскорее покинуть эту страну и этот город, в который я никогда уже больше не вернусь.

— Прощай, Мари… — сказала я вслух, и одинокая слезинка скатилась по щеке. Наша близость и мой танец стали завершающими аккордами в красивой, но грустной песне под названием «Разбитая вдребезги жизнь».

Дома, в родных стенах, моя жизнь потекла по прежнему руслу: учеба, занятия с детьми, бессонные ночи и… пустота. Мне не хотелось никого видеть. Я игнорировала Маршала, Селену, Уильяма, Эмили и Джервиса. Я понимала, что причиняю им боль, не желая ни с кем из них делиться тем, что меня потихоньку разрушало. Но и подпустить кого-то ближе и посвятить в события роковой поездки тоже не могла. Я дала себе мысленную установку не возвращаться мыслями к тому дню, стараясь забыть слова Марка и его самого. Но всё запреты и границы рушились с наступлением темноты. Правда была такова, что я сходила с ума от тоски по человеку, которому была не нужна. Для моего сердца и чувств это обстоятельство не значило ровным счётом ничего. Я всё по-прежнему любила…

Когда игнорировать звонки Уильяма стало совсем некрасиво, я ответила на звонок.

Чисто из вежливости я первой поинтересовалась о здоровье мистера Бретта и. когда услышала, что отец Эмили и Марка миновал кризис, облегчённо выдохнула, тут же переведя разговор в другое русло от их семьи. В конце я пообещала сама позвонить Уильяму, зная наверняка, что ещё очень не скоро выполню своё обещание. Звонки Джервиса так же игнорировались, как и его попытки вытащить меня куда-нибудь погулять. Когда человек находится в печали и разочарован, то самое лучшее — просто не трогать его какое-то время. Я сама решу, когда настанет пора выйти из тени. Но пока я была к этому не готова. Никакие прогулки, разговоры, а тем более, дружеские поддержки мне сейчас были не нужны. Мне ещё было настолько больно, что каждое воспоминание о Марке отзывалось покалыванием в груди и резким головокружением. На глаза наворачивались слёзы, а к горлу подступал ком. Я ненавидела себя за эту жалость, что испытывала сама же к себе.