— Что это ты, милый, задумчивый такой — уж не на рыбалку ли собрался? И не думай — завтра к нам должны прийти в гости Петровы, а ты черт знает куда собираешься уехать. Нет, нет, и не думай, мой дорогой!

— Да как же, Верочка, Петровы! Ведь я с Владиславом Ануфриевичем сегодня собираюсь ехать на Сылву!

— С Владиславом Ануфриевичем? Нет, он не поедет! Мы еще вчера с Аполлинарией Сергеевной договорились провести это воскресенье вместе, а Владислав Ануфриевич дал согласие.

Вы проклинаете в душе товарища-ренегата, так легко поддавшегося на женские уговоры. Прощай, долгожданная рыбалка.

В субботу вечером вы приходите домой, помогаете жене, подпоясавшись фартуком, защипывать пельмени и с грустью поглядываете на скрывающееся за крышами домов дневное светило.

А славная была бы зорька…

Ах, Владислав, Владислав!

— Что это ты вздыхаешь? — спрашивает обеспокоенная жена.

«Что вздыхаешь!?» Да разве она поймет, почему вздыхает настоящий рыбак в такой вот субботний вечер, что эти пельмени, которые готовятся на завтрак, уже сейчас стоят у него поперек горла.

— Эх, Владислав, Владислав!

Но у Владислава Ануфриевича на душе, наверное, не лучше: он ведь тоже настоящий рыбак!

В молодости его не могла удержать никакая погода. В субботы своей молодости он даже не приходил на свидание к «Аполленочке», как он ласково называл в те дни свою будущую супругу Аполлинарию Сергеевну. Но сколько радости бывало у молодых людей, когда «Аполленочка», хорошо зная, куда уезжает рыбачить Владислав, сама прибегала к нему. Они любовались сказочными картинами засыпающей реки, слушали плеск рыбы. В глазах у обоих сверкали яркие огоньки костра и молодости. Да, то была молодость! То были мечты, и хотелось бы вот так же каждую летнюю ночь проводить у рыбацкого костра, от души смеяться над незадачливым Никифором, который после прихода «Аполленочки» всегда отправлялся куда-то в темноту с небольшим фонариком отыскивать выползков.

Пролетели года, и теперь уже нет Владислава, нет «Аполленочки», а есть Аполлинария Сергеевна, есть Владислав Ануфриевич — директор крупного предприятия. Никифор Евстратьевич стал главным инженером и никто не зовет его Никифором. В душе оба мужчины по-прежнему заядлые рыболовы, но все реже и реже удается им посидеть в субботу на берегу знакомой речки. Да и места, где прошла их юность, в последние годы ушли на дно морское. Теперь над тем кустом, спрятавшись за который Владислав вытаскивал на удочку килограммовых голавлей, плещут волны Камского моря и глубина достигает пятнадцати метров. Но рыбалка от этого хуже не стала: появилось много окуня, щуки.

Однажды, это была счастливейшая из многих суббот, два друга подплыли на лодке к торчавшему из воды кустику. Он оказался вершиной густой березы, стоявшей когда-то на холмике возле речки. Здесь, много лет назад, Владислав впервые решился поцеловать свою ненаглядную «Аполленочку» — за что получил… но потом был реабилитирован и на память об этом случае вырезал на белой коре березы имя милой девушки. Теперь оно было глубоко под водой, скрылось навсегда, как и юность.

Владислав Ануфриевич дернул на себя верхушку березы, из ее ветвей, густо покрытых водяными мхами, стрелой вылетело несколько крупных щук. Клев в этот день был необычайный: таких красавцев-окуней редко удавалось класть в корзины нашим рыболовам. Как будто около этой могучей березы собралось большое рыбное войско из щук и окуней, поставленное охранять дорогое сердцу Владислава Ануфриевича имя «Аполленочки».

Да, жены сильно изменились: первые года два они еще сопровождали супругов на рыбную ловлю, но потом… Потом появились дети, жены начали грузнеть и поражаться, как это взрослые мужчины могут увлекаться рыбной ловлей. В юности это понятно, но теперь, когда семья, когда всю работу надо отдать дому и детям… они готовы каждую субботу и воскресенье проводить на рыбалке за пустым занятием!

— Ведь, слава богу, живем обеспеченно, денег хватает: можем в гастрономе и осетринки и стерлядок купить. Так нет, все их из дому тянет! А что привозят? Каких-то окунишек, щученку иной раз, а сами-то как лешие дымом пропахнут!

— А мой-то в прошлом году, — сетовала Вера Григорьевна, — чуть от путевки в Крым не отказался: говорит, поедем отдыхать в деревню к твоему отцу, у них нынче море под самые окна подошло, а рыбы страсть! Еле, еле отговорила! Пришлось такую истерику закатить, что он, бедняжка, после этого чуть в больницу не слег: с сердцем у него в последние годы не очень хорошо. А ведь раньше орел был!

В общем, жены, объединившись, готовили друзьям новые сюрпризы, полностью опрокидывающие их мечты. Это заставило друзей крепко призадуматься.

Однажды директор вызвал к себе в кабинет главного инженера и, усадив его против себя, спросил:

— Ну, что, Никифор, опять прошлая суббота у нас ухнула в вечность. А какая зорька была… Эх-ма!

— Да, зорька была что надо, да ведь твоя-то Аполлинария мигренью заболела, вот и пришлось из-за нее тебе дома сидеть, а из солидарности моя Верочка меня на узду взяла.

— Так, оно… Так… Что-то нам нужно придумать.

Около часа шло совещание директора с главным инженером завода. Наконец Никифор Евстратьевич с сияющим лицом вышел из кабинета. Директор также был сегодня необычайно добр, и с его широкого лица не сходила улыбка.

Во вторник жена Владислава Ануфриевича была приглашена по телефону к Вере Григорьевне. Пока обе женщины делились последними новостями, а Никифор Евстратьевич подливал масло в огонь женского воображения, Владислав Ануфриевич перевез все рыболовные принадлежности и одежду на квартиру к Габову — старому убежденному холостяку и заядлому рыболову. На другой день, в среду, Вера Григорьевна была в гостях у Петровых, а Никифор, сославшись на срочное дело, остался дома. Как только машина, увозящая супругу, скрылась за углом, он примялся лихорадочно собирать свою рыболовную амуницию, которую также переправил к Габову.

В пятницу на квартиру к директору завода пришла лаконичная телеграмма, вызывавшая его и главного инженера в Свердловск. Супруги очень взгрустнули, что это воскресенье не удастся провести вместе с мужьями. Они намечали в субботу вечером поход на премьеру в оперный театр… Но работа есть работа.

В три часа за директором заехала «Победа». Все места были заняты, оставалось только одно для главного инженера, и поэтому Аполлинария Сергеевна не могла проводить своего супруга. Минут через семь в машину втиснулся Никифор Евстратьевич. Захлопывая дверцу «Победы», он с дрожью в голосе сказал:

— Вот, видишь, Верочка, проводить меня никак нельзя: машина занята.

Он нежно поцеловал жену, и «Победа» тронулась… Но не в сторону вокзала, а на квартиру к Габову. Здесь командированные переоделись в рыбацкие костюмы, захватили удочки, и «Победа» понесла их по тракту к заветным рыболовным угодьям.

Бдительность жен была обманута. Друзья вволю насладились и вечерним костром и отменной рыбацкой ухой, вволю вдохнули сыроватого речного воздуха, которого так боятся заботливые супруги. На утренней заре половили больших красноперых колючих окуней, а Владислав Ануфриевич на спиннинг вытащил большую щуку. Взялась она, когда блесна проплывала около «Аполленочкиной березы», вершину которой уже едва можно было различить под водой, так как в этом году уровень воды в Камском море стал выше: вступали в работу последние агрегаты Камской ГЭС.

Спустя несколько месяцев Аполлинария Сергеевна жаловалась Вере Григорьевне:

— Ну и год! Совсем Владислав Ануфриевич с вашим Никифором Евстратьевичем покоя не видят: замучили их командировки! Мой-то и удочки куда-то девал, а о рыбалке даже не заговаривает. Вылечился!

— Не говори, милая, — подтвердила Вера Сергеевна, — мой тоже совсем вылечился.