«Как горстку пороха на дне патрона…» Как горстку пороха на дне патрона, храню я памяти те дни войны, когда граница моего района была границей всей моей страны. Последними полями Подмосковья – района Красногорского поля. И за окраиною заводской Москва сверкала шлемами Кремля. Рубеж от наступленья к наступленью – от подмосковных голубых лесов!.. По брустверам потом, как по ступеням, мы долго шли – дышал огонь в лицо. Потом желанный мир приобретали ценою самой в мире дорогой!.. И над материками пролетали, коснувшись дерзко ближних звезд рукой!.. 1973 «Крылом журавлиным всё реже…» Крылом журавлиным всё реже мне машет издалека ушедшее лето… И свежесть я пью, как из родника. Ни васильками, ни осами меня не встречают поля, неровно в мозаику осени вписалась тропинка моя 1969 «Я под музыку звездного лепета…» Я под музыку звездного лепета вдоль чугунной ограды иду и смотрю, как созвездие Лебедя тихо плавает в черном пруду. Я иду, никому не мешая, одиноко у всех на виду, удивляясь, как умещается вся Вселенная в малом пруду. Я в раздумье остановился, я пытаюсь соотнести это чудо с возникшей мыслью: как весь мир в себе уместить? 1975 «Зима гудит…» Зима гудит, в лицо стреляет изморозью. И гильзы листьев под ногой звенят. Иду на ощупь в сумерках по изгороди. Куда уходят силы из меня? И раньше в грудь стучали ветры встречные. И вьюги так же налетали зло. Куда уходит время быстротечное? Еще сказать мне столько надо слов! Жалею каждый час и день потерянный, не успеваю я следить за тем, как время превращается в материю, чтобы высоким духом стать затем. 1975 «Я чувствую течение реки…» Я чувствую течение реки, когда над ней уже сомкнулись льдины, когда она, морозу вопреки, проходит путь, извилистый и длинный. Лед – как прозрачный панцирь – не дрожит. Но подо льдом – воды живой свеченье. Меня природа учит верить, жить, хранить тепло и не менять теченье. 1971 – 1975 «Сверкает распадок густой…» Сверкает распадок густой в короне июньского вечера. Ищу я: какою звездой вся жизнь моя будет отмечена? Какая судьба мне дана среди миллионов судеб? И сердце мое не остудит сгущающей ночи стена. Распаханной бороздой ночь всходами густо просвечена… Отмечен я той же судьбой, какою Россия отмечена. 1977 «Край родной! Я не знаю, насколько…» Край родной! Я не знаю, насколько в сердцевину родимую врос: я причастен к тебе, Подмосковье, от корней до макушек берез. В кружевах наличников избы и в кокошниках ярких коньков из разбросанной памяти вызвали в поздний час светлячки огоньков, – это свет материнских окошек, самокруток отцовских свет… Остается в росе на покосах мой босой убегающий след. Вот и солнце в сосновых палатах выпекает полянок блины… И звенят во мне сталью булатной две Отечественной войны. Край родной! Я не знаю, насколько вглубь вросли эти корни любви. Я – в тебе, ты – во мне, Подмосковье! И попробуй-ка нас раздели! 1974 – 1977 Автобиография Я родился в страдное, жаркое время летнее – сбились все с ног. И, усталая после жатвы, мать меня спеленала, как сноп. Подзатыльниками, как мачеха, жизнь встречала, загадок полна… И осколками обмолачивала беспощадно меня война. Отощавший и худосочный, так – просвечивал только скелет, я в обнимочку с безотцовщиной пробродяжничал много лет. Подгибаясь от ветра, как колос, наливался я долго и зрел, обретая походку и голос, торопливость и праздность презрев. Песнь полей и рабочую музыку постепенно вбирал я в себя, – наливались от молота мускулы и крепчала рука от серпа. Я, как ветер, все запахи впитывал, настроеньями всякими жил, я себя истязал и испытывал, я с собой враждовал и дружил. Проникал я и слухом и зреньем в глубь событий, в людей, как в миры, – чтоб потом наливались и зрели, как колосья, строчки мои. 1969 |
