«Закат сверкнул…» Закат сверкнул последней вспышкой красной – и тихо умер день, глаза смежив… Вот так, наверно, исчезает, гаснет в сознанье умирающего жизнь. Есть мудрость в том, чтобы с пути не сбиться и самому себе не изменить, измерить жизнь, как день, – и раствориться с лучами солнца в сумерках земных. 1969 «Как язычник…» Как язычник, я склоняю голову перед божеством природы русской, осенью прислушиваюсь к говору беспокойных рощ с листвою русой, радуюсь весной рожденью листьев, шорохам травы внимаю чутко, жду восход Даждьбога светлолицего с непонятным первозданным чувством. И когда сверкают самоцветы на плечах у дремлющих деревьев и полозья из дремучей древности воскрешают праздник самый светлый; и когда на тонких ивах ветки оживают выводком желтеющим, – о как вы понятны, мои предки, мне своею мудростью житейской! Кланяюсь земле и нивам в жатву, в сенокос вдыхаю запах жадно… Божеству природы русской в жертву самого себя отдать не жалко! 1965 «Я на стыке деревни и города…» Я на стыке деревни и города, как подсолнух, под солнцем рос, слушал с детства гудение молота, звень серпа и пение кос. Силу разума, святость наития, четкость логики, ясность чувств, дух язычника, дар аналитика сохранить в себе я хочу. Где сливаются площади с пажитями, где от грохота город оглох, где асфальт сплавляется с пашнями – мир в слиянии двух эпох. Никнет старь перед новым потоком, отступает, как снег по весне, остается от старого только вечно новое чувство к земле – самой юной и самой древней! И уже грядут эти дни, когда все города и деревни воедино смешают огни. И слова прорываются к горлу, если кто-то над ухом звенит: быть певцом не деревни, не города – быть певцом нашей русской земли! 1966 Золотая свадьба Первое знакомство у реки, хоровод с сережками росы… Как их мало, как они редки – золотые свадьбы на Руси. Маются и молятся солдатки, по ночам выходят на крыльцо, долго смотрят в темень и украдкой утирают мокрое лицо. Пятьдесят прошло, а все не спится, все не затихает боль у них… И опять сквозь белые ресницы: свадьба в мае, тосты и жених. Вот он смотрит с выцветшего фото, все такой же бравый, молодой, чисто выбрит, новенькая форма… Может быть, еще придет домой… И никто с ней не разделит муки: у детей свои заботы – внуки… И, быть может, это ожиданье для нее – как первое свиданье. Сколько долгих лет со дня венчанья провела в заботах и печалях, в проводах и сборах на войну – разве дети тут ее поймут! И зачем-то (ей, уставшей, спать бы) трогает портреты на стене… И проходит золотая свадьба без гостей, без тостов – в тишине. 1963 «Ноги глубоко, по щиколотку…» Ноги глубоко, по щиколотку, утопают в листьях красных, ветер северный пощипывает, шелушит сухие краски. Я из лета отшумевшего ухожу по сочной озими, растворяюсь в красках осени до прихода срока вешнего, чтобы вновь весной проклюнуться к свету тонкими отростками с зеленеющими улицами, просеками и бороздками, чтобы обновиться в зелени, вызреть в новом поколении и остаться в добром семени до другого обновления. 1965 «Рожь и пшеница низко нам кланяются…» Рожь и пшеница низко нам кланяются, что же вы все проходите мимо? Видите, хлеб насущный подламывается, слышите, помощи просит у мира. Тонкие ноги, колосья тяжелые поле колышется бронзовой спелостью. Зерна какие! Не зерна, а желуди! Даже сорвать не хватает смелости. Ходим… А сердце нет-нет и заноет: Хлеб – он ведь тоже, как человек! Вот он, усатый, усталый, за мною… Помощи просит… И в дождь и в снег выстоял, вырос, выжил, окреп и заслонил нас стеною от голода. Люди! Глядите – насущный хлеб низко склоняет усталую голову. Что же мы все виновато косимся? Хлеб колосистый! Хлеб колосистый! Или забыли, как в сутолоке уличной вдруг вас окутает запахом булочной?! С запахом этим родная Россия на ноги ставила нас и растила. Над пожелтевшим простором хлебным вижу сквозь дымку голода пасть… Люди! Прошу. Умоляю. Требую! Люди! Не дайте хлебу упасть! 1963 |
