Те мгновения, когда она была с Дарием, Марсом и тем же Кэмом, ее роль была довольно простой — они сводили с ума ее своими нежными и умелыми ласками, заставляя забыть обо всем на свете. А сейчас Кэм лежал перед ней — уже раздетый ее руками и потрясший ее до глубины души тем, что она обнаружила под его натянутыми на голое тело штанами.

— Что это? — прошептала девушка, невольно дотрагиваясь пальчиками до его вздыбленного естества, по своим размерам вполне гармонирующего с размерами всего его тела. Она погладила горячий, пульсирующий столбик, потрясающе напоминающий ей обычные римские верстовые столбы — гермии, установленные в честь бога Гермеса и тоже имеющие форму возбужденного фаллоса, но так то камень, столб, а тут живое и нежно-шелковистое. Нечто подобное она видела и у Марса, когда впервые отдалась в его власть — но то впечатление уже стерлось из ее памяти. И она обхватила осторожно всей ладошкой этот удивительный отросток Кэма и еще раз провела по нему, как по рукоятке меча.

— Гайя, — простонал он уже громко, выгибаясь дугой от невероятной сладкой муки.

И она все поняла без слов — отбросила простыню и прильнула к нему всем телом. Кэм попытался остановить ее:

— Гайя, я не посмею…

— Я посмею, — накрыла она ему рот своей ладонью, и он приник к этой теплой узкой ладошке, целуя ее.

Его пальцы мягко скользнули по ее спине, нежно лаская кожу и бережно прижимая ближе, а глаза опалили тщательно сдерживаемой страстью пополам с удивлением. Она была так неотразима, встрепанная после беспокойного сна, теплая, расслабленная и нежная, и он был не в силах устоять. Стон вырвался из его груди, а затем его губы нашли ее. Гайя отвечала на его поцелуи так охотно, но неумело, и от этого настолько искренне, что у Кэма сжалось все внутри — он понимал, какое истинное сокровище встретилось ему в жизни, и так поздно…

Она поцеловала его прямо в грудь, выбрав какую-то ей одной понятную точку в сплетении линий татуировки — и оба потеряли ощущение времени и пространства.

А после Кэм долго не мог заснуть — нежно обнимал и покрывал едва ощутимыми поцелуями спину плечи и шею Гайи.

Когда они открыли глаза, была уже середина дня.

— Мне же снова во дворец! — спохватилась Гайя, лихорадочно убегая в ванну. — А тебе когда менять Рагнара?

Она крикнула уже на бегу, исчезая за дверью в облаке струящейся за ней простыни, и он ответил также громко:

— Часа три назад! — подхватил он свою одежду и в два прыжка догнал ее. — Прости, но мне придется потеснить тебя в ванне. Опаздываем оба, сама понимаешь.

Гайя кивнула. Сейчас наваждение рассыпалось под лучами света и брызгами воды — и они снова были просто хорошими друзьями, сослуживцами, оба опаздывали на службу.

Когда Гайя предстала перед ним в столе глубокого темно-синего цвета, украшенном серебряными фибулами и серебряным пояском, с серебряной диадемой в кудрявых светлых волосах и длинных серьгах, спускающихся почти до обнаженных плеч — Кэм снова задохнулся от восхищения.

— Красота твоя тоже оружие. Кто увидит, потеряет дар речи и рухнет.

— Не уверена, — она приподняла разрез подола, показала ножны на бедре, а затем отвернула длинное полотнище паллия, показав еще одни, на плече.

Кэм подмигнул ей:

— Ты опасна! И все же при этом очень красива.

И он умчался, вскочив на подведенного управляющим коня.

Кэм сжимал коленками спину коня и клял себя в очередной раз — он снова не успел сказать Гайе, что любит ее больше жизни и готов идти на любые жертвы, лишь бы быть рядом с ней. Кэм лучше Гайи знал, как бестрепетно собирался принять Марс и ее долю наказания — и даже немного ему завидовал. Физическая боль их обоих не страшила — но Марс сумел хотя бы в душе успокоиться мыслью, что сумел сделать что-то для Гайи. Кэм даже не подумал о том, что не так давно, как накануне вечером спас девушку от неминуемого позора — того, чего и добивались те, кто подлил ей это зелье. Сейчас его мысли были заняты совсем другим — он летел к Фонтею рассказать в подробностях о происшедшем, пытаясь на ходу понять, кто мог это осуществить и кто за всем этим стоит.

— Происки Луциллы нашей ненаглядной? — задумчиво протянул Фонтей. — Вряд ли. Луцилла фактически под домашним арестом. Гайя ее днем навестила. Сидит посрамленная птичка и думает о том, как Гайя ее спасла от злых врачей. Сам понимаешь, личный врач Октавиана способен отличить женскую истерику от сумашествия. Но молодец, Гайе подыграл.

— И что, не обрили красотку? — хохотнул Кэм.

— Не успели типа, — в тон ему ответил префект. — Для нее это оказалось и правда страшным. Так что согласилась на нас работать.

— За пару крысиных хвостиков? Продать обратно проданное отечество? — расхохотался Кэм. — Вот Гайя! Вот это работа!

Фонтей кивнул, соглашаясь:

— Она умеет уговорить кого угодно и без особого труда.

— Это да, но ее самою надо охранять все больше и больше, чем ближе мы подбираемся к поганскому гнезду.

— Что опять? — встрепенулся Фонтей.

— Отравлена. Хорошо, я распознал яд и сумел ей помочь.

— Где она? И где эта Ренита?!!!! — взревел недослушав, Фонтей, уже готовый отдавать распоряжения. — Почему она не у ее постели?!

— Остановись, командир, — негромко, но твердо произнес Кэмиллус. — С ней все хорошо уже. И она отправилась снова во дворец.

— Тогда какого фавна ты тут стоишь?

— Там Рагнар. А я доложить тебе ситуацию заехал. И тоже направляюсь туда.

— Знаешь, я бы сказал обычное «благодарю за службу», но не могу. Все же Гайю-то вы оба с Рагнаром проморгали.

— Виноваты. Но мы заняты Марциалом. Поглядываем и за Октавианом, хотя с ним Волк и его парни. Был Марс, все же ей было спокойнее, и нам всем, — Кэм старался быть объективным, и присутствие Марса во дворце действительно облегчало им всем задачи.

Фонтей развел руками:

— А я что могу? Марс шороху там наделал. Квинт репа с ушами, его людям только в маске и показывать. Риса Гайя сама шуганула, парень даже похлебки не похлебал, умчался на новое задание. Лонгин лег, не успев в строй толком встать. Дарий после дворца из уборной не вылазил, у него же там кишки перерезаны вроде, Ренита бушевала, что ему и шевелиться нельзя.

— Он же вроде со всеми носится?

— Носится. Все вы носитесь, — устало отозвался префект, уже привыкший к поразительной выносливости своих подчиненных.

— Так что делать будем? — Кэм уже собрался уходить, он переживал, что Рагнар там один.

Он знал, что Рагнар бы прикрыл его и сегодня. И завтра — тем более, что зеленоглазый варвар знал причину. И ради Гайи был готов даже лишиться встречи с женой — во всяком случае, отпустив Кэма ухаживать за Гайей, Рагнар не смог увидиться с Юлией, которая носить осталось полтора месяца, и она изнемогала от жары и тяжести своего шарообразного живота в синих прожилках набухших вен.

Кэм нашел Рагнара еще у Марциала — сенатору нездоровилось. И он решил сегодня не почтить вниманием общество, собирающееся у императора — он мог себе позволить такую вольность. Кэмиллус вздохнул. С одной стороны, он был рад отпустить Рагнара к жене. А с другой — волновался за марциала. Который оказался его единственным близким родственником, готовым с ним общаться. Возможно, нашлись бы и другие — теперь, когда Кэмиллус был старшим центурионом в приближенной к императору когорте и имел несколько наград, обеспечивающих ему приличное жалование, возможно, родня и стала бы дружелюбнее, но теперь уже сам Кэм не спешил раскрывать свое истинное лицо и имя.

— Дружище, — подошел Кэм к Рагнару, стоящему у дверей таблиния сенатора, который не переставал работать и дома в любую свободню частичку времени. — Езжай отдыхай. И раньше завтрашнего вечера не появляйся. Сутки в твоем распоряжении. С префектом я согласовал.

— Как она? — вместо ответа поднял на него свои изумрудные глазищи Рагнар, сморгнув пару раз, борясь с навалившейся усталостью.