— Садись, — кивнул он ей на табурет из грубо оструганного дерева, сколоченный кем-то из новобранцев, пристроенных пока к хозяйственным делам между тренировками, чтобы не путались под ногами и не совали нос всюду. — Тут такое дело… По твоей вроде части…

— Слушаю, — просто сказала Ренита, устраиваясь поудобнее и натягивая тунику на голые коленки, которых она все еще стеснялась, а носить длинный женский хитон ей категорически запретили, находясь на службе, только отправляясь в увольнение в город по своим личным делам.

— Моя драгоценная супруга, да продлят боги ее дни… Короче, Гортензия больна. И не хочет мне в этом признаться. Но я же вижу!! Да, я не так часто бываю дома, но я же не дурак и не слепец! Она еле встает по утрам. Ее выворачивает наизнанку, хоть она и прячется, убегая стремглав в сад из спальни, но и даже бежать быстро не дают опухающие ни с того ни с сего ноги. Боги, да что же мне делать? Я не могу потерять ее сейчас, когда все только стало налаживаться. Да и Юлия на сносях, она не переживет смерти любимой тети. Они и правда так близки…

Ренита слушала, не перебивая, и, постепенно вникнув в суть жалоб префекта, невольно улыбнулась, чем вызвала его негодующую реакцию:

— Понимаю. Тебе смешно смотреть на меня, старика, что я безумно влюблен с свою старую расплывающуюся на глазах жену. Все. Прости. Иди занимайся делом.

Ренита встала с табуретки и подошла к нему, накрыв его лежащую на столе натруженную, в шрамах и с выбитыми костяшками ладонь своей, тоже не слишком красивой от бесконечного мытья с мылом и возни с лекарственными растениями рукой:

— Ты прости, доблестный префект. Я, конечно, немедленно осмотрю, если ты позволишь, Гортензию. Но, хотя врач и не имеет права ставить диагноз не видя пациента, осмелюсь предположить, что ее «болезнь» сродни той, с которой я возила Юлию на остров Эскулапа какое-то время назад.

— Чтооооооо? — взревел префект.

— Я не могу сейчас дать гарантии. Это всего лишь предположение. Вы оба не так уж и стары. Да и жизнь Гортензии не была столь уж обременительной. Она нигде, насколько я понимаю, здоровье не растратила, в отличие от той же Гайи. Так что…

— Но…

— Что но? Прости, доблестный префект, но ты же меня спрашиваешь как врача, а не как твоего подчиненного в данном случае. Так что прости за цинизм. Организм даже очень здоровой женщины не всегда готов принять дитя в свое лоно. А ты всю жизнь или не был с ней рядом, или оправлялся от тяжелых ран, когда и твое тело не хотело посеять слабое семя. А сейчас вам обоим ничто не мешало.

— И что теперь будет?

— А что такого особенного может быть? Если разрешишь, я отвезу ее тоже к тому же врачу, к которому водила Юлию, Гайю и ходила сама. Если ты готов ему заплатить больше, он и на дом придет.

— Готов. Постой-ка, раз уж у вас тут эпидемия, ты-то не уйдешь от меня к пеленкам?!

— Я нет.

— А с тобой-то что?!

— Ничего, — сразу сжалась в комок Ренита, чувствуя, как слезы подступают к глазам. — Я совершенно здорова. Просто умею смотреть на луну, как и многие женщины. Ничего противозаконного.

— Скажи, — замялся префект, холодея от страшной догадки, только сейчас его посетившей. — Гайя в царстве мертвых, конечно. Но скажи, она не ушла ли на поля асфоделий с маленьким в утробе?

Префект не мог выложить Рените даже сейчас детали той операции, в которую впутал Гайю и Дария, но и не мог не спросить — а вдруг его умница и красавица старший центурион оказалась в Сирии еще и беременной?

— Нет, — качнула головой Ренита, уже не скрывая бегущих по щекам слез. — Гайя никогда не стала бы матерью. Служба убила в ней все. Дочиста. Боюсь, что она потому и перестала беречься. Да и Марс…

— Так… А что Марс?! Он же любил ее безумно. Даже невесту непрошенную выгнал, как я слышал.

— Поздно выгнал. Никто не знает, как накануне той ночи, когда она погибла, Гайя приходила ко мне и плакала. От боли. Оттого, что у Марса не хватило храбрости самому ей сказать, что не хочет жениться на бесплодной и потому назначил свадьбу с какой-то крашеной кошкой из Кум или из Путеол.

— О боги, — схватился за голову префект, с одной стороны испытывая облегчение, что Гайе хотя бы не придется пережить выкидыш на корабле или роды в пустыне, а с другой стороны после рассказа Рениты он уже вообще усомнился в том, что девушка еще жива, особенно после того, как осталась там без Дария. Он понял, слишком хорошо зная гордую упрямицу, что и Дария на корабль, вывозящий тяжелораненых в Рим, она загнала не случайно — он ее все же прикрывал и останавливал от безрассудных по храбрости поступков. Успел ли Марс? И послушалась ли она его?! Префект утешил себя тем, что уж приказа Октавиана она точно не ослушалась бы.

— Да что уж там, — горько произнеса Ренита, вытирая слезы. — Жизнь продолжается, вот и Гортензия родит тебе дочку. Назовешь Гайей…

— Сына, — удивленно, но твердо ответил префект.

— Это не ко мне заказ, — нашла силы улыбнуться Ренита, подумав, правильно ли сделала, солгав префекту хотя бы потому, что боялась сглазить долгожданное счастье.

После того разговора с врачом, усиленно уговаривавшим ее заполучить ребенка от кого-нибудь из друзей, она призадумалась и перерыла буквально носом библиотеки на Палатине и в храме Эскулапа, наведалась в храм Гигии в самом Риме и тоже попросилась по старой дружбе в хранилище пергаментов. И счастье улыбнулось ей — рецепт не был смертельно опасным, да и питье можно было просто подливать в похлебку, не предупреждая пациента. И она решилась. Тем более что и Таранис как-то, слушая ее восторженный рассказ об очередном визите к Юлии, приобнял и с болью в голосе прошептал:

— Понимаю тебя, моя красавица. Знаешь, если ты так хочешь маленького, я не упрекну тебя ни разу, клянусь своими и твоими богами и всеми силами мира. Я готов принять ребенка от любого из наших ребят, да от того же Дария или даже Кезона, или кото ты там наметишь.

Она отшатнулась:

— Ни за что. Ты мой супруг, и никакой глупости я себе не позволю.

— Как знаешь. Но мое дело сказать тебе, чтобы ты на всякий случай знала.

Она благодарно прижалась к нему:

— Я и так знаю, что ты самый щедрый и самый храбрый на свете…

Но с этого дня она и стала подливать ему целебное питье, не решившись предложить в открытую — боялась, что гордый Таранис не согласится глотать сомнительную дрянь. И вот теперь она уже декаду не могла дождаться регул, и это означало только одно — она таки понесла от Тараниса. Зелье, рецепт которого пришел из Индии врачами войска Александра Македонского, сработало.

Гортензия не находила себе места, попрощавшись с любезным седобородым служителем Эскулапа.

— Юлия! Это что же получается? Я рожу тебе дядю твоим детям?

— Получается так. Разве плохо? Пусть у них будет побольше родственников. Другое дело, кого рожу я? Мне носить еще четыре месяца, а я уже похожа на троянского коня. И по размерам тоже.

— Врач же только что сказал, что слышит своим ухом два сердца. И что такого? Основатели нашего города Ромул и Рэм тоже были близнецами.

— Я ж не позову волчицу помогать мне кормить, — вздохнула Юлия.

— Рабыню купим кормилицу.

— Ну уж нет! — вскинулась Юлия. — Я сама. Пусть мои дети питаются настоящим римским молоком.

— Ха, — рассмеялась Гортензия. — Такие уж у тебя будут прямо вот настоящие римские дети! Хорошо еще, если не расписными родятся!

Юлия расхохоталась вместе с теткой.

— Таранис, — решилась все же Ренита, понимая, что ее слишком быстро обозначившийся живот уже не скрыть, особенно обнаженной. — Ты готов вслед за Рагнаром стать отцом?

Он поднял на нее глаза, полные боли и отчаяния:

— Готов. Я помню свои слова и держу их. Дарий?

— Нет, что ты. Это твой ребенок. Собственный.

— Ренита, мне не надо сладких сказок на ночь. Мы оба взрослые люди и слишком хорошо все знаем друг о друге.