Дарий перехватил ее у выхода из лагеря, у коновязи:

— Уезжаешь. Знаю. Береги себя.

— И ты.

— Марсу что передать?

— Да, конечно…, - она растерялась. — Привет. Скорейшего выздоровления.

— Ты вернешься, он уже на ногах будет. Декады не пройдет.

— Надеюсь. Но вы тут все берегите себя.

— И ты, — еще раз повторил Дарий, любуясь ее статью. — Береги себя.

Он порывисто обнял ее, и Гайя не стала противиться:

— Ты и соскучиться не успеешь!

Но Дарий все равно почувствовал в душе тревогу, провожая ее взглядом, уносящуюся по дороге к городу, освещенную случайным лучом декабрьского солнца:

— Только вернись целой и невредимой. Я не могу потерять еще и тебя… — едва слышно выдохнул он.

О письме императора Гайя вспомнила уже тогда, когда они покидали город — торжественный и медленный выезд посланника в тоге с двумя пурпурными полосами и его красавицы жены, чья унизанная кольцами рука с подкрашенными ноготками-миндалинками тронула кожаную занавеску:

— Что все же за письмо? Я должна о нем знать?

Хотя она спросила очень тихо, Волк ответил ей громким голосом, с нотками легкой утомленности всей этой церемонией проводов в воротах:

— Все хорошо, дорогая, император желает нам доброй дороги и сожалеет, что нам приходится выезжать до его возвращения.

Охрана, сопровождающая их, медленно тронула коней, а следом подхватили, подстраховывая, лектику, закрепленную к тягловым лошадям, два верных нубийца. Маленькая процессия тронулась по Аппиевой дороге, постепенно скрываясь из виду.

Ни Гайя, ни более опытный в подобных делах Волк и не подозревали, что их задание окажется настолько опасным…