Марс рыкнул на барабанщика, и тот продолжал отбивать ритм, чтобы наверху не заподозрили ничего подозрительного.

Гайе пришлось принять на себя бой с двумя надсмотрщиками — одного она сразу полоснула по горлу, а со вторым пришлось повозиться, потому что произошло неожиданное — подвело недавно простреленное и не успевшее зажить как следует запястье. Рана после того, как Марс ее очистил и прижег, затянулась, но рука еще болела, и от холодной воды неожиданно для Гайи стала действовать хуже. Она почувствовала это, когда поднималась с помощью ножа по борту из воды — была готова кричать от боли, цепляясь из последних сил непослушной левой рукой, никак не желающей даже сжаться в горсть. И вот теперь в самый неподходящий момент ладонь разжалась и выпустила нож, но в правой остался меч, который она успела выбить из руки первого, уже валяющегося мертвым надсмотрщика, и забрать себе.

Они сцепились на мечах, а гребцы, постепенно выходя из ставшего для них привычным состояния отупения, стали с неподдельным интересом наблюдать за боем, тем более, что одним из бойцов оказалась крепкая, но гибкая и изящная девушка с красивой грудью, к тому же полуобнаженная, в мокром тонком хитоне и узком сублигакулюме.

— Наяда, — суеверно выдохнул один из гребцов, жадно ловя восхищенными глазами каждое ее стремительное движение.

Вот она, чудом избежав удара в живот, вскочила на скамью позади одного из гребцов и попыталась сверху обрушить удар на рослого надсмотрщика, но ее опередил сам гребец — он подсек ноги надсмотрщика цепью, сковывающей его руки. А дальше опустился меч Гайи.

Она с облегчением перевела дыхание и оглянулась на Марса — оказывается, он уже обыскивал тела, открепляя с поясов кольца с ключами от кандалов, которыми гребцы были прикованы к скамьям по рукам и ногам.

— А ты здорово дерешься, — подмигнул ей гребец, в котором она безошибочно разглядела молодого сильного парня, несмотря на его заросшее свалявшейся бородой лицо и такие же спутанные, грязные волосы на голове. — Где научилась?

— Четвертый легион, Германия.

— Ого. Сильно, если не врешь. А тут как оказалась?

— А сейчас всем расскажу, слушай, — она подмигнула ему в ответ и выпрямилась во весь рост. — Мы из когорты спекулаторум преторианской гвардии. Центурион Марсиус Гортензий и старший центурион Гайя Флавия. Моряки есть?

— Есть, — раздалось несколько десятков уверенных голосов.

— Вы остаетесь. Кто-то должен и грести, пока будет идти бой. И рисковать вами мы не можем. Лично я не умею пока что управлять этой посудиной. Остальные — за мной! Команду — за борт. Лоцмана найти и привести живым и здоровым. Ясно?

И по тому, как две сотни глоток слаженно выдохнули:

— Так точно!

Она поняла, что не ошиблась. Перед ней действительно были те ребята, на которых уже пришли семьям скорбные пергаменты за подписью императора о том, что сын, муж, отец погиб на боевом посту, защищая интересы Римской империи в далекой Сирии.

— За Рим!

И они, полностью обнаженные, вооруженные только своими цепями, заросшие волосами и грязью, рванули за ней, окруженные волной исходившего от их месяцами немытых тел зловония. Они дрались так, как будто не из весельной палубы вырвались, а из самого царства Нептуна, чтобы покарать своих мучителей. Не прошло и четверти часа, как пиратская команда ушла на корм рыбам.

Лоцман, немолодой сириец, на удивление легко согласился провести корабль прямо в Остию. Он неплохо владел латынью, и объяснится с ним Гайе не составило труда. Лоцман невозмутимо пожал плечами:

— А что толку спорить? Капитан на дне, и кто мне заплатит за плавание? К тому же, если трирема сядет на мель или заблудится, я лично так или иначе погибну с ней вместе. Это тоже не входит в мои планы. А раз уж вы тут все военные, то меня за спасение почти двух ваших центурий римляне еще и наградить должны. Я ж не делал и до этого ничего плохого. Я с пиратами не грабил.

— Ага. Только долю добычи получал, — хохотнул недобро Марс, подыгрывая Гайе.

— Долю? — снова пожал плечами лоцман. — А на рыболовном судне что, не получал бы? И на купеческом получал бы долю от прибыли. Деньги не пахнут.

— Логично, — согласилась Гайя. — Если найду здесь пергамент и чернила, то сама напишу тебе документ, подтверждающий помощь нам. А еще лучше — в остийском порту.

Она окинула долгим взглядом своих новых товарищей.

— С этим мы разобрались. Но вот и грести, и управлять парусами нам придется самим. Я тоже не отказываюсь от общей работы. Но сейчас надо поднять снизу тех, кто имеет опыт морского дела. Пусть они ведут корабль. А нам предстоит отмыть палубу, вас, найти среди пиратских пожитков хотя бы сублигакулюмы. Ну и побриться сможете тоже. Надеюсь, поганцев не с ножами ихними за борт отправляли?

Мужчины одобрительно загудели и рассмеялись дружно на ее шутку — многие из них уже оказались вооружены отобранным в бою оружием. Проворный Марс разыскал их мечи, отобранные капитаном, вручил Гайе ее клинок. Когда бывшие пленники увидели чеканку у рукоятки, то все поняли и поверили Гайе окончательно, тем более, что Марс извлек все же ее доспехи их тюка и как бы невзначай протянул ей. Легионеры сначала попереводили взгляд с фалер старшего центуриона на высокую, крупную грудь, которую они должны украшать, но все же уже совершенно естественно приняли Гайю как командира их внезапно сложившегося морского отряда. Она и правда оказалась здесь самой старшей по званию: большинство ребят были рядовыми и в лучшем случае декурионами.

— Раненые есть? — она заметила свежую кровь на обнаженных мускулистых телах некоторых из них.

— Не волнуйся, — обратился к ней один из гребцов. — На этой триреме даже врач был. Если только за борт не выкинули мы же сгоряча. Но вообще неплохой такой старикан-сириец. Нас же всех Харон знает в каком состоянии сюда приволокли. А он за хозяйское добро радел. Почти всех вылечил. Чтоб гребли лучше.

— Марс, возьми ребят, обыщите тут все. Может и повезет, жив врач?

Старика отыскали быстро — он предусмотрительно спрятался в дальний угол и прикрылся сложенными запасными парусами. Поняв, что убивать его не собираются и просят просто заняться привычным ремеслом, принялся врачевать новые раны своих пациентов.

Гайя прикрыла глаза — слова про радетеля за хозяйское добро больно резанули по сердцу, заставив вспомнить Рениту.

Ренита тайком плакала почти каждую ночь, а иногда и днем, если выдавались свободные мгновения. Ее друзья, причем первые настоящие друзья в ее жизни, ушли один за другим — погибли Гайя и Дарий, умчался куда-то в ночь и не вернулся до сих пор Марс. И даже Тараниса она видела отчаянно редко — хорошо если, раз в несколько дней. Да и то, он приходил с заданий измученным, голодным, иногда и перемазанным то в известке, то в грязи, а оказавшись в палатке, долго и вдумчиво приводил в порядок свой дальнобойный лук, наскоро мылся, ел и тут же засыпал.

Он мало рассказывал ей о своих заданиях, а она не выспрашивала, довольствуясь тем, что могла просто прижаться к нему, такому большому, теплому, надежному, уткнуться лицом в его влажные после мытья волосы и радоваться тому, что сегодня у нее на попечении нет пациентов, и есть возможность хоть несколько часов провести рядом с мужем. Радовалась и тому, что хоть целым вернулся.

Несколько раз случалось так, что даже увидеться им не удавалось…

Как-то ребят сильно потрепало в ночной схватке, и Ренита сутки не отходила от троих раненых, жизнь которых висела на волоске. И еще два дня ночевала там же, в полевом госпитале, готовая вскочить по первому их стону — напоить, подать уринарий, обтереть влажной тканью лицо и грудь, помочь повернуться поудобнее.

И когда она, наконец, смогла доползти до ставшей полупустой после гибели друзей, палатки — то на своей подушке увидела только уже привядший цветок троянды с аккуратно обломанными шипами. Она прижала эту троянду к лицу, вдохнула шелковисто-сладкий запах засыхающих лепестков — и разрыдалась, опустившись на пол возле койки.