— А что, — вмешалась Лавиния, худенькая и миниатюрная девушка, лицо которой густо покрывали белила, румяна, синяя и черная краска на веках и кармин на губах. — Он и так выглядит возбуждающе. Как Геракл, победивший Лернейскую гидру.

Марс с ужасом и отвращением посмотрел на свою так называемую невесту. Мало того, что трогать ее было страшно из-за нездоровой хрупкости, так еще ему показалось, что если Лавинию прижать осторожно лицом к беленой поверхности альбума, то ее портрет останется на белой стене подобно фреске. Он невольно улыбнулся, а девушка приняла это на свой счет и сочла признаком восхищения ее словами.

— Марс, я готова выйти за тебя замуж. Меня, конечно, никто не спрашивал, но вот уж упускать такого завидного жениха я не намерена. И дом у тебя роскошный, и сам ты такой огромный, сильный.

— Благодарю тебя, прекрасная дева, — склонил голову Марс перед Лавинией исключительно из вежливости. — Но позволь мне все же покинуть тебя, дабы не оскорблять твой изящный нос вонью моего пота.

И он, не дожидаясь ответа от остолбеневших женщин, выскочил из атриума собственного дома, вскочил на коня и умчался в лагерь, где и столкнулся с Гайей, такой непривычно красивой в новом бледно-салатовом палии, с заколотыми серебряной диадемой тщательно причесанными волосами, но почему-то смертельно бледной.

Бой был долгим и яростным. Гайя, едва успевшая переодеться в форму и скрутить волосы в привычную косу, рубилась плечом к плечу с Марсом и Дарием.

На этот раз снова небольшой отряд лже-египтян, вполне рослых молодых мужчин обучной внешности римских предместий — более или менее правильные черты лица, карие, но не черные, как у настоящих египтян, глаза. И снова — опьяненные египетским снадобьем до странного состояния, в котором они могли сражаться, демонстрируя чудеса выносливости и храбрости. Вот только действия их не поддавались никакому здравому объяснению. Что они хотели, захватив небольшую лавку с благовониями и лентами, в которой находился торговец, грек-вольноотпущенник преклонных лет, да несколько римлянок с достатком выше среднего, но и не принадлежащих к знатным фамилиям, чтобы пытаться их пленом и позором шантажировать мужей и отцов?

— Будем готовить штурм? — спросил у нее Марс, как только спекулатории приехали, поднятые по тревоге урбанариями.

— Не думаю. Тут очень трудно заходить, да и сдается мне, что лавка благовоний выбрана не случайно. Здесь все рассчитано. Мы запутаемся в ее узком пространстве, заставленном посудинами, не успеем, и поганцы перебьют заложников. Да и подожгут помещение. Большинство благовоний еще и отлично горит.

— И чего они добьются?

— Во-первых, нас будет ненавидеть весь город. Одна неудача в нашем деле перечеркивает сотни побед. И если бы женщины были женами сенаторов, то еще нашлись бы те, кто даже позлорадствовал бы. А здесь такие уважаемые, солидные семьи. Жена врача, дочь старшего писца из Табулярия.

— А во-вторых?

— А во-вторых, не исключено, что на владельца лавки и будут указывать все улики как на главного поставшика египетского зелья. Тоже легко замаскировать под благовония.

— Логично, — вздохнул Марс.

— Да я сама логика, — пожала плечами Гайя. — Так что будем выманивать и добивать на улице.

Гайя разговаривала с Марсом как ни в чем не бывало, а внутри все переворачивалось от боли. Перед самым выездом она хватилась Марса — и получила невозмутимый ответ проходившего мимо Друза:

— Так он же домой отпросился ненадолго. У человека свадьба послезавтра, надо же подготовиться, гирлянды заказать, гладиаторов…

Гайя ощутила, как будто ее полоснули мечом под коленями, и лишь с трудом совладала с собой. Друз не был похож на человека, склонного к злым шуткам и необдуманным фразам — уж если он упомянул о свадьбе, значит, так оно и есть…

Она видела, что мужчина отводит от нее взгляд, старается не смотреть в глаза, как будто она была в чем-то глубоко виновата перед ним. Или он перед ней. Ее гордость его отведенный взгляд особенно задевал, потому что она прекрасно помнила, с каким нескрываемым восхищением он смотрел на нее даже тогда, когда ей самой хотелось стать невидимой.

И ведь после той разведки в водостоках, где они целый день ползали по уши в черной вязкой грязи, Марс смотрел на нее, как на юную Флору, так и норовя обнять, едва они, заляпанные и усталые, прибежали бегом отмываться на берег Тибра. Пока они по горячим следам докладывали префекту, она, захваченная работой, даже не обращала внимания, что вся измазана до неузнаваемости, и лишь выйдя из штабной палатки, осознала, что выглядит и пахнет также пугающе, как и ребята.

Ей и на войне не раз приходилось оказываться грязной с головы до ног при марше по раскисшим дорогам или форсировании болот, подолгу не мыться, пропотевая насквозь так, что запах собственного тела вызывал отвращение — но все остальные были такими же, начиная с командира легиона и включая Марса. А уж вымазывать полностью лицо, шею и обнаженные руки густым слоем смывающейся после с трудом сажи с котла, отправляясь ночью в разведку, вообще было привычным делом и для нее, и для Марса. Но только впервые Гайя почувствовала себя неуютно — уж слишком пристально смотрел на нее Марс и у префекта, и сейчас, по дороге к берегу. Потому и предложила бежать бегом к берегу — заодно и не засохнет окончательно глина, если взмокнут как следует на бегу.

— Гайя, тебе спинку помыть? — шутливо поинтересовался Дарий, едва завидев воду.

Она ответила молодому воину с такой же легкой интонацией, чтобы не обидеть:

— Долго ждать придется, пока ты сам отмоешься. А то сейчас ты меня только хуже испачкаешь.

Тот расхохотался на весь берег:

— Куда уж хуже?!

А Марс, не долго думая, подхватил девушку на руки, прижал к себе ее горячее после бега тело и вбежал вместе с ней по пояс в нагретую за день жарким летним солнцем воду.

— Пусти, — рыкнула она ему, и Марс от неожиданности разжал руки, а когда хлопнул ими по воде в надежде опять схватить ее, она была уже далеко, кувыркалась в воде, с наслаждением избавляясь от покрывающей ее грязи.

А когда, отмывшись, расслабленные после купания и усталые, они медленно шли вдоль кромки воды в лагерь, и Гайя, подставляя ветру для просушки волосы, снова ловила на себе странные, долгие взгляды Марса.

А сейчас… Сейчас она стояла в полных доспехах, начищенных до зеркального блеска, и даже со слегка подведенными нежно-синей краской глазами, а он… Он старательно отворачивался.

Она проглотила горечь обиды и сосредоточилась на предстоящей операции. «Кто знает, может, мне суждено здесь лечь. Или ему. Или нам обоим. Так что толку сейчас забивать голову сиюминутным? На кону жизнь нескольких женщин, и все они достойны жить дальше. Так что я буду рыдать о своем мелком горе?» — подумала она.

— Так как ты собираешься их выманивать? — вырвал ее из раздумий Дарий.

— Мы попробуем с ними поговорить.

— И?

— А в это время ты и ребята зайдете с тыла. Наверняка там есть или черный ход, или подвал, через который можно пролезть. Кошкин лаз. Как-то надо туда просочиться.

— Ты разрешишь нам провести разведку? Это надо зайти со стороны другой улицы.

— Идите. Только предельно тихо. А мне придется начать отвлекать их уже сейчас.

Когда бой закончился, все они поспешили высказать то, что в очередной раз потрясло в облике и повадках врага.

— Не понимаю, — бросил Дарий, стряхивая свои парные кривые боевые ножи от крови. — У них прекрасная выучка.

— Это не просто опьяненные дурью юнцы, и не приехавшие из Египта тамошние жрецы.

— Такое впечатление, что их готовят римские офицеры. Причем не самого простого пошиба. Эти люди готовы сражаться врассыпную, малыми отрядами, и не в поле, а в любых условиях, — Гайя по крупицам собирала то, что они все наблюдали эти месяцы, выкорчевывая тлетворное влияние последователей Изиды. — И это уже не те фанатики культа Изиды, как тот старый жрец, который так и предпочел покончить с собой одним ему ведомым способом, но не сотрудничать с нами дальше. Те, с кем мы имеем дело сейчас, разве что внешнюю атрибутику используют. Все эти подведенные глаза, даже кривые мечи, не более, чем дань внешнему виду, своего рода маскировке. И по подземного египетского мира им как до геркулесовых столпов.