- Мы здесь, потому что мы нарушаем заветы Господа.

- Вы здесь потому, что пролили кровь добрых христиан. Я принес вам волю взамен на согласие проливать черную кровь мавров и османов. Вспомните попутный ветер, плеск весел по шестнадцать гребков в минуту, звук удара борт в борт, кислый запах пороха, которым пропитан воздух после первого залпа, звон железа и соленый вкус крови! Вспомните то чувство любви к жизни и свободе, когда, вылезая из-под груды тел, вы видите рваные чулки капитана, а не чужие туфли с загнутыми носами!

- Хорошо сказано, но нет. Ты не наш.

- Я такой же грешник, как вы. Может даже больший, чем многие. Два года назад я убил епископа, и с тех пор я служу Господу на море.

- Епископа? - присвистнул кто-то из преступников.

- В священных стенах монастыря, - усугубил Тодт.

- Не из-за бабы случайно?

- Нет. Мы не сошлись по богословским вопросам.

- Кинжалом в спину? - спросил другой.

- Нет, это был честный поединок.

- Беда... - протянул один из стражников, - Я-то думал на старости лет в монастырь податься, а там, оказывается, все как тут.

Вперед вылез седой мужик, непохожий на местного. Его щеки были распороты прямыми крестами, на левой вроде как зажило, а на правой один шрам до конца не сросся.

- Сдается мне, я знаю, кто ты. Не был ли ты при Мариньяно?

- Я был при Мариньяно, - ответил Тодт, - Я еще как был при Мариньяно! Это ко мне пришли молодые волки, жаждавшие крови. Это я разбудил кардинала Шиннера. Это я вел баталию на штурм батареи ландскнехтов. Это мы с Бернским Быком уже заклепывали пушки, когда появилась кавалерия.

- Не тебя ли звали "Безумный Патер"?

- Меня.

- Ты зря тогда все это начал. Мы потеряли много отличных парней. Ни за хрен. На ровном месте. Там был сам король Франциск, и с ним де Баярд и Маркус из Кельна. Маркус из Кельна отбил свои пушки, а потом появилась кавалерия, и мы не смогли подавить ландскнехтов.

- Я помню. Много лет я водил воинов в бой не ради Господа, а ради алчности, гнева, гордыни, чревоугодия, похоти. Я молюсь, чтобы Господь простил меня.

- Ты просто брехун в сутане, посылающий людей на смерть! - крикнул кто-то из местных.

Тодт задумался на минутку и стащил через голову сутану, а потом и нижнюю рубашку, оставшись только в коротких подштанниках.

Преступники отступили на шаг, и даже стражники вздрогнули.

Грудь, живот, руки и бедра старика были исчерчены множеством шрамов. Белых, розовых, голубоватых, темно-красных. От клинков, от дубинок, от пуль, от ожогов, даже вроде от укусов. Между шрамами и поверх шрамов кожу покрывали синие точки несгоревшего пороха - следы от выстрелов с близкого расстояния. Каким-то чудом на этом фоне выглядели почти целые кисти рук и нетронутое шрамами лицо.

- Повернись, - скромно попросил кто-то.

Тодт повернулся. Белую спину пересекали всего два шрама, на правой лопатке и под левой.

- Не всегда соратники хорошо прикрывают спину, - как бы оправдываясь, сказал он, - И не всегда есть достаточно соратников, чтобы ее прикрыть.

- Вот дьявол, - произнес кто-то.

- Что?! - рявкнул Тодт, оборачиваясь.

- Простите, отче.

- Десять "Аве Мария" и десять "Отче наш".

- Да-да, конечно.

- Слушайте братва, я все понимаю, он реально крутой чел, но пойти с ним это как в мясорубку прыгнуть, - сказал кто-то из быстро соображавших.

- Кто хочет жить, кто весел, кто не тля - готовьте ваши руки к рукопашной. А крысы пусть уходят с корабля - они мешают схватке бесшабашной, - произнес Тодт строки, откуда-то всплывшие у него в голове.

- Никогда вам не увидеть нас, прикованными к веслам на галерах! - крикнул кто-то из заключенных, - Лучше уж дробить камни!

- Точно, - подтвердил другой, - Падре, Вы понимаете, что тут собрались как раз те, кто отвертелся от гребли на галерах?

- Э-э-э... - растерялся Тодт. - Извините, что сразу не сказал. Вы подумали, что я хочу вас купить, чтобы вы гребли как рабы? Нет, ничего подобного. У нас венецианский порядок. Гребцы получают жалование. И вообще мне сейчас нужны не гребцы, а матросы на паруса.

Лица арестантов даже несколько подобрели. Похоже, это оказался самый сильный аргумент.

- Так бы сразу и сказал, - ответил кто-то из них, - Но я все равно не пойду.

- Возьми меня, - тихо сказал высокий седой преступник, за ногами которого на цепях волочились камни. Лоб первого добровольца над правым глазом украшала вмятина размером с яйцо.

- Э, Мятый, тебя не отпустим, - возмутился стражник.

- Возьми меня, капитан! - крикнул Мятый, упав на колени, - Я матрос, я умею ставить парус, могу ловить ветер, могу стоять на руле. Готов пойти хоть гребцом, хоть солдатом!

Он рванул рубашку на груди, ветхая ткань разлетелась в клочья, обнажив атлетический торс.

- Я беру его, - сказал Тодт, - Один человек лучше, чем никого.

- Нет, - сказал начальник смены, - Это же Мятый.

Тодт недоуменно посмотрел на него.

- И что? Если он струсит, я сам его убью.

Стражники и заключенные дружно заржали. Кроме Мятого. Он стоял, опустив голову, и по его лицу текли слезы.

- Я согласился на этот фарс не ради одного матроса. Было бы еще хотя бы человек пять, овчинка бы стоила выделки, - сказал начальник смены.

- Ангел Божий спустился за нами, грешными. Посмотрите на его спину, это шрамы там, где были крылья, - сказал Мятый, повернулся к остальным, и все преступники сделали шаг назад, - Лука, Маттео, Марко, Джованни, и вот еще ты, как там тебя зовут, не прячься.

- Не-не-не, - сказал последний, - Ты уходишь, а мы остаемся.

- Если вы не уходите со мной, то я остаюсь с вами.

- Дья... Святой Лаврентий! - как бы выругался осознавший свою участь арестант.

- Почему они? - спросил начальник смены, - Что у них общего?

- Матрос, матрос, боцман, старпом, капитан рыбацкого баркаса, - ответил Мятый, повторно тыкая пальцем в выбранных, - Если у вас есть еще хотя бы пара матросов, мы сможем вывести ваш корабль под парусом. В штиль сядем на весла...

- Эээ... - возразил кто-то из "добровольцев".

- Я сказал, сядем! - повысил голос Мятый, - А если абордаж, то возьмемся за оружие! И те из вас, кто струсит, позавидуют мертвым!

- Черт вас всех побери! - крикнул начальник смены.

- Десять "Аве Мария" и десять "Отче наш", - спокойно ответил Тодт.

Двадцать шесть особо опасных преступников и девять стражников строго посмотрели на начальника смены. Он поклонился и ответил:

- Да, отче. Простите, отче.

После того, как Максимилиан покинул гостеприимный замок Борго-Форнари, его никто не преследовал. Преследовать было просто некому, тушить пожар всем показалось намного важнее. Только затоптав последний огонек, стражники во главе с комендантом задумались о том, каким образом узнику удалось сбежать.

Когда заключенный каким-то загадочным образом бесшумно преодолел несколько постов охраны, это уже подозрительно. Когда он, будучи почти пойманным, начинает рассыпать проклятия на неизвестных языках, это тоже подозрительно. Но самое подозрительное, когда от проклятий непонятным образом умирают одни люди, а другие чувствуют жжение в глазах и не способны сражаться.

Стражник, посланный посмотреть, как заключенный смог уйти, прибежал с сообщением, что два поста по два человека спят как заколдованные, а двери и решетки выломаны с нечеловеческой силой.

Разбуженные дали показания, что видели демона в женском обличии, ходившего по стенам снаружи и дунувшего на них странным дыханием, похожим на волшебный порошок.

Последней каплей стала обнаруженная на полу комнаты нарисованная мелом пентаграмма с каббалистическими знаками у вершин.

- Это и правда чернокнижник какой-то! - возмутился комендант, - Ну, Маккинли, ну негодяйская морда! Мог хотя бы предупредить, а лучше бы священника привез.