Когда стало известно, что за минувшую ночь три новых отряда рабочих в количестве, 600 человек заняли оборону в поселке Спартановка, постановили не сдавать врагу первенец пятилетки тракторный, не допускать взрывов цехов и продолжать выпуск танков.

Кто-то доставил фашистскую листовку, в которой хвастливо утверждалось, что сопротивление Сталинграда бессмысленно, бесполезно и приводит лишь к новым жертвам — лучше сдаться на милость победителей.

— Много таких листовок? — поинтересовался Зименков.

— Бумагу фашисты не экономят,— ответили ему. — Чуть ли не весь город геббельсовской стряпней засыпали.

От имени городского комитета обороны составили обращение к сталинградцам:

Текст обращения передали в типографию, которая изрядно пострадала при бомбежке, как и сама редакция газеты «Сталинградская правда». Но редактор газеты Александр Гаврилович Филиппов заверил, что работники типографии немедленно починят станки, отпечатают листовку.

Обращение подняло дух сталинградцев. Город-исполин и его жители не дрогнули, не согнулись. Стойкость сталинградцев и защищавших город бойцов опрокинула расчеты врага.

Сталинград от Балкан до Зацарицынского района горел, над городом клубились черный дым, копоть, в воздухе висела кирпичная пыль. Тысячи сталинградцев погибли под обломками зданий или сгорели, тысячи женщин и детей остались без крова, и поэтому было решено отправить их на левый берег Волги, а оттуда в степь. Оставшиеся в городе рабочие, солдаты строили баррикады, устанавливали на улицах противотанковые препятствия, строили железобетонные доты, рыли окопы.

Здание управления НКВД было разрушено прямым попаданием бомбы. Временно управление перебазировалось в Бекетовку и разместилось там в гостинице завода.

— Пропали «Роман» и «Люся»,— доложил мне Георгий Гурьянович Петрухин, начальник отдела кадров управления, он же руководитель опергруппы при штабе В. И. Чуйкова.

Я не сразу понял, о ком говорит Георгий Гурьянович, так как в ушах все стоял грохот от несмолкающих взрывов.

— Я говорю о товарищах «Романе» и «Люсе», которые были подготовлены для засылки в тыл врага,— напомнил Петрухин. — Они были устроены на жительство в частном доме. Но дом, где они проживали до сегодняшнего утра, разбомбили.

Судьба двух наших разведчиков взволновала.

— Ищите! — приказал я. — Они, может быть, не погибли.

На поиски разведчиков, которых ждал нелегкий путь за линию фронта, отправились Будников и Назаров. Поиски пришлось вести среди развалин, на пепелище, в толпе спешащих в укрытия горожан.

Наконец, к нашей общей радости, «Роман» и «Люся» были найдены. Оказывается, во время бомбежки они своевременно покинули дом и укрылись в одной из щелей, вырытых неподалеку в сквере.

— Живы и здоровы! — доложил вернувшийся в управление Будников. — Чуть контужен «Роман». Приглашал его со мной сюда приехать — ведь без крыши над головой остались, но «Роман» напомнил о строжайшей конспирации: его с «Люсей» не должны видеть вблизи управления государственной безопасности. Товарищи готовы к выполнению задания.

— Идут без рации? — спросил я.

Будников кивнул.

— «Роман» категорически отказался. Сказал, что рация может быть обнаружена при переходе линии фронта во время обыска. В Ростове их ждет рация. Имеется даже запасная.

Следующей ночью, когда немцы сделали перерыв в бомбардировке города, два разведчика двинулись на Запад, к линии фронта. Они прекрасно знали, что сотрудники СД и абвера займутся проверкой их личностей, станут допрашивать. Но разведчики были готовы к этому. Их ждал Ростов-на-Дону, легализация в оккупированном врагом городе, устройство на работу и сбор необходимых нашему командованию сведений о противнике.

В тот же день был тяжело контужен Борис Константинович Поль. Свою контузию он постарался скрыть от товарищей, но сделал это неумело и был «раскрыт». На предложение лечь в госпиталь Поль ответил, чуть заикаясь:

— Остаюсь на КП управления. Память меня не подводит, руки и ноги целы. А речь со временем улучшится, войдет в норму. К тому же мне не выступать на сцене, а вести оперативную работу.

И мы согласились с доводами Поля.

Настала ночь, наполненная гарью, освещенная пожарами. А утром все повторилось. Снова на Сталинград нагрянула вражеская армада самолетов, снова с неба на кварталы, скверы, площади, заводы и фабрики посыпалось несметное количество авиабомб — от фугасных до зажигательных, вновь еще яростнее запылал наш Сталинград...

Одна волна бомбардировщиков сменяла другую. Летчики методично сбрасывали бомбы на все живое и мирное. Не посчитались даже с флагом Красного Креста на мачте санитарного парохода «Композитор Бородин»: около 700 раненых на борту парохода были расстреляны с воздуха и с берега...

Не все стервятники вернулись на свои аэродромы, многие навечно остались лежать на дне Волги, в заволжских степях, в сталинградских балках, оврагах. Истребители 8-й воздушной армии, которой командовал генерал Т. Т. Хрюкин, 102-й истребительной авиадивизии под командованием полковника И. И. Красноюрченко и силы корпусного района ПВО полковника Е. А. Райнина умело отражали удары. Только за один день 23 августа ими было сбито 120 вражеских самолетов.

Мы знали о требовании Гитлера генералу Паулюсу именно к 25 августа — и ни днем позже! — взять Сталинград, понимали, что в жаркие августовские дни 1942 года Сталинград, как и Москва в 1941 году, оказался тем городом, на котором сходились все надежды, все планы гитлеровского командования — его стратегические, экономические, политические, престижные цели. Противостоять врагу могли лишь наше упорство, наша решимость, наша ярость и страстное желание не дать вражьей силе вступить в горящий город, захватить его, поднять над ним ненавистный всем советским людям флаг со зловещей свастикой.

Спустя несколько дней после бомбежки города я подписал ряд приказов по нашему УНКВД, в которых отметил мужество чекистов Сталинграда.

В Волгоградском музее обороны среди многих бесценных экспонатов хранится небольшого формата «Русско-немецкий словарь», изданный в Берлине в 1931 году, . и мало кто знает, как он попал в музей.