Жаль, конечно, что раньше не сообразила – так бы у меня на руках был реальный козырь. А сейчас нет ничего, кроме выдумки и надежды, что не захочет проверить.

Сил этот короткий разговор отнял, как будто три часовые тренировки. Руки трясутся, дыхание никак в норму не придет. И ноги еле держат. Это сейчас, когда один на один. А как дальше-то с ним общаться, при других людях?

Полгода, Лена. Всего полгода. Это нужно пережить, как отрезок жизни. А потом забудем эту идиотскую семейку навсегда. И даже фамилию вспоминать не будем.

К черту все назначенные на сегодня визиты и походы по чиновникам. Не смогу больше ни с кем разговаривать. Свихнусь. Или сорвусь на ком-нибудь, наговорю гадостей, а потом жалеть буду. А потом самой же и расхлебывать придется. Нет уж, из-за этого мерзавца не стоит усложнять свою жизнь. Лучше вернуться в свой кабинет и перебрать документы. На большее у меня сил не хватит. И домой возвращаться нельзя – волком завою в четырех стенах, от бессилия и неопределенности.

Ага. Спряталась в кабинете. Взяла, называется, передышку: только войти успела, тут же стук в дверь и Вадим Батькович, собственной персоной, нарисовался. Вот только его мне сейчас не хватало, чтобы пойти и намылить веревку. Они что, сговорились сегодня?

Осторожненько так зашел, остановился у порога. Что на лице написано – не понятно. Боится, что ли, что я в него дыроколом сейчас запущу? Зачем я его, собственно, схватила? Ведь никогда в людей ничем не бросалась. Ну, может, снежками, в далеком детстве. А, понятно, чтобы кулаки не сжимать – и так уже ногтями все ладони исцарапала.

– Привет, Лен. Можно зайти, не сильно занята?

– А если занята, ты ждать будешь? Пару часиков постоишь под дверью? – Ох, как на меня накатило. Никогда же ведь стервой не была, кажется.

– Могу и постоять. Очень поговорить нужно. Не уйду, пока не скажу то, что хотел.

– Ну, вот и жди. Освобожусь – позову. – Ты посмотри, какой послушный. Вышел ведь. А мне реально нужно время, чтобы отдышаться. Не могу я сейчас с ним говорить. Просто в кому уйду. А что? Вариант. Очень удобно – лежи себе, мыслей никаких, никто тебя не беспокоит. Что ж вы, собаки, делаете-то? Я столько лет училась жить спокойно, без волнений. Казалось бы – все, молодец, достигла спокойствия, от всех бед прикрылась, баррикады построила – никто не пробьется. Варвары. Два брата – монголо-татарина. Ненавижу.

Посидела, тупо глядя в монитор. Забавные там картинки бегают: в качестве заставки – фото с наших детских праздников. Счастливые детские мордашки очень умиротворяют. Чайник вскипятила, насыпала бурды растворимой. У Алинки в кабинете кофеварка стоит, но идти к ней мимо этого засранца – сил не хватит. Что ж, будем давиться гадостью, которая только на черный день (когда заварной кончается) припасена. И это я вам тоже припомню. Не знаю, как – но обязательно. Женская месть потому и коварна, что мстительницы порой сами не знают, что выкинут, до последнего момента. Вот так и утешимся.

Сколько так медитировала, глядя в кружку, неизвестно. Почти забыла о госте. Минут тридцать прошло, точно. Что ж, следующий акт нашего фарса начинается.

А может, обиделся и ушел? Я бы, честно, обрадовалась. Лучше потом, в другой раз поговорить. Или вообще его не видеть. Трусость? Наверное. Да и фиг бы с ним. Мне здоровье психики дороже.

Выглянула в коридор. Ага, уйдет он, размечталась. Сидит вон под фикусом (или пальмой? До сих пор путаю, да и техничка, которая его притащила, тоже не уверена).

– Заходи.

Не зашел – прокрался. Куда девалась былая стать? До этого просто рыцарем был, в сияющих доспехах, с легкой и уверенной походкой. А это кто? Мужчина, я не узнаю Вас в гриме…

– Привет, Алён.

– Не Алёна, а Елена Петровна, если ты не в курсе. – Алёнкой меня только в детстве звали, да самые близкие. Раз не близкий больше – значит, и права такого нет. – Зачем пожаловал?

– Я прощения у тебя хотел попросить… – Судя по выражению лица, сам не верит в успех предприятия, но, смотри ж ты, пытается.

– Да ладно? За что это? – Вот откуда из меня прет эта язвительность? Эти нелюди разворошили осиное гнездо всех моих наихудших пороков. Ведь научилась же сначала думать, а потом говорить. Или молчать, если что-то нехорошее думаю. Меньше людей обижать стала, легче с ними сходиться… А, теперь – все труды насмарку.

– Лен, правда, я перед тобой очень виноват. Прости меня.

– А за что конкретно простить? За то, что отдал игрушку брату, не спросив ее мнения? Или за то, что молчал, когда он хрень всякую нес, а мне ответить было нечего? Или за то, что у меня есть шанс заиметь толпу поклонников, которые сразу, в одном ролике, смогут меня и рассмотреть, и оценить? Всего-то делов: пара нажатий на кнопочку, и – купайся, Леночка, в лучах дурной славы. Или за то, что просто нагадил мне в душу и молча наблюдал, как братишка добавляет? Какой именно вариант ты сейчас имеешь в виду?

– За то, что сделал тебе больно. Неважно, каким способом, или всеми сразу. Я понимаю, что ты, вряд ли, меня простишь, но попросить об этом тебя обязан.

– Да ты что? Ничем ты мне не обязан. Не надо свою душеньку насиловать, изображая муки совести. Ни к чему это. Если это все, что ты хотел сказать – спасибо. Я тебя услышала, до свидания.

Не понравился ответ. Вот, прямо к бабке не ходи, вижу – не понравился. Ну, извиняйте. Завздыхал, волосы в шевелюру запустил, насупился. Волосы у них с Пашкой похожие – густые, черные, волнистые. Так и хочется их перебирать. Хотелось, вернее. Пальцы помнят еще, каково это. Даже сейчас зазудели. Да и вообще, похожи эти два товарища – и ростом, и сложением, чертами лица. Даже глаза одного цвета – серые. Только мне всегда казалось, что у Вадика они теплее, живее, ярче – одно удовольствие смотреть. А Пашкины – как у змеи, холодные, неподвижные, ощущение, что примораживают. Ошибалась я. Одинаково бездушные. И улыбка у обоих – ненастоящая. Только вот, Пашка еще и честнее оказался – не скрывал своей сволочной натуры. А этот… Этот притворяться умеет. Да еще как нагло и настойчиво. Вот сейчас – за каким, спрашивается, приперся? На кой ему сдалось мое прощение?

– Лен, я, вообще, одно хотел тебе сказать: у нас все по-настоящему было. Я не притворялся. И не играл. И все, что говорил тебе и делал – все было правдой.

– Аааа, то есть, ты хочешь сказать, что ты – просто искренний извращенец? Только забыл меня об этом предупредить? Тогда тебе не со мной нужно разговаривать, а со специалистом. Или ищи себе подругу где-нибудь в кругах таких же, не очень здоровых дам. Я в твои игры не играю.

Морщится, вздыхает. Эй, вот зачем ты сейчас встал?

– Не подходи ко мне! – Это уже вслух вырвалось. Да, психику расшатали на раз-два. Скоро истерить начну на пустом месте.

Ага, когда это он меня слушался? Обогнул стол, за которым я пыталась прятаться, присел на корточки, еще и за руки пытается взять. Хорошо, отдернуть успела. Да так и оставила держать поднятыми. Осталось только вскочить и убежать, чтобы совсем смешно было…

Убежишь тут. Как же. Обнял за колени. Возвращение блудного сына, практически. И опять в глаза заглядывает:

– Лен. Ты ни при чем здесь, просто так случилось, что Пашке шлея под хвост именно сейчас попала. И… – Ну вот, на самом интересном и замолчал. Это что, театральные паузы репетируем? – В общем, я не мог отказать ему в том, что он попросил меня сделать. Чего мне это стоило – не буду рассказывать. А о том, как ты переживешь эту историю – честно, плохо думалось. Просто не хотел, наверное, представлять, чтобы не сорваться. Понял только, когда он приехал и попросил тебе позвонить. Тогда допёрло – каково тебе сейчас будет. Лен, я всю эту неделю места себе не находил, честно. Думай теперь обо мне все, что хочешь, но пойми, пожалуйста, одну вещь: ты ни в чем не виновата. Это наши с братом разборки. А тебе просто не повезло… И мне не повезло, что он именно на тебе решил отыграться. Или, просто, моя жизнь через задницу складывается…

Ощущение, что где-то открыли трубу, и через нее только что вытекли все оставшиеся силы… И зачем он мне это рассказал? Легче не стало, однозначно. Понятнее? Ни сколечко. Только еще больше запутал. Одно стало ясно: игрушка. Разменная монета в руках двух взрослых мальчиков. Как только у них начались разборки, я со своими глупыми чувствами была отодвинута в сторону. И глубоко параллельны им обоим мои переживания, унижение, обида… У него жизнь через задницу, посмотрите-ка…