— Мы из другого, магического мира. Душа настоящей Елизаветы Варнаевой сейчас живет и процветает на моей родине, в мире Араш. — больше ничего добавить я не успела, меня перебил мой ребенок.

— А я не Дима, я Шон. У меня нет фамилии, я безродный отказник. Настоящий Дима сейчас, наверное, в моем теле. Да, мама?

— Ты — Димка, ребенок, теперь и навсегда ты — Димка, не сомневайся в этом, — Ирина решительно перетянула внимание на себя, — Эль, идите, читайте свою почту, это может быть срочно. Я им все объясню.

Нерешительно, с оглядкой на Ирку мы ушли на кухню, унося остальные письма и плотно закрыв дверь. Встретить взгляд Ильи я так и не решилась.

Руки сами потянулись к неподписанному пакету, по форме которого и был изготовлен футляр-артефакт.

Дневник моей мамы. Шероховатый и истрепанный. Единственная памятная вещь, которую мне удалось пронести сквозь несчастливое детство. Сколько раз я засыпала, прижавшись к нему щекой. А потом, накануне отъезда в Академию, моя сводная сестра выкрала его из моего багажа. Несколько лет она и ее мать, жена моего отца шантажировали меня, угрожая его уничтожить. Несколько страниц были вырваны у меня на глазах в качестве акции устрашения. Не хочу об этом вспоминать! Это уже прошлое, которое я отпустила. Огромное спасибо тебе, Лзавета! Надеюсь, в письмах я найду описание того, как ты его заполучила.

Димка сидел и терпеливо ждал моего ободрения, не решаясь вскрыть свой конверт, подписанный по-русски.

— Можно, я буду читать вместе с тобой? — сын выдохнул с облегчением, читать письмо незнакомого человека, читать первое письмо в своей жизни, наверное, очень волнительно.

Привет, братан!

Надеюсь, очень сильно надеюсь, что Эмилия тебя не бросила!

Специально пишу на почти забытом русском, потому что на арашском ты читать не умеешь, это я точно знаю, ведь мне пришлось учиться. Зато ты, наверняка русский уже освоил.

Взрослый ты уже, или еще пацан, не знаю. Но это ерунда. Рад, что мы оба выжили. Когда этот гад, Лизин муж в меня случайно пальнул, было больно. Сочувствую тебе. Не знаю, как долго выздоравливал ты, но я чуть не сдох в твоем теле. Меня спас маг, знакомый настоящей Эмилии. Он вылечил мою спину за час, правда, это ему стоило магического истощения. С этим магом, Мартином, мы до сих пор дружим.

Пишу я тебе по двум причинам.

Первое, как мужика прошу, проследи, чтобы дамы побыстрее написали свои ответы и подготовили футляр к оправке. Пусть Эмилия постарается сплавить воск печати магией. А если магии нет, нужно очень сильно захотеть, чтобы я получил свою вещь обратно. Времени у вас около пяти часов. Это в том случае, что посылка пришла прямо при вас. Поторопитесь. Очень полагаюсь на удачу, что вы все трое вместе.

Второе, на случай, если ты еще ребенок.

Около дачи жил бродячий безродный щенок, которого я прикармливал. Он был моим другом. Такой пятнистый, желто-коричневый, лобастенький и курносый. Никому никогда о нем не рассказывал, даже маме. Может, у тебя получится его найти? У меня такое чувство, что я его предал и это мучает меня до сих пор. Выручи, братан, присмотри. Пожалуйста.

И за тетей Ирой присмотри, если она рядом. Она только с виду суровая, но сердце у нее золотое, я знаю.

Удачи, братан.

В кухню вошел Фрол, налил воды в большую кружку, махнул нам, чтобы не беспокоились и вышел. Мрачное выражение его лица испугало меня до колик. В те мгновения, когда дверь была приоткрыта, отчетливо слышалось шипение Иринки и раздраженный баритон Ильи. Ох, чувствую, что Илье новости не понравились.

— Дима, пойди, пожалуйста, покажи свое письмо тете Ире. Ей надо поторопиться с ответом. — Я старалась говорить как можно спокойнее, но ребенок все понял. Погладил меня по щеке и вышел, унося свое послание.

А я взялась за свои письма, первым прочла короткое письмо от бабушки. За предполагаемые шестнадцать лет ее почерк ничуть не изменился.

Эмилия, детка моя!

Лиза сказала мне об этой возможности только что и дала всего один час. Полагаю, что она боялась меня растревожить. Что можно написать за час, когда прошло шестнадцать лет? Зря она так, я прекрасно себя чувствую. Оздоровительные амулеты ее сына, которого я искренне считаю своим правнуком, необыкновенно сильны.

Детка! Я так надеюсь, что у тебя все хорошо!

Полагаю, что тебе будет небезынтересно, что через год после твоего ухода твоя мачеха бесславно погибла. Отец сильно горевал, но я, признаюсь, испытала облегчение. В последние месяцы своей жизни Селитера была невыносима. Только работа с Лизой и ее воспитанниками помогала мне отвлечься и хоть как-то ее терпеть. Ты удивлена, я знаю! Да, я работала в Лизином приюте и горжусь этим! Эти дети, в отличие от твоих брата и сестры понимали важность этикета и традиций. А сейчас, спустя годы, я наслаждаюсь, наблюдая результаты своих усилий! Представляешь, две моих воспитанницы вышли замуж за аристократов!

Дядя Веррес, моя опора, опять стал главой рода. В нашем поместье он внедряет новые методы хозяйствования, которые почерпнул у неугомонной Лизы.

Не обижайся моя дорогая, Лиза не смогла и никогда не сможет заменить нам тебя, но она стала путеводным лучом в нашей жизни. Она необыкновенная, мы многому у нее научились и продолжаем учиться, потому что ее энтузиазм и изобретательность неиссякаемы.

Вы таки разные, мои девочки. Она — само стремление сделать мир лучше, меняя его вокруг себя. Ты была сосредоточена на самосовершенствовании и это тоже достойный способ улучшения мира. Я очень люблю тебя, и Лизу я тоже полюбила.

На случай если такой оказии больше не случиться, или я просто не доживу до нее (Шон обещает мне еще лет десять, как минимум. Говорит, что Таню и Леру, дочек Лизы, еще воспитывать и воспитывать и что надежда только на меня).

У твоих брата и сестры стараниями Верреса все неплохо. У обоих значительно улучшился характер после смерти их матери. Я до сих пор страдаю оттого, что не догадывалась в каком аду ты жила и не смогла защитить. Прости меня, если сможешь. Я все время кляну себя за эгоизм, за то, что удержала тебя, такую маленькую и милую, подле себя, вместо того, чтобы отправить в хороший пансион. От скольких бед я бы тебя уберегла!

Шон меня уже торопит, время проведения ритуала для отправки писем уже близко. Знаю, что написала сумбурно и даже перечитывать не буду, но на всякий случай стану вести подобие дневника, вдруг это не последняя оказия передать тебе весточку.

Желаю тебе счастья, моя дорогая и самая любимая внученька!

Твоя бабушка, Диметра фон Риштар.

Глаза были сухими, слез не было, была прозрачная нежность к той, которая растила меня, изо дня в день сопротивляясь давлению со стороны ненавистной мачехи и безразличного сына, который по недоразумению был моим отцом.

Мимо меня на улицу выскочили близнецы, а за ними Димка. Но сын вернулся, чмокнул меня в щеку, ухватил из холодильника кусок вчерашнего шашлыка и совсем было убежал, но вернулся.

— Мы щена искать. Близнецы обрадовались, сказали, что теперь понятно, почему я такой странный, жалко только, что не маг. А дядя Илья еще злится. Ты пока его не трогай. Ага? Тетя Ира пишет письмо. Дядя Фрол сказал, что, это многое объясняет, и что ему пофиг, лишь бы человек был хороший. А ты — хороший, он так и сказал.

— Фотки, нужны фотки, — раздался вопль с улицы, — Димка пошли скорее, они сами разберутся.

— Элька, а ведь Наська права, — вылетела в кухню Ирина, а за ней мужчины, — как послать фотографии?

— Не знаю, — я растерянно смотрела на подругу, на Фрола, на почему-то мокрого Илью. Это его что, Фрол облил? Он для этого за водой выходил?