— Может, вы влюбились в него, дядюшка?! Может, вы из тех, кому нравятся мужчины?!

Тут уж Джеральд не выдержал! Что бы его обвинили в таком! Да и еще не просто какой-то посторонний человек, а родной племянник!

— Что ты такое говоришь?! — закричал мужчина, срывая голосовые связки. — С ума сошёл! Ты меня за извращенца какого-то держишь?! Он раб, вещь!

— А что это вы его так защищаете? Я вам племянник, а он раб, так вы даже меня не жалеете! Чуть ли не убили меня из-за него! Ну, затушил я об его ладонь сигару, ну, и что с того? Я виноват, я неправ?! А-а-а-а, не отвечайте, дядюшка, я знаю, я неправильно поступил — нужно было об его смазливую мордашку это сделать!

— Я сейчас тебе…!

Филипп на всякий случай отошёл в сторону и оттуда подначивал, говоря, что оказался прав, что они раба любят больше него, что променяли родного племянника на какое-то ничтожество. Но самыми обидными словами для Джеральда оказались последние:

— Он никогда не ответит вам взаимностью! Никогда!

Ну, надо же было такому случиться, что именно в эту самую минуту в сопровождении Адриана, нёсшего букеты роз, в комнату вошла Констанция!

— А-а-а-а-а! — закричал Фил. — Вот и яблоко раздора!

— Фил, пошёл вон, — спокойно сказала Конни. — Я не собираюсь больше терпеть твоё хамское поведение. Адриан, иди сюда! Сначала в эту вазу поставим. Эвелина любит розы!

Джеральд, стараясь успокоиться, отрывисто дыша, переминаясь с ноги на ногу, сказал жене, чтобы они украшали, а потом он прикажет посадить раба на цепь. Констанция сама не знала, откуда нашла моральные силы, и спокойная как слон, возразила, что не надо ни на какую цепь, что в прошлый раз и живого места не осталась на Адриане.

— Одного садовника продал, второго хоть оставь. Или я сама должна всё делать? — закончила супруга.

— В этом нет необходимости! — внезапно раздался голос Фила. — Я уезжаю! — молодой человек подбежал к ним. — Можете не представлять к нему охрану под предлогом посадки на цепь! Ничего я ему не сделаю. Но попомни мои слова, ничтожный раб, — сквозь зубы проскрежетал господский племянник и за подбородок развернул лицо Адриана к себе, — сейчас ты писанный красавец, но пройдёт время, — а я терпеливый, я умею ждать, — я тебя так изувечу, что мать родная не узнала бы! После смерти дядюшки всё наследство перейдёт ко мне, потому что я единственный мужчина, состоящий ему в близком родстве! Ты будешь моей собственностью, и я сделаю с тобой всё, что захочу, и тогда ты пожалеешь, что на свет родился! Ты понял? — но тот молчал, не зная, что ответить, прекрасно понимая, что племянник хозяина обязательно выполнит свои обещания. — Я тебя спрашиваю?

— Как можно думать о смерти близкого человека? — тихо прошептал Адриан, скорее себе, а ни ему, но сын Фелиции его услышал и, с красным от возмущения лицом, хотел было что-то ответить, как вдруг Джеральд прервал его:

— После моей смерти, Фил, всё перейдёт моему сыну!

— Какому сыну? — хором спросили племянник и жена.

— Который у нас с Конни обязательно когда-нибудь родится, — спокойно ответил хозяин. — А теперь я тебя больше не задерживаю.

— Тётя Конни, иногда мужчина изменяет своей жене, но необязательно с женщиной, вы задумайтесь над тем, почему дядя Джеральд так не хочет продавать Адриана…

Он лукаво улыбнулся и развернулся на каблуках, чтобы уйти… Как вдруг хозяин дома вскрикнул и упал на пол без чувств…

— Дядюшка! — воскликнул Фил, упал на колени рядом с ним и зарыдал.

— Джеральд! — в испуге вскричала госпожа. — Адриан, беги на кухню, попроси воды для господина. — Ну, что, Фил, доволен? — спросила она, когда невольник ушёл. — Из-за какого-то раба дядю довёл?

Филипп в ответ тихо попросил прощения, признался, что был сам не свой, с ума сошёл из-за ревности. Конни хотела ответить что-то, но в этот момент вернулся Адриан с водой.

— Спасибо, Адриан, — сказала Конни и раздражённо обратилась к племяннику: — Я лучше пристрелю этого раба, но тебе он не достанется! И дом спалю!

— Никого не надо стрелять и ничего не надо палить… — открыв глаза, сказал Джеральд и сел. — Спасибо, — поблагодарил он, беря в руки стакан.

— Славу Богу! — воскликнула Конни.

— Ты чего ревёшь, как девица? — спросил дядя племянника.

Простите меня, пожалуйста… Я приревновал вас к рабу…

— Иди отсюда… Адриан, помоги мне встать.

— Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, хорошо.

Его голос мягкий и участливый, его взгляд добрый и ласковый… «Неужели он, и правда, за меня испугался?» — подумалось внезапно Джеральду, и на сердце его почему-то потеплело.

Фил, хотя и ревел как девчонка, прося прощения, свою угрозу выполнил, покинув поместье тут же, как дядюшка, придя в себя, его выгнал. Конечно, ему было жаль Джеральда, и он винил себя в том, что из-за какого-то жалкого раба довёл его до обморока. Но мог ли и дядя не говорить ему «иди отсюда» при Адриане? Всё-таки они родные люди… Негодование, обида ели сердце молодого человека. Да, он был неправ, но зачем орать на него при постороннем? «Нет, это всё равно неспроста! — думал Фил. — Чего это дядя Джерри так заводится, если вдруг кто-то едва ль заикнётся о продажи этого раба?! Вот увидите, что я был прав!».

Он приехал в город и решил зайти в гости к своему приятелю по институту. Тот жил в той же квартире, в доме, на первом этаже которого располагалась булочная, куда Фил и заглянул. Ничего там не изменилось. Всё те же полки, всё та же деревянная отделка, те же панели, те же столы, то же распределение продуктов, та же продавщица за прилавком, дочка хозяина лавки. Мэрбл, так звали эту девушку. Молодой миллионер даже имя её запомнил. На самом деле при рождении бедняжку назвали Мэйбл, но потом неправильно записали. А мистер Патрик, её отец, выяснил у какого-то учёного человека, путешественника, что где-то есть пещера, которая называется Мэрбл, и решил, что это имя очень красивое. Так Мэйбл стала Мэрбл. А историю о том, как булочник назвал дочку, знали чуть ли не все покупатели.

— Здравствуйте, мистер Филипп! — вежливо поздоровалась девушка, сразу узнав его.

Он обернулся к ней. Она была всё той же. Длинные, золотисто-русые волосы, загорелая кожа, большие глаза, пухлые губки, красивые, изогнутые брови. Они с друзьями ещё шутили, что та, наверное, совсем не уходит с солнца, наверное, хочет походить на негров. Мэрбл оставалась всё той же девушкой, которая в тайне от своего отца кормила бедных студентов, промотавших свои карманные расходы на развлечения.

— Добрый вечер… — медленно отозвался Фил.

— Чего желаете? У нас новые булочки появились.

— Смерти, — неожиданно даже для себя ответил молодой человек.

— Ну-у-у-у, у нас такого товара нет! — рассмеялась продавщица.

— Ой, простите… — ему стало стыдно за себя. — Чего это я?

— Проблемы замучили? Впали в меланхолию? Всё это временно!

Фил взглянул на неё, и на сердце от чего-то потеплело.

— Не знаю, не уверен… Ссора с родственниками иногда продолжается всю жизнь.

Продавщица заметила, что мы сами до такого доводим, не желая примириться. Молодой человек взглянул на неё, не зная даже, что сказать. Наверное, она права, но… Возможно ли исправить то, что уже сделано, возможно ли вернуть уже сказанные слова обратно, и так, чтобы все забыли о них? Конечно же, нет…

Самое ужасное, что юноша в общем-то и не жалел ни о чем. Он винил во всём родственника, считая, что тот ведёт себя очень и очень странно. Как можно столь неадекватно относиться к рабу?! Тем более, что и Джеральд сам сравнивает его с вещью. Он же не бросается на людей, если заметит, как кто-то из гостей отметит комплиментом красивую вазу, и выразит желание иметь такую же! А если речь идёт об этом невольнике, то да! Это же безумие!

Фил воспринимал Адриана, как человека второго сорта. И да, именно, как человека, а ни как «вещь». Для него он являлся парнем, который волею судьбы оказался в таком положении, и который, конечно же, и ногтя его, аристократа, не стоит. Поведение же родственников ввергало его в недоумении и даже малость шокировало. Молодой человек не знал, как его объяснить. Да, красивый юноша, раб, но всё-таки юноша, а ни предмет в поместье. А они там все с ума сходят, превозносят невероятную красоту парня, — даже не девушки, а парня! — под предлогом, что он что-то типа «комода» или «вазы»! И уделяют внимание построенному человеку больше, чем родному племяннику! Сын леди Фелиции глубоко сомневался в том, что Эйлин влюблена в Адриана, как в красивую куколку! Он нравится ей, как мужчина!