«Боль мою как ливнем смыло…» Боль мою как ливнем смыло, Право – грянула гроза, Это милая открыла Лучезарные глаза. Горя моего завалы Словно вымела пурга – Это губы ты разжала, Сладострастна и строга. Грусть мою уносит ветер Чёрных шёлковых волос – Это я попался в сети Расплетённых женских кос. Так скажи, открой на милость Тайну малости одной: Почему не получилось Раньше встретиться с тобой. «Бренчит струна шальной гитары…» Бренчит струна шальной гитары Под хохот принявших барыг. Аллаху молятся татары. Глядит на девушку старик. Есть смертный грех и просто вины, А кто из нынешних людей, Дойдя до жизни половины, Чист перед совестью своей? Прожив за тридцать лет на свете, Любому ясен поворот, Как Пётр их, улыбаясь, встретит, Какую дверь он отопрёт. «Брось, пойми, понапрасну поёшь…» Брось, пойми, понапрасну поёшь. Зря, поверь, отправляешь к врачу. Даже станет совсем невтерпёж, Промолчу. Промолчу. Промолчу. Этот город чужой для меня, Он ко мне холоднее, чем лёд, Мне расстаться бы с ним за полдня, А приходится – наоборот. Здесь две женщины чудных живут, Словно два лебединых крыла, Воздавая блаженством минут За года без любви и тепла. Незнакомы они меж собой, Но от каждой храня по ключу, Не отдам предпочтенья любой, Промолчу. Промолчу. Промолчу. Голубые у первой глаза, Не тускнеют под действием лет, Ну, а стан гибок словно лоза, Пусть лозы в этом городе нет. У второй же они, как агат. Губ зовущий кровавый овал. Про таких меж людей говорят, Что Кустодиев нарисовал. У одной выключаю торшер. У другой задуваю свечу. И стиха соблюдая размер, Промолчу. Промолчу. Промолчу. Коль нет воли, чтоб страсть побороть, Раз бессилен пред телом своим. И не важно, простит ли господь, Или вместе в геенне сгорим. Ведь нельзя ни забыть, ни отстать. Не отпустит судьба молодца. Остаётся одно – долистать Три романа мои до конца. Потому понапрасну поёшь, Зря с утра отправляешь к врачу. Надоела до судорог ложь. Промолчу. Промолчу. Промолчу. «Будь я проклят на полный срок…»
Будь я проклят на полный срок, Мне отпущенный божьей мерой, Раз гонялся я за химерой, Озлобляя без смысла рок, Будь я проклят на полный срок. Что у женщин чужих просил, Как щенок – то скуля, то воя, Знать бы: счастье это пустое И напрасная трата сил, Что у женщин чужих просил. Пусть и молод я, и хорош, Пусть везде мне легко и сладко, Но давались они украдкой, Ну, а много ли украдёшь, Пусть и молод я, и хорош. А ворованного не вернуть, Разменять же иль бросить жалко. Эх, душа моя – приживалка: Глупость, ветреность, блажь и муть – А ворованного не вернуть. Потому и скребётся злость В стылом сердце почище кошки – Три горошины в чайной ложке Удержать мне не удалось, Потому и скребётся злость. Будь я проклят, и стало так. И не знаю, как там другие, Но года мои расписные Потеряли и вкус, и смак, Будь я проклят, и стало так. «Был спрятан в скалах высоко…» Был спрятан в скалах высоко По воле мудрых мулл, Надежней чем Гуниб с Дарго, Разбойничий аул. Была в нём, к славе тем муллам, Ватага мусульман, А верховодил ими там Имама сын – Рамзан. Был он по делу гордецом, И это каждый знал, Что лишь пред матерью с отцом Он голову склонял. Была страна его рабой, А он ей господин: Беспечный, дерзкий, молодой, Единственный – один. Был у него каурый конь – Увёл из табуна: Черно седло, черна супонь, Да и узда черна. Была винтовка с ним всегда, А била – будь здоров, Дитя великого труда Английских мастеров. Был для Рамзана в мире бог По имени Шамиль, Кто в своё время просто мог Стереть Россию в пыль. Была поэтому мечта, Ушедшим дням под стать: Раз не боялся ни черта – Хотел таким же стать. Был он в бою, как барс и лев, Силён, неотразим, Пока, судьбу преодолев, Казак не встал пред ним. Была зелёная трава, Да побурела вмиг, Где прокатилась голова Владыки из владык. Был горек плач и крик в горах, А приговор жесток, Но было так и будет так, Хотя я не пророк. |
