«Голову на руки к ночи клоня…» Голову на руки к ночи клоня, Помню, как прятался я от погони, Как на лету, засыпая меня, Белыми розами снег жёг ладони. Но положившись на веру свою, Кутая тело в случайные тряпки, В богом и чёртом забытом краю Был я доволен укрытием зябким, Не замечая того впопыхах, Что почернела звезда путевая, В окаменевших слепых облаках Элиминируясь и остывая. И не узнать мне уже никогда, Сколь ни прельщайся основой возмездной, Всё это: ночь, снегопад и звезда – Было лишь сном, завершившимся бездной. «Господь меня вёл сквозь пустыни…» 1 Господь меня вёл сквозь пустыни, Болота, заводи, леса, Являя знаками простыми Знамения и чудеса. 2 Я видел в карстовых глубинах, Научным мненьям вопреки, Погибших в муках исполинов Обугленные костяки, Зачатых женщинами в браке От падших ангелов, от тех, Кто жить привык в грязи и мраке Людских пороков и утех. Куражась в дерзостном запале, Они под шёпот сатаны От Вседержителя отпали, За что и были казнены. Загнав отступников в пещеры, Он в очистительный четверг Во благо верности и веры Их всесожжению подверг, Чтоб слугам божим поученьем Служил пример ужасный сей: Не будет никому прощенья, Каких бы ни были кровей. 3 Я видел горное ущелье С как будто бы цельнолитой, С промёрзшею до дна купелью С почти хрустальной чистотой. В ней из досок окаменелых Дерев неведомых – ковчег Стоит внутри под гладью белой, Как праведности оберег, Как память о спасенье Ноя, Когда в пучине бурных вод Исчез, безумствуя и воя, Дотоле избранный народ. Забыв о заповедях божих, Обряды выродив в волхство, Он проклят был и уничтожен Вплоть до названия его. Чтоб всякий знал: пред грозной дланью, Вершащей справедливый суд, Поповы выдумки и знанья От наказанья не спасут. 4 Я видел холм, людьми забытый, Равнину плоскую пред ним, Где объяснял мне смысл событий Огненноликий серафим. Перстом горящим, словно стилом, Чертил слова он в облаках О Сроках, Таинствах и Силах, О вечной жизни и смертях. Строка к строке, сплетясь как змеи, Единым текстом письмена Висели в небе, пламенея, Сколь ни была бы ночь темна. Они пылали до рассвета, Переложением судеб, По воле нового завета, Его неразрушимых скреп. Чтоб помнить, избранных из званых, Как Моисей или Енох, В тиши небес обетованных, Определяет только бог. 5 А я обычным человеком, Каков и есть, лежал, дрожа, Поникнув головою пегой У рокового рубежа. Листая в памяти страницы Своих деяний – день за днём, Ища, чем можно обелиться В пути запутанном моём. Не зная, как всё обернётся, Ловя обрывки странных фраз Из уст в халатах инородцев, Мной озадаченных сейчас. Продрогнув под простынкой голой, Ещё не зная, что к жене Уже прислушался Никола В её молитве обо мне, Пока, полученное налом, Врачи делили не спеша, И, не держа мочи и кала, Я отходил от АКаШа. «Горе, что чернее солнца…» Горе, что чернее солнца В час затемнения луной, Без единого оконца Опустилось надо мной. И не свалишь всё на случай, На судьбы слепой огрех, Видно, просто невезучий Или это – как у всех. «Горит полярное сиянье…» Горит полярное сиянье, Фосфоресцируя снега: Со стужей в противостоянье Сдалась недельная пурга. Вновь пыл охоты рвёт и мечет, Хотя, лишь выйду на крыльцо, Куржак обхватывает плечи И даже целится в лицо. Зато со мною снега шёпот, Спокойных мыслей ровный лёт. И песня в собственных синкопах, Что человек себе поёт. А все грехи, и лихолетство – Ничто пред снежной тишиной, Когда покой уносит в детство, Где чист был сердцем и душой. И мне яснее с каждым шагом: Дойду, добуду, донесу, Сколь не опасен склон оврага И наледь гиблая внизу. Не зря же, лазерною гранью Чертя речушек берега, Горит полярное сиянье, Фосфоресцируя снега. |
