«Завидую обычным христианам…» Завидую обычным христианам. Их вера есть, была и будет жить Отдельно от вопросов окаянных, Которых мне, увы, не разрешить. Но кем же был Иисус из Назарета, Считая, если жил такой еврей: Пророком, проповедником, поэтом Иль жалким искусителем людей. Как получилось что в тогдашних книгах, При чудесах по воле высших сил, Никто из современников великих Ему строки одной не посвятил. Чем объяснить – больших и малых наций Мыслители, кому я не чета, Потратили века, чтоб разобраться, И всё-таки не знают ни черта. Притом что мною в памяти хранимо, Когда народ Пилату на отказ, Кричал: «Во имя Господа и Рима, Распни! Пусть будет кровь его – на нас». «Загнали в теплушки, сверяя со списком…» Загнали в теплушки, сверяя со списком, Согласно приказам высоких чинов. Чтоб дёрнулись оси колёсные с визгом. И поезд повёз на войну пацанов. А старший постукивал трубкой резною, А маршалы выпимши тискали баб, У них в кабинетах не пахло войною, Чего им до судеб каких-то растяп. Пяти миллионов – в кирзе и обмотках, До четверти – с опытом прошлых боёв: В Китае с Монголией – с краткостью в сводках, В Финляндии с Польшей – под грохот стихов. Лишённых уже самолётов и танков. Из тех, что собрали к началу войны, И людям открылась режима изнанка, Кто видеть хотел, не пугаясь цены. А старший обкуривал новые трубки, А маршалы баб волокли на диван, Какое им дело до той мясорубки, Во что превратился их каверзный план. Теплушкам осталось до фронта недолго, Горели глаза и сердца у парней От чувства привитого Родиной долга, От горьких известий отцовских смертей. Когда те недавно в окопах сменили Сынов своих перших, погибших в плену, Которых предателями объявили, Оправдывая этим власти вину. А старший попыхивал герцоговиной, А маршалы баб хоботали за зад, Когда генералы с обычною миной На гибель погнали прибывших солдат. Чтоб осуществляя права уставные И доизрасходовав личный состав, Подать по команде листы наградные, С себя и своих порученцев начав. Разбит паровоз. Догорают теплушки. Снега засыпают остатки травы. По Зимнему лупят немецкие пушки. Майор Бук глядит на предместье Москвы. А старший курил, словно лёгкие грея, А маршалы тешились бабским теплом, Пока ополчение кровью своею Страну защищало в возмездье своём. «Заполярное солнце не подарит заката…» Заполярное солнце не подарит заката. По три месяца кряду легкий дым от жары. Комариные волны, как туман сероватый. Да по гиблым болотам облака мошкары. Но не дрогнет мужское надёжное сердце, Это знаем, бесспорно, и проверили мы: За короткое лето надо прочно прогреться, Чтобы не остудиться за полгода зимы. И никто не отнимет радость бросивших город, Компенсацией гнусу будет тундра с рекой: Там рыбалка такая – не забудется скоро, Там такая охота – лишь не дрогни рукой. А когда мы вернёмся, посвежевшие телом, Собирая друзей за обильным столом, Будет, как ты мечтала и с надеждою пела, В безвозвратно далёком, в девяносто твоём. «Запою я песню с самого начала…» Запою я песню с самого начала, Песню, у которой нет ещё конца, Как на этом свете било и качало Платиноголового молодца. Раз. Два. Нет ни сил, ни воли, Нет ни сил, ни воли боль перебороть, Чтоб после ночного в полутёмном поле С детскою ватагою мчаться обороть. Запою я песню без прикрас, простую, Песню забубённого казака О судьбе, растраченной вхолостую За калач да крынку молока. Раз. Два. Не тревожьте рану, Не тревожьте рану зельем и бинтом, Я уже на ноги никогда не встану – Отдышаться на яру крутом. Запою я песню про года лихие, Песню, как сложилась или как могу, В холода январские, в ливни ледяные, Бьющие на стрежне и на берегу. Раз. Два. До свиданья, друже, До свиданья, друже, коль сведёт Господь, Ведь пока никто мне в этот час не нужен, Коль нет сил и воли боль перебороть. А когда накроют тело парусиной И землёй засыплют с грязью пополам, Вспомнят добрым словом ли сукиного сына С чубом непокорным, точно как он сам? «Заранее тебя благодарю…» Заранее тебя благодарю За труд последний для меня на свете, И слёзы горькие в грядущую зарю, Которую вдвоём уже не встретим. Мы были очень разные с тобой, Наверно, бес, играя с нами, путал: Тебе бывало холодно порой, Мне было жарко этой же минутой. Тебя тянул театр и варьете, Я жил тайгой – рыбалкой и охотой, И оба, замыкаясь в суете, Не поняли мы важного чего-то. К нам приходящего без тщаний и потуг, Видением иль голосом смиренным, Когда всё изменяется вокруг И остаётся как бы неизменным. Вот почему, лишь стихнет беготня, Исполни, что сказать хочу сегодня: Прошу тебя, оставшись без меня, Поставь свечу к Распятию Господню. Для нищих мелких денег не жалей. Могилы близь оставь еды животным. На даче собери за стол бомжей, Их напоив до рефлексии рвотной. А дальше – будь что будет, ты вольна В своей судьбе на вымысел похожей, Какие ни настанут времена И кто с тобою ни разделит ложе. Я промолчу, я знака не подам, Живи, пусть станет жизнь твоя вторая Счастливей, лучше, чем случилось нам, В семье, что создала ты, дорогая. Где я с тобою был на всё готов, Чем бы судьба ни пробовала крепость Совместных уз при разности полов, Включая даже мелочь и нелепость. Поэтому под шорох белых крыл, Несущих весть печальную до боли, Прости, коль я не доблагодарил, И позабудь, коль лишнее позволил. |
